Георгий Абросимов. Быть со всеми

В Национальном музее Республики Тыва у восьмидесятидевятилетнего Георгия Васильевича Абросимова есть любимый экспонат – сорокапятимиллиметровая противотанковая пушка образца 1942 года. В составе артиллерийского расчета точно такого же орудия он сражался в годы Великой Отечественной войны.

На войну из села Бай-Хаак, первоначальное название – село Верхне-Никольское, Тувинской Народной Республики он ушел семнадцатилетним – в декабре 1943 года. «Сколько же лет прошло с того дня? – задумывается ветеран. – Семьдесят один уже, а до сих пор помню наказ, который дал отец, провожая меня на фронт».

 

 

Когда село Бай-Хаак было Верхне-Никольским

 

– Георгий Васильевич, какое же напутствие дал вам отец, провожая на войну?

– «Вперед не суйся, но и не отставай, всегда будь в кучке, со всеми». И не просто так это сказал, а потому что сам воевал – с самого начала Первой мировой войны. В рукопашном бою был ранен, два шрама от немецкого штыка у него на животе на всю жизнь остались. Раненым попал в плен, затем бежал оттуда и очень долго, почти год, добирался до дома.

Семья отца – Василия Ипполитовича Абросимова – в то время в Енисейской губернии жила, а его родные уже здесь, в Туве. Ипполит Алексеевич Абросимов, дед мой, прослышал, что есть такое благодатное место, где всего вдосталь: и пашен, и зверя, и рыбы. И в 1911 году приехал сюда из села Усть-Изыкчуль Ужурского района Енисейской губернии вместе со старшим сыном Аверьяном.

Очень деду село Верхне-Никольское, основанное русскими переселенцами, приглянулось. Всё рядом: и тайга, и река, а, самое главное, много свободной земли, пригодной для хлебопашества. Решил здесь обосноваться. Через год сюда приехали и остальные Абросимовы: моя бабка Прасковья, семья дяди Аверьяна и тетка Евгения.

В 1920 году к родным в Верхне-Никольское приехал и мой отец со своей женой Ольгой Феофановной и старшей дочерью – девятилетней Федосьей. В 1924 году родилась Анна, через два года – 21 апреля 1926 года – я, в двадцать восьмом – Агафья, в тридцатом – Татьяна. У отца с матерью было еще два сына, но они умерли в младенческом возрасте.

В Верхне-Никольском все Абросимовы сначала жили вместе, в одном доме. Постепенно семья разрослась, и каждый из сыновей обзавелся собственным хозяйством.

В тридцатом году наша семья переехала в деревню Краснояровку. Знатные места там были для охоты и рыбалки. Бывало, пропадет отец в тайге на несколько дней, зато с богатой добычей возвращается. А в 1936 году мы снова вернулись в Верхне-Никольское.

– А почему пришлось возвращаться?

– Из-за школы. В Краснояровке школы не было. А в Верхне-Никольском, которое позже в Бай-Хаак переименовали, была семилетка.

Так что со школой я припозднился малость, в первый класс пошел в десять лет. Таких, как я, переростков в то время много было. Осенью ученики в школу с опозданием приходили, потому что работали наравне со старшими. Учителя наши с пониманием к этим задержкам относились: знали, что осенняя страда не ждет.

– Вы помните своих педагогов?

– Помню. Директором школы была Софья Давыдовна Янкилевич, завучем – ее тезка Софья Давыдовна Бурштейн. Учителя младших классов – Раиса Ефимовна Лантухова, Валентина Ильинична Ошарова, Пётр Дмитриевич Курщенко, Галина Федоровна Наговицина. В старших классах русский язык преподавала Александра Александровна Герц, математику – Иван Иванович Галкин.

А в Краснояровке была изба-читальня. Ею заведовал Иннокентий Петрович Чащухин, он потом тоже воевал на фронтах Великой Отечественной.

Я старался учиться хорошо. Вот видите, даже похвальная грамота сохранилась, после второго класса ее получил, в тридцать восьмом году. Родители очень этой грамотой гордились, так хотели, чтобы единственный в семье сын получил образование, которого им не досталось. Отец-то мой маленько читал, а мать так и умерла неграмотной.

– Любопытная грамота за отличные успехи и примерное поведение была выдана второкласснику Гоше Абросимову. Датирована пятым июня 1938 года, подписана заведующей школой Бурштейн. А школа в ней именуется школой города В-Никольска. Города, не села!

– Какой там город, село самое натуральное, но очень крепкое. Две улицы – Верхняя и Нижняя. На Верхней стояли банковский дом, семилетняя русская школа, школа-интернат для тувинских ребятишек, ветеринарная лечебница, райисполком. На этой улице жили Метёлкины, Барановы, Тюляевы, Сулеймановы, Иконниковы, Селивановы, Юшковы, Феоктистовы, Абросимовы – наша семья и семья моего сродного брата Аверьяна.

На Нижней улице располагались два магазина – обычный и скобяных товаров, почта, клуб, дворы Щербининых, Карениных, Афанасьевых, Панкратовых, Селивановых, Скорых, Юшковых, Даниловых, Зуевых, Казанцевых, Астаниных и еще одни Абросимовы – семья моего дяди Аверьяна.

У всех были пашни, на которых сеяли пшеницу, гречиху, овес. Мы в своем единоличном хозяйстве держали пять коров, около двадцати овечек, кур, гусей. Не бедствовали, но и работали, дай бог. С весны до осени вся семья – в поле. В понедельник рано утром выезжали, в субботу вечером возвращались. Топили баньку, день отдыхали, а наутро в понедельник – снова в поле.

Три лошади у нас в личном хозяйстве были, и всех их отец отдал, когда зимой сорок первого стали в нашем селе собирать помощь фронту.

 

«На нас японцы напали!»

 

– Георгий Васильевич, а как вы узнали о том, что началась война?

– О войне я узнал на следующий день после ее начала. Как обычно, рано утром в понедельник выехал из дома в поле – пары вспахивать. Землю ведь хорошие хозяева не всю разом засевают, часть оставляют под пары, чтобы отдохнула годик. И ее летом нужно перепахивать, чтобы подготовить к следующему весеннему посеву.

Смотрю, Лёшка Селиванов, соседский парнишка, года на два младше меня, бежит по улице и кричит: «Вчера война началась! На нас японцы напали!» В то время пацаны всегда возле взрослых мужиков отирались и слышали, что они всё об озере Хасан и реке Халхин-Гол толковали, где у СССР были вооруженные конфликты с японцами. Вот парнишке и втемяшилось в голову, что война – с Японией. А то, что война-то на самом деле – с Германией, с фашистами, я только через неделю узнал, когда домой, перепахав всё поле, вернулся.

В клубе было радио, черная такая тарелка. Мы ее называли Заводимкалинина, потому что на ней была надпись «Завод им. Калинина». Радиоточка принимала Новосибирскую станцию. Моя сестра Анна каждый день записывала передававшиеся по радио сводки Совинформбюро о положении на фронтах, а затем на сходке зачитывала их жителям села. Так мы узнавали о том, как шла война.

– Почему ваш сосед Лёшка Селиванов перепутал, с кем война началась, вы понятно разъяснили, а вот почему он кричал, что на нас напали, непонятно. Ведь в то время Тувинская Народная Республика была отдельным государством, а в состав СССР вошла только 11 октября 1944 года. Почему же «на нас»?

– Да потому, что мы, русское население республики, одновременно были и гражданами ТНР, и СССР. У нас и посольство свое в Кызыле было – в здании, где сейчас станция переливания крови находится. Как исполнилось мне шестнадцать, из рук советского посла Скороварова паспорт получил. Тогда у нас по два паспорта было: советский давали на один год, а тувинский – на десять лет.

С февраля 1942 года из Бай-Хаака стали мужиков на фронт призывать. А потом черед парней настал. В начале сорок третьего призвали ребят 1925 года рождения. Тогда на фронт ушли Павел Зуев, Николай Сулейманов-младший, Иван Казанцев, Пётр Селиванов, Василий Селиванов, Фёдор Андреев. Вернулись с войны только трое – Пётр, Василий и Фёдор.

А в конце сорок третьего призвали Гришу Афанасьева, Костю Астанина и меня, парней 1926 года рождения.

– И как проходили ваши проводы на войну?

– Очень просто и обыденно. В ноябре нас на медкомиссию в Кызыле возили. Всем велели раздеться донага, встать в ряд, несколько врачей вдоль ряда прошли, нас со всех сторон осмотрели. Всех признали годными. И Гришку Афанасьева, который заикался так сильно, что соскучишься, пока дождешься, когда он слово до конца скажет, тоже годным признали.

А четырнадцатого декабря объявили, что вечером в клубе собрание будет. Отец тогда хворый был и послал на сход меня. Председатель сельсовета Фокей Фомич Казанцев, увидев меня, прогнал. Иди, говорит, с ребятами в коридоре подожди, а после собрания заходите, кино будут показывать.

Как собрание кончилось, председатель подзывает меня и говорит: «Передай отцу-матери, что тебе через три дня в Кызыле надо быть. Один день – на сборы, два – до города добраться». Дорога от Бай-Хаака до Кызыла как раз два дня занимала, на лошадях добирались.

Пришел я домой, передал родителям слова Казанцева. Они в эту ночь глаз так и не сомкнули: сразу поняли, что на войну меня призывают. А мне еще невдомек было, рад был только, что в город еду.

На санях с отцом и матерью я приехал в Кызыл. И сразу же – на сборный пункт, который был в Клубе советских граждан, сейчас в этом здании филармония размещается.

А потом нас за подарками отправили.

Секрет белых мешочков

 

– Подарки призывникам? Для СССР военных лет – невиданное дело. Такое чудо только в Тувинской Народной Республике могло быть, которая согласно постановлению «О призыве в Красную Армию советских граждан, живущих в ТНР» все расходы по призыву взяла на себя. И что же это за подарки были?

– Каждый по белому холщовому мешку килограммов в десять весом получил. Выдавали их нам в одноэтажном деревянном ресторане, на этом месте сейчас магазин «Азас».

В мешках – продукты отменные: колбаса вареная и копченая, хлеб, печенье, пряники, конфеты, папиросы. Можно это назвать сухим пайком, но я воспринял как подарок. Ну, думаю, здорово, что в призывники попал, вон какие богатые подарки дают. Совсем глупый был.

Я долго удивлялся, почему никто другой из Тувы призывавшийся об этих белых мешочках не рассказывает, неужели они только нам достались? А потом фотографию в музее увидел: тувинские добровольцы перед отправкой на фронт – с такими же белыми мешками.

– Эта фотография Владимира Ермолаева, благодаря которому сохранилась богатейшая фотолетопись Тувы, в том числе и военных лет. Она есть и в архиве газеты «Центр Азии». То, что на снимке изображены тувинские танкисты-добровольцы, которых в мае 1943 года провожали из Кызыла на фронт, известный факт, а вот о том, что же находилось в этих белых мешочках, которые они держат в руках, до сих пор было неизвестно.

Получается, что благодаря вам, Георгий Васильевич, сделано историческое открытие: в мешках – богатые по тому времени продуктовые наборы, в числе которых даже не махорка, полагающаяся рядовым, а офицерские папиросы.

– Я эти папиросы кому-то из ребят отдал. А на фронте моя махорка из положенного солдатского довольствия курящим товарищам уходила. Никогда в жизни не курил, даже затянуться не пробовал, дурное это дело.

Продуктов из этого мешка плюс того, что родители в дорогу собрали, мне до самой Тюмени хватило. А там с питанием, конечно, уже намного хуже было.

 

Расчёт сорокапятки

– Как добирались из Кызыла до Тюмени?

– Восемнадцатого декабря 1943 года погрузили нас на две машины ЗИС-5. По пути к нам присоединялись новые призывники из сел Уюк и Туран. Человек двадцать нас набралось.

На границе, это за нынешним Шивилигом, в то время была установлена деревянная арка. На одной стороне арки красной краской было написано «ТНР», а на другой – «СССР». Рядом с аркой стояли пограничные столбы и казарма тувинских пограничников.

На покрытых брезентом грузовиках мы три дня в сорокоградусные морозы ехали до Абакана. Там нас посадили в эшелон и отправили в Тюмень. Сразу по приезду повели в баню. Взамен домашней теплой зимней одежды выдали легкие шинельки, летние брюки. Мне и вовсе вместо шапки будёновка досталась. Это в январе-то месяце! Расселили в летнем павильоне, в котором три яруса нар, а печки нет. Плюнешь на пол – слюна замерзает.

Мы с Василием Зиновьевым, его из Турана призвали, рядом легли, для тепла одним одеялом накрылись, а сверху – шинельками.

Утро наше начиналось с зарядки, а затем шли учения. Обучали, как стрелять, как разбирать и собирать оружие. В мае приняли присягу. Призывников из Тувы к тому времени набралось около двухсот человек. Когда нас строем повели на вокзал, старики, женщины и дети стояли вдоль улиц и провожали. Женщины платками машут, плачут. А мне опять невдомек: чего это они слезы льют? Мне весело даже, потому что интересно: новые места увижу, доберусь, наконец, до войны.

Привезли нас в военный лагерь Бершет, что на станции Юг, неподалеку от Перми. Там распределили по войскам. Я как грамотный – семилетка за плечами – попал в артиллерию, в артиллерийский расчет сорокапятимиллиметровой противотанковой пушки. Сорокапятка – так мы ее называли. Обучили, как с ней обращаться, а в конце июля – снова в эшелон.

– В артиллерийском расчете – шесть человек. Помните тех, кто был вместе с вами?

– Конечно. В нашем расчете оказались трое призывников из Тувы: Леонид Тарасенко из Балгазына – наводчик, Владимир Андреев из Кызыла – подносчик снарядов, я – заряжающий. Москвич Ян Шварштейн – подносчик снарядов. Командиром расчета был Иван Емельянов из города Горький.

Калюжный из Белоруссии – ездовой, под его началом – две лошади, которые везли пушку. Калюжный был самым старшим и постоянно опекал нас. «Что делаю я, то и вы делайте», – любил повторять он. Мне, восемнадцатилетнему, он казался пожилым человеком. А ему всего лишь чуть за тридцать было.

Зачислили нас в 163 стрелковый полк 54 гвардейской дивизии. Снова в эшелон – на запад. В этой дороге мне особенно города Киров и Горький запомнились, потому что только там кормили нас горячей едой в столовой – суп, каша, кисель. А все остальное время – на сухом пайке: сухари да селедка.

А еще запомнилась станция Барановичи в Белоруссии, на которой поезд наш остановился. Всё начисто выжжено, сметено с лица земли, только водонапорная башня торчит. А люди вдруг, как из-под земли начали появляться. Я сначала и не понял, подумал, что мерещится. А они, оказывается, и вправду жили под землей – в вырытых норах.

К сентябрю доехали до станции Жабинка, это не доезжая города Бреста. А дальше команда – двигаться своим ходом. Шли мы только ночами, а куда шли, не знали. Это держалось в строжайшей тайне. Каждую ночь проходили километров по сорок, а днем спали в лесу, набирались сил.

А вот когда до реки Неман добрались, понял я, что такое война.

 

Прощай, Родина

– Как же встретила вас река Неман?

– Фильм «Сталинградская битва» видели? Там советские войска форсируют Волгу. То же самое было и на Немане. Мост через реку взорван, мы переплавлялись на плотах, и пехотинцы, и артиллеристы. На нашем плоту – боевой расчет, орудие, две лошади. Ширина реки примерно такая же, как у нашего Малого Енисея. Осенняя вода темная, почти черная. С того берега как начали нас бить: снаряды взрываются, орудия гремят. В плоты то и дело снаряды попадают. Сколько тогда солдат полегло...

Когда плыли, все время думал: вот попадет в нас снаряд или волной сшибет, а я плавать не умею, сразу потону. Но наш плот, видно, бог уберег: то недолет, то перелет. Ткнулся он в берег, лошади, почуяв сушу, резво выскочили, мы за ними.

А потом – бой за город Шталлупёнен в Восточной Пруссии, сейчас это город Нестеров. Во время уличных боев страшно было, город-то незнакомый, ориентироваться трудно. Не поймешь, где враг притаился, откуда стрелять будет, может, он уже сейчас в тебя целится.

Вот молодые все время спрашивают: страшно ли было на войне? Наивный вопрос. Конечно, страшно. Только воевать-то, подавляя страх, все равно приходится.

Кто не в курсе, может подумать, что артиллеристы по сравнению, например, с пехотинцами, в более безопасном положении находились. Но это не так. Не зря во время войны нас, артиллеристов сорокапятки, прозвали «Прощай, Родина».

– А почему такой мрачный юмор?

– «Прощай, Родина» – это в том смысле, что попадет снаряд в пушку, и всё – от боевого расчета ничего не останется: либо в клочья разорвет, либо осколками пушки порежет. Пехотинцам тоже доставалось, но они во время боя могли за кочкой, бугорком спрятаться, в воронке схорониться. А артиллеристу прятаться негде, пушка – всегда на виду. Фашисты в бою всегда в пушку норовили угодить и одним махом весь расчет уничтожить.

У артиллеристов такой порядок: сначала нужно о пушке позаботиться, а уж только потом – о себе. Прибываешь на огневую позицию и прежде всего орудие окапываешь, ведь не знаешь, насколько бой затянется. Окапывали так, чтоб только ствол выглядывал из-за укрытия, но при этом пушка должна была свободно вокруг своей оси вращаться. Только потом для себя и для ящиков со снарядами окопчики рыли.

Катить сорокапятку тоже тяжело. Ездовый расчета на лошадях доставлял орудие и боеприпасы на огневую позицию. Но потом он уводил коней в тыл. И во время боев, особенно, при наступлении, мы эту полуторатонную пушку сами катили. Где – через рытвины и ямы, а где – через окопы.

А если во время боя снаряды кончались, приходилось самим за ними идти. Вот во время такой вылазки меня и ранило. И вот ведь как получилось: это ранение мне жизнь спасло.

Окончание – в №17 от 15 мая 2014 года

 

Интервью Надежды Антуфьевой и Юлии Манчин-оол с Георгием Абросимовым «Быть со всеми» войдёт десятым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который сразу же

после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги начала готовить редакция газеты «Центр Азии».

 

Фото:

1. Ветеран-артиллерист Георгий Васильевич Абросимов у сорокапятимиллиметровой противотанковой пушки образца 1942 года. Республика Тыва, Кызыл, Национальный музей, зал Великой Отечественной войны. 26 апреля 2015 года. Фото Сергея Еловикова.

2. Семья Абросимовых во время посещения Кызыла на крыльце городской больницы. На коне – четырехлетний Гоша. Стоят его отец Василий Ипполитович, мать Ольга Феофановна с дочкой Агафьей на руках, рядом с ней дочь Анна. 1930 год.

3. Похвальная грамота, выданная ученику второго класса Верхне-Никольской школы Тувинской Народной Республики Гоше Абросимову за отличные успехи и примерное поведение. 5 июня 1938 года.

4. Тувинские танкисты-добровольцы перед отправкой на фронт. В их руках – белые холщовые мешочки с продуктовыми подарками. Точно такой же мешок с вареной и копченой колбасой, хлебом, печеньем, пряниками, конфетами, папиросами получил и Георгий Абросимов вместе с другими призывниками – советскими гражданами ТНР. Тувинская Народная Республика, Кызыл, призывной пункт. Май 1943 года. Фото Владимира Ермолаева из фондов Национального музея Республики Тыва.

5. Расчет сорокапятимиллиметровой противотанковой пушки, прозванной бойцами сорокапяткой, меняет позицию. Фото времен Великой Отечественной войны.

 

Надежда АНТУФЬЕВА antufeva@centerasia.ru Юлия МАНЧИН-ООЛ kizilchanka@yandex.ru