Людмила Волошина: Я живу в волшебном мире! И мечтаю ...о своей кровати

  -->

Людмила Волошина – единственная на всю Туву. Таких специалистов больше у нас нет. Она – художник-гример, заведующая гримерно-постижерным цехом Республиканского музыкально-драматического театра имени Виктора Кок-оола. 25 лет создает она театральные образы, совмещая в себе гримера, «делающего лицо», постижера, изготавливающего бороды, усы, парики, парик­махера, создающего прически. В результате получается все, что угодно: от Ленина до Кощея Бессмертного, от Василисы Прекрасной до Салтычихи.

Ее рабочий кабинет с большим зеркалом и миленьким черепом, сразу же настра­ива­ющим на соответствующий оптимистично-веселый лад, очень располагает к душевным откровениям. Здесь актеры перед выходом на сцену оставляют свои тревоги и горести. Здесь рождаются древние греки и римляне, французы и китайцы, лисы, тигры и пантеры. Здесь – особый мир, в котором живет Люд­мила Волошина, мир, в котором нет места злобе и зависти, мир, в котором даже безоб­разное прекрасно.

– Людмила Владимировна, как я понимаю, у этого зеркала вы може­те превратить кого угодно в кого угодно?

– Нет, не кого угодно. Внешние дан­ные человека имеют большое значение. Допус­тим, из вас не сделаешь Екатерину Вторую. А вот Ели­завету из вас сделать можно. Это о ко­то­рой написано: «Ве­се­лая царица бы­ла Ели­савета: поет и весе­лится, порядка только нет»?

– Ну, спасибо, что хоть не Бабу Ягу. Инте­ресно, а из наших извест­ных местных деятелей кого бы вы могли сделать, учитывая сходство?

– (Задумывается). Ну, вот если у Кашина убрать усы, одеть на него парик, подобрать другие усы, из него можно сделать Петра Первого. Из Анатолия Серена можно сделать Салчака Тока.

– Как интересно! А вот, скажем, из наших колоритных политиков – Сер­­гея Конвиза, Орлана Тинмея, на­при­­мер, кого можно было бы сде­лать?

– Ой! (Смеется и машет руками).

– Ну, хорошо, снимаю этот слож­ный и деликатный вопрос. А сколько все­­го театральных образов вы соз­да­ли своими руками?

– Ой, даже не скажу! Это весь репер­туар театра за 25 лет. Мимо меня ни один спектакль не прошел.

– Самые любимые ваши образы?

– Я могу назвать самые любимые спек­такли, это будет точнее: «Кровавая свадьба» Гарсия Лорки, «Женитьба Фигаро», якутские Ромео и Джульетта «Локут и Нюргухун», где играла Тамара Ондар. Я смотрела его с упоением. А из последних – «Эгил, эжим, эгил». Стою в кулисах, смотрю и плачу. И ак­теры знают, если только я не проронила ни слезинки, значит, сегодня не тронули.

– Но спектакли эти шли на ту­вин­­ском языке, как же вы могли пла­кать, не понимая текста?

– Язык в театре – не самое главное. Это по­стольку – поскольку. Здесь надо чувст­вовать. Хороший актер в хорошем спектакле играет глазами, лицом, движениями, инто­нацией. Это как язык танца. И я этот театральный язык понимаю.

– Мне пришло от вас пригла­ше­ние: 18 июня в муздрам­те­атре бу­дет творческий вечер Люд­милы Во­ло­шиной «Волшебный мир». Твор­чес­кий вечер актера – это по­нятно. А что может показать на твор­ческом вечере гример? Это что-то новое?

– Да, это новое. В Туве такого не было, и я не знаю, было ли еще где-нибудь в театрах такое.

Но когда у человека есть что показать, то, я считаю – это надо сделать. Мне еще не­­­сколько лет назад главный режиссер Алек­сей Кара-оолович Ооржак сказал: «А почему бы тебе не сделать творческий ве­чер?» Я за­дума­лась: а, действительно, почему бы не сделать? Актер воплощает на таком вечере все свои об­ра­зы, созданные им за много лет, как, на­пример, Анна Ширин-оол, Сергей Он­дар, Алек­сандр Салчак, Галина Мунзук, Оль­га Кузина. А я могу сделать творческий вечер, где будет множество обра­зов, множество ак­теров. Ведь наш цех как бы завершает, ставит последнюю точку в работе режиссера, актера.

Вот, допустим, взять спектакль «Здрав­ствуйте, я ваша тетя!», где Орлан Дамба-Ху­урак играет донну Люцию. Поставь декора­цию, одень на него костюм – и это будет всего лишь Орлан Дамба-Хуурак в женском платье. А вот когда мы макияжем, прической изменили его, вот тогда он стал настоящей тетушкой.

Так же Пушкин – Мерген Хомушку. Одень на него фрак, цилиндр – все равно это будет Мерген. А вот одели на него парик, сделали баки, носик, портретный грим, и зрители видят – это Пушкин. Он и сам чувствует себя Пушкиным.

Вот почему мой вечер называется «Вол­шебный мир». Потому что превра­щение происходит именно в моем, гримерно-постижерном цехе.

– И какие же перевоплощения про­изойдут в вашем Волшебном мире?

– Я постараюсь показать на вечере все воз­можности моей работы. Здесь будут и еще невоплощенные образы, и знакомые персонажи и сцены из спектаклей «Мауг­ли», «Эзоп», «Гусарская баллада», из детских сказок и других.

В «Маугли» ведь очень интересная работа по гриму. В этой «рок-техно-драме» по сказ­ке Киплинга грим вышел по значению на пер­вое место. Два разных лагеря – волки и обезьяны. Как показать их отличие в гри­ме? Я долго думала. И пришла мысль: если вол­ки – санитары леса, то почему бы не сде­лать их в черно-белом гриме, с черно-белыми волосами. А пустых обезьян – яр­ки­ми, пес­трыми, с расписными мордахами. Ска­зала ре­­жис­серу Марине Сарыг, она очень заинте­ресовалась, и мы так и сделали.

А спустя полгода я увидела фильм Томми ли Джонса и Уилла Смита «Люди в чер­ном». Они тоже, как санитары планеты, защи­щающие землю от отбросов вселенной, были в черно-белом. И когда этот фильм получил Оскара по гриму, я просто поразилась: ока­зывается, со своей идеей в точку попала.

Обязательно будет на творческом вечере наш Театр Юного Зрителя, ведь ему в этом го­ду – 35 лет, и я все эти 35 лет с ним свя­зана. А потом будет то, чего еще не было! Невесты второго тысячелетия – от древней Греции по сегодняшний день. Все стили – романский, готический, средневековье, ампир, барокко. Япония, Китай, Тува.

Почему именно невесты? У меня своего рода слабость к ним. Всегда с трепетом отношусь к невесте. Это трогательное пре­вра­щение, которое раз в жизни бывает у каж­дой женщины. Когда она становится прекрасной, обворожительной непременное условие – гармония трех составляющих: платье, прическа, макияж. В день свадьбы она становится принцессой.

– Где же вы столько свадебных платьев возьмете?

– Свадебный салон, что в Доме быта, пре­доставляет мне свои модели. Модельер – Рита Ооржак. А если у кого-то в сундуке ле­жит красивое свадебное платье, и так жал­ко, что оно лежит без дела, то можно принес­ти его в театр, и мы его покажем на вечере. С красивой прической, с макияжем, на кра­сивых девушках.

Вообще-то не хотелось бы раскрывать все свои карты. Пусть для зрителей останутся и сюрпризы – программа, надеюсь, понра­вится всем.

У меня этот год вообще юбилей­ный: 25 лет в муздрамтеатре, 35 лет в ТЮЗе, по 45 лет нам с мужем – 25 лет, серебряная свадьба. И все с пятерками. Поэтому и творческий вечер 18 июня мне надо сделать на пятерку!

– А как вы оказались в театре? У вас есть какие-то театрально-худо­жественные корни?

– Мама, Матрена Федоровна, родилась в Ту­ве, на станции «Тайга». С 14 лет работала в типографии печатником. Жизнь была у нее нелегкая, но она научила нас быть силь­ными, терпимыми и уметь любить. Че­рез четы­ре года у них с папой будет золотая свадьба. Папа, Владимир Васильевич Тарха­нов – ху­дожник, отличник кинемато­графии СССР. Он долго работал в кинопрокате, ки­нотеатре «Най­ырал». Ана­толий Сергеевич Серен до сих пор вспо­ми­нает: лучше тех ки­но­афиш, которые рисовал и писал Тар­ханов и Пет­ров, не было.

По папиной линии в нашей се­мейной истории – белые пятна. Вот хотя бы из­вест­ная фамилия – Тарханов. Когда я замуж выходила, актриса Марьям Рамазанова гово­рила: «Людочка, ради Бога, не меняй фами­лию, ты такую фамилию меняешь!» Эта фами­лия в театральном мире, как пропуск.

Есть ли у нас какая-то связь с этим ро­дом? Увы, мой отец, Владимир Васильевич, не может этого сказать, он не знает даже точную дату рождения и место рождения своего отца, моего деда – тот умер, когда ему было полтора года. Его вырастил отчим. С ним они и приехали в Туву.

По папиной линии – полная загадка. И тра­гедия. Вот, например, до нас дошло со­общение, что его бабушку, мою прабабушку, во время вой­ны… съели в блокадном Ленин­граде. А у са­мой бабушки, Тархановой Анас­та­сии Ива­н­ов­ны, было одиннадцать сыновей, в живых остался только мой отец. А сейчас у него, кро­ме нас, нет вообще никого.

В мо­лодости я не задумывалась о своих корнях. А вот ког­ыда приезжал в Кызыл ре­жиссер Миха­ил Ана­толь­евич Косман, он рас­ска­­зы­вал, что его ма­ма – санкт-петер­бург­ская те­а­тралка, все актерские роды очень хо­ро­шо знает, и пред­ло­жил: поговори, раз­бе­рись. Я при­ехала в Ле­нинград. Но его мама умер­ла незадолго до этого… Так мы ничего и не узнали.

Но вот что самое интересное: род Ми­ха­и­ла Тарханова-Москвина – род акте­ров и ху­дожников, и в нашем роду – отец худож­­­ник, брат Сергей художник, жена Сергея, Ирина, по образованию актриса. Сын в же­ны тоже выбрал художницу. Значит, какие-то гены есть… Не посрамили мы род Тар­­ха­новых, а если это все-таки их семя, так пусть оно растет и дальше.

– А кто ваш супруг? Дети?

– Мы с мужем Александром друзья со школьной скамьи. Сначала были одно­классниками, а потом стали мужем и женой. Прош­лое у нас общее, друзья тоже общие. Ес­ли станет нам плохо, первыми придут на помощь наши одноклассники. Хорошо – тоже придут они же. Саша – водитель-даль­но­бойщик, объехал всю страну и был далеко за ее пределами. У нас два сына. Младшему, Роману, 17 лет, замечательный парень, моя помощь и опора. Трудоголик. Он, к сожале­нию, не рисует, но умеет делать замеча­тель­ные поделки, обладает хорошим вкусом. Стар­ший, Денис, работает с детьми в своем за­ле компьютерных игр. Умеет ладить с деть­ми, хорошо разбирается в технике. Мягкий, внимательный. Жена Дениса, Анюта, сейчас тоже работает в театре, в моем цехе. Она владеет хохломской росписью, хорошо вы­пол­няет театральные макияжи, росписи лица. Думаю, выращу себе достойную замену. Ведь в нашей профессии лет десять надо только учиться. Я вот только сейчас, через 25 лет ра­боты в театре, могу сказать, что уже мастер.

Мы не смогли дать сыновьям высшего обра­зования, но уверены, что они будут хорошими людьми, не подведут.

– Интересно, а как это вы выбра­ли такую редкую профессию – гример?

– Не сразу я пришла к этой профессии. Я ведь на бумаге рисовать не умею. Только на лице. Наверное, это в крови – чувство цвета, видение образа. После школы поехала поступать в торговый институт – тогда это было модно. Не поступила. Потом год по ком­сомольской путевке работала пионер­вожатой в одиннадцатой школе. И только потом по­лучила профессию парикмахера широ­ко­го профиля. А в 1973 году специ­ально из Мос­квы приехала профессор Грановская, обу­­чать косметичек. У нас тогда еще в Кы­зыле не было косметического кабинета. Вы­учи­лись двое – я и Бигаева, и мы откры­ли пер­вый в Кызыле косме­тический салон, в «дворянском гнезде».

И вот когда я работала в косметическом кабинете, ко мне стали частенько приходить клиентки-актрисы, творческие работники муз­драмтеатра. И стали меня агитировать пе­­рейти в театр. Театральная работа мне уже была знакома – со школы занималась в на­шем Театре Юного Зрителя. Поэтому, когда при­шла в муздрамтеатр, то не чувствовала себя новичком – сразу стала своей. Потом не­сколько раз стажировалась на «Мос­фильме», во МХАТе, в Малом театре, то есть прошла хо­рошую школу по гриму. Знакома со мно­ги­ми знаменитыми актерами, такими, как Эрнст Романов, Николай Крючков, Юрий Соломин.

– Я заметила, что гримерная те­а­тра – одно из любимейших мест ак­теров. По-моему, они идут сюда и по делу, и без дела. Просто по­го­во­рить, излить душу. Много не­види­мых зрителям актерских драм раз­­вер­тывалось на ваших глазах? Много слез было пролито на ва­шей груди?

– Я, наверное, одна из тех людей, которым они доверяют «от и до». Приходит актер, садится в кресло, и я уже чувствую – что-то у него сегодня не то. Именно сидя в кресле у зеркала, они делятся наболевшим. Я – их тайник. Мне доверяют очень многое. И всегда стараюсь как-то успокоить, найти какие-то слова, чтобы облегчить состояние человека.

У меня сильно развита интуиция. Инту­итивно чувствую, что ему сейчас поможет: бывает – резким словом отсечь, бывает – успокоить, посоветовать, а бывает – просто выслушать молча.

Во все времена, при царях ли, королях, брадобреи и цирюльники были доверен­ны­ми людьми. Им, в кресле сидючи, до­веряли такие тайны! И со­веты получали – от ци­рюль­­ни­ков.

Я вижу и чувствую ак­теров так близко, как хирург боль­ного перед операцией, ког­да человек не в силах за­таить ничего – он весь открыт. Но как у вра­чей есть по­ня­тие про­фес­сио­нальной тай­­ны, охра­няющей доверие сво­­его паци­ента, так и я берегу про себя са­­мое со­кровенное, что от­кры­ва­ет­ся мне за гри­мер­ным сто­лом, то, что до­ве­рено мне с неза­щи­щенной ис­кренностью, на которую спо­собны только дети и актеры.

– При вашем уни­каль­ном мас­тер­стве, изме­ня­ющем че­ло­ве­ка до не­уз­на­­ва­емос­ти, вы не­за­менимы для ма­фии и спец­­служб. Не пы­­та­лись ли они вас за­вер­бовать?

– Мафия – нет (сме­­ет­ся). А спецслужбы были. Во вре­­мена Горбачева прихо­­ди­ли, им надо было изменить внеш­ность. Мы помо­гали. Но я об этом подробно говорить не буду.

– А что это за стро­гос­ти вы завели в теа­тре: говорят, без ва­ше­­го раз­ре­ше­ния ни од­на ак­триса не может даже при­ческу сменить – ни под­стричься, ни по­кра­­сить­ся. Прос­то, во­люн­та­ризм какой-то…

– (Улыбается). Это необхо­ди­мость. Пред­­ставьте себе, что вы ак­трисе на спек­такль подобрали косы или шиньон, локоны – что угодно, под ее цвет волос, грим соответ­ствующий, а она придет перед спектаклем под­­стрижена, и покрашена в другой цвет. Однажды, в 80-х годах, в русской труппе был спектакль «Женитьба» Гоголя. Так вот, перед самой премьерой героиня, Ни­на Бер­шанских, подстриг­лась и обес­цве­тила волосы. Имидж решила сменить, а у ме­ня шо­ковое состояние. Вся ра­бо­та на­смарку. Перед началом срочно соз­давали но­вый об­раз. Или если актриса, заня­тая в наци­ональ­ном спектакле, вдруг решила коротко под­стри­чь­ся, я что, гвозди­ками буду ей косы к го­лове прибивать?

Вот поэтому у нас и введено строгое правило: без моего разрешения никто над своими волосами не экспериментирует. Актрисы ходят за мной и уговаривают: «Вла­димировна, я сейчас в спектаклях не занята, ну, можно, я подстригусь?»

– Любой театр полон теа­траль­ных баек. Об одной из них вы уже рас­­сказали на страницах «ЦА»: как ар­­тист по случайности попал в вы­трез­­витель и его за «амораль­ность» сняли с роли Ленина, после чего в тай­­­ном порядке под контро­лем об­кома вы гримировали другого актера. А были еще забавные слу­чаи, связан­ные с гримом?

– Бесконечно. Был спектакль «Игроки». И у Ширин-оола во время спектакля вдруг начали отклеиваться усы. А им – садиться играть в карты, много разговаривать. Он вышел из положения. Говорит: «Я сейчас по­бреюсь, и сядем играть». Быстро ушел за ку­лисы, сорвал усы и вышел на сцену уже «по­бритым».

Один раз у Бабы Яги на сцене отвалился нос. Она его схватила, не растерялась: «У, черт, даже нос отваливается!»

– Самый капризный и требова­тельный в гримерной актер?

– Наверное, Саша Салчак. И Люндуп Солун-оол. Где-то можно сделать условный грим, не обязательно добиваться точного сходства. Они же требуют точности – ника­ких экспериментов. К гриму относятся очень требовательно, но это и хорошо.

– Столько лет вы за кулисами. А не хотелось ли самой выйти на сцену и сыграть?

– Как всякая девочка, я в детстве мечта­ла стать актрисой. Но когда пришла в ТЮЗ и попробовала, то сказала себе: гениальной ак­­три­сой я стать не могу, а серенькой – не хо­­чу. Я не пою, не танцую, не имею музы­каль­ного слуха – а без этого ты уже не ак­три­са. И занялась другим делом. Но я все рав­но в театре, как и мечтала. А иногда и иг­раю. Мне дают небольшие роли, из-за нехватки актеров выручаю.

– Ваше хобби?

– Я коллекционером была с детства: то мар­ки собирала, то фантики. Карман­­ных ка­лендариков у меня в коллекции более двух тысяч. Им можно целый вечер по­свя­тить.

Моя слабость – куклы. У меня здесь вся ком­­ната была уставлена куклами. Правда, пришлось почти все убрать – мужчины мои взбун­товались: «Твои куклы нам уже глаза ре­жут». А любимые все равно оставила. Вот эту (показывает смешную круглолицую куклу с носом-пуговкой). Виктор Кузин мне привез из Америки. Увидел, говорит, и не мог пройти мимо – так она похожа на Воло­шину. Я посмотрела – правда, такая же, как я (смеется). Была у меня большая коллек­ция пластинок (более трехсот). Я ее пода­ри­ла театру вместе с проигрывателем. Я вообще-то человек очень увлеченный, для те­а­тра отсняла тысячи метров видеопленки, бо­лее восьмидесяти кассет только театру сня­ла. Жаль только, что теперь видеокамера выработала свой срок. Фестивали, спектакли, концерты – все снимали. Мон­тировали ви­де­­оролики, даже не имея мон­тажного стола и профессиональной камеры. Зато какая па­мять останется!

Очень люблю путешествовать. Правда, сейчас это не по средствам. Зато мы плаваем. На плотике, резиновых лодках. У нас своя команда: Евгений Филимонов, мы с ним дружим с детства, с ТЮЗа, он сейчас актер и режиссер московского театра, его брат, Сергей, главный диспетчер Красноярского аэрофлота. Каждое лето приезжают в Туву, и мы с семьями, детьми, сплавляемся по Енисею. До Красной речки поднимаемся на «Заре», потом спускаемся до Хута. Там не­дели две живем, ловим рыбу. А потом на плотах спускаемся вниз. Отличный отдых!

– Вы все время дарите кому-то по­дарки: то сделанные своими ру­ка­ми небольшие коробочки-от­крыт­ки, то чудесные серьги или бусы, тоже собранные вами. А какой пода­рок вы са­ми хотели получить всю жизнь, но так и не получили, но не оставили надежды?

– Какой подарок? Если жизненно реаль­ный, то я мечтаю о своей кровати.

– О кровати?

– Да, о своей кровати, в своей комнате. Я мечтаю, что я могу прийти домой, зайти в собственную спальню, лечь на свою кровать, отдохнуть, подумать. А потом спокойно порабо­тать над гри­мом, раз­ло­жить те же бусинки, колечки, сде­лать укра­шение. О своем уголке я мечтаю.

Двухкомнатная квартира – обще­житие Минздрава. В ней пятеро взрослых людей. 25 лет я стою в оче­реди на квар­тиру. Как пожени­лись, сразу же встали, и все ждем.

– Ну и будете еще столь­­ко же ждать. Ум­ные, про­бив­ные люди не ждут, а на­­по­­минают о се­­бе, хо­дят, про­сят, тре­­буют. Вон в до­ме на Бай-Хаак­ской в том году пре­­­зи­дент сколь­ко квар­­тир для ра­бот­­ни­ков куль­ту­ры вы­делил. А вы что же про­сидели в своей гри­­мер­ной, не про­сили?

– Откуда я знала, что надо, ока­зывается, идти не в адми­ни­с­трацию горо­да, а к прези­денту, и там ка­кие-то доку­мен­­ты оформлять? Кто знал – сходил. А я стою в городской оче­реди, как положено, жду… Два раза получала отказы от прежних ру­ково­дителей.

А как я сейчас пойду к мэру, как буду что-то просить, когда знаю, что нет строи­тельства жилья? Какой смысл идти?

– Раскройте секрет, что значит череп с окурком сигареты в зубах, стоящий у вас в гримерной?

– Череп – это бывшее наглядное пособие. По нему с 76-го года я преподавала грим в учи­лище искусств для будущих актеров, режис­серов, хореографов. А сейчас уже года два не веду – нет выпусков, нет смены. Поэтому череп стоит у меня в гримерной и просто безобразничает. А бычок – это для остро­нуждающихся в куреве, так как у артистов постоянно не хватает денег на сигареты. Один взял бычок, другой потом обязательно свой в зубы черепа вставит.

– А как обстоят дела с моим спон­сорским взносом? Я недавно в зу­бы ему целую сигарету вставила! Про­шу учесть невиданную щед­рость!

– (Смеется) И суток не продержалась. Выкурили нуждающиеся.

– При таком напряге с финан­сами в театральной среде, не по­ду­мы­вали ли вы о том, чтобы плюнуть на пре­крас­ный мир искусства и уйти в мир биз­неса? Ведь специалист вашего клас­­са в любом парикмахерском са­ло­не за­работает больше, чем в театре.

– Мне Чечек Донгак, кстати, удиви­тельный человек, всегда при своем неболь­шом бизнесе еще и спонсорски поддер­жи­вающая людей театра, предлагала перейти в ее салон «Эрес»: «Ну, что ты сидишь здесь вечно без денег! Переходи в салон – у тебя же отбоя от клиентов не будет!». Я отка­залась – это не для меня. Ну, вы же ходите в парикмахерские – знаете, как там. Пока сидишь в кресле, чего только не наслу­шаешься: кто-то кому-то косточки перемы­вает, какие-то сплетни, бытовые разговоры. Не завидую мастерам.

У нас здесь такого нет. Здесь я не просто стою у кресла: стрижка, химия. Здесь – постоянный поиск, постоянное творчество.

– Значит, вы обречены постоянно сидеть без денег.

– А я уже с этим смирилась. Как-то мой муж грустно сказал: «Люда, мы столько лет живем вместе, а у тебя за все 25 лет не было приличной шубы. И у меня не получается тебе ее подарить…» А я его успокаиваю: нет и не надо, для меня это не главное. Вот неко­то­рые мечтают о кольце с бриллиантами, ну просто мечта жизни. Конечно, любой жен­щи­не хочется быть красивой, хочется в душе ши­карных подарков. Но разве может быть ка­кая-то шуба или кольцо мечтой всей жизни?

Так что я из театра никуда не уйду. Сегодня я в одном мире, завтра – в другом. Сегодня – Пушкин, завтра – Чехов. И я купаюсь в этом мире.

Прошло время...

20 декабря 1999 года Людмила и Алек­сандр Волошины отметили серебряную свадьбу.

В 2000 году Людмила Волошина была удо­стоена звания «Человек Года» в номи­нации «Искусство».

Первого августа 2000 года Людмилу Вла­ди­ми­ровну настигло большое горе – ушел из жизни единственный любимый брат – ху­дож­ник Сергей Тарханов. А спустя две неде­ли, 14 августа, родилась внучка Виктория, как символ продолжения жизни. И в этот день – день празднования Дня республики в Кызыле был праздничный салют.

Людмила Владимировна продолжает жить театром и театральными образами.

Фото:

2. Шестнадцатилетняя Люда Тарханова – королева ситцевого бала. 1970 г., Кызыл, парк.

3. 20 декабря 1974 года. Ирина и Александр – жених и невеста.

4. Романтические паруса мастера Волошиной.

5. Л. Волошина с пушкинскими Ольгой и Татьяной.

6. Волки Людмилы Волошиной (спектакль «Маугли»).

7. Невесты второго тысячелетия. Творческий вечер Людмилы Волошиной. 18 июня 1999 г.

8. Творческий вечер – фото на память с теми, кто дорог... 18 июня 1999 года.

9. Лихая команда туристов-водников.

10. Людмилу Волошину поздравляют со званием «Человек года» маленькие поварята из «Семи пекарей». Бал газеты «Центр Азии», 18 марта 2000 года.

Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА