Ефросинья Шошина. Как пойдёшь по жизни, так и будут называть

Свое имя – Ефросинья – она получила в честь православной святой: по старообрядческим святцам, как было принято в семьях староверов, живущих в верховье Малого Енисея. И в юности стеснялась своего редкого старинного имени. А мама успокаивала: «Не имя красит человека, а человек имя. Как пойдешь по жизни, так и будут называть».

И она пошла по жизни, добиваясь всего своими трудом, как была приучена с детства. Сегодня Ефросинья Илларионовна Шошина, в девичестве Соломенникова – успешный кызыльский предприниматель и мастер красоты, постоянно совершенствующийся в своем деле.

Ее радует, когда похорошевшие и отдохнувшие женщины выходят из студии красоты «Леди Li» с хорошим настроением и улыбкой. Она и сама – всегда с улыбкой, никогда не плачется на трудности, никому не завидует и ни о чем не жалеет, помня слова отца: «Бог дал, Бог и взял».

И только одна утрата камнем на сердце: по своей доверчивости не сумела сохранить фамильную икону, которую передала ей мама.

 

Имя – по святцам

 

– Ефросинья – исключительно редкое в двадцать первом веке имя из русской старины. Как вы получили его, Ефросинья Илларионовна?

– Благодаря святцам. Я ведь из семьи старообрядцев. Восьмая в семье. И всем нам, девяти детям, имена дали по старообрядческим святцам – церковному календарю праздников и дней памяти православных святых: Григорий, Иван, Александр, Мария, Николай, Сава, Ксения, Ефросинья, Стефанида. Разница между старшим Григорием и младшей Стефанидой – восемнадцать лет.

Крестили новорожденного и давали ему имя по святцам на восьмой день после рождения. На восьмой день после моего рождения – 8 июля – выпало два женских имени: Феврония и Евфросиния. Дед выбрал второе имя, потому что так звали его жену, мою бабушку Ефросинью Артемьевну, в девичестве Оглезневу, которая умерла еще до моего рождения.

Так что получается, что на самом деле я родилась 1 июля. А в паспорте у меня стоит другая дата – 26 августа 1965 года. Год – точный, а день и месяц – нет. Дело в том, что в нашем селе Эржей Каа-Хемского района Тувинской АССР, где жили только старообрядцы, сельсовета не было, он находился ниже по Енисею – в поселке Бельбей.

Лето – сенокос, работы много. Ехать за двадцать километров за свидетельством о рождении ребенка некогда. Когда у отца выдалось время, тогда он и поехал, и дату его приезда – 26 августа – записали днем моего рождения. А он и не возражал, потому что светский день рождения для моих родителей был неважен, главное – именины, или день ангела – день памяти святого, именем которого при крещении назван ребенок.

– При такой путанице в датах, когда же вы празднуете свой день рождения?

– А я день рождения никогда не праздную. Только свой день ангела отмечаю – 8 июля, день памяти святой Евфросинии. И очень приятно, что с 2008 года 8 июля стало и официальным праздником для всей России – Днем семьи, любви и верности. В честь святых князя и княгини Муромских – Петра и Февронии, которые приняли монашеский постриг с именами Давид и Евфросиния.

– Вам очень повезло: такое красивое старинное имя – Ефросинья, да еще и отчество ему подстать – Илларионовна. Редкое и величественное сочетание, больше никого в Туве я с таким именем-отчеством не встречала.

– Сейчас-то это понимаю, а по-молодости, признаюсь, очень стеснялась своего имени, точнее – реакции на него людей. Когда из деревни в Кызыл после окончания школы приехала, куда ни ткнусь, все удивлялись: Фрося? А некоторые и посмеивались: ну, что это за имя для девушки. Меня это, конечно, коробило, и иногда, знакомясь, даже представлялась не своим именем.

– Став совершеннолетней, можно было написать заявление в ЗАГС и поменять имя, выбрав то, которое кажется более красивым. Так довольно часто делали и делают, надеясь вместе с именем легко поменять и свою судьбу.

– Да, знаю. Одна моя тезка так и сделала. Люди посмеивались: была Фроськой, а стала Танькой. Мол, ничего не изменилось: какой была, такой и осталось.

Но у меня даже мысли официально поменять имя никогда не возникало. Все время помнила мамины слова: «Не имя красит человека, а человек имя. Как пойдешь по жизни, так и будут называть. От тебя самой зависит».

У нас в семье к именам по-особенному относились. Мама и отец всегда называли детей уважительно: Коля, Саша, Маша. И мы так же друг к другу обращались. Никаких Колька, Сашка, Машка, как в некоторых деревенских семьях было принято. Это ведь пренебрежительное обращение, даже ухо режет.

 

Венчанные и зарегистрированные

 

– Старообрядческое село, удаленное от всех благ цивилизации, суровые религиозные правила и запреты. Трудное у вас было детство?

– Нет, доброе и хорошее. Мы жили в тепле, в доброте, в достатке. Великолепное детство!

Семья у нас очень дружная была. Не помню, чтобы когда-то кто-то ругался, или мама бы голос на кого-то повышала. На нас никогда не кричали, никогда не наказывали. Да мы ничего такого и не творили. Однажды только с сестрой Стешой челки себе выстригли. А стричься девочкам и женщинам по старообрядческим правилам нельзя, и мужчинам бриться нельзя: все с длинными бородами ходили. Мама увидела наши выстриженные челки: «А это что такое?» И слегка подергала нас за них. Знаете, как обидно было, что за челки нас подергали. Вот это и было самое суровое наказание за все детство и отрочество.

Родители разными по характеру были. Мама – Анисья Евменьевна, в девичестве Леонтьева – мудрая, степенная, спокойная. Отец – Илларион Григорьевич Соломенников – быстрый, веселый, с взрывным, но отходчивым характером.

Он очень гостеприимный был. Туристы, любители сплавляться по рекам, едут через наши места, так он всегда пригласит в дом, угостит чем-то. Конечно, из специальной посуды, у староверов это обязательное правило: для мирских гостей – отдельная посуда.

Из городов страны на Малый Енисей частенько летом туристы приезжали. Помню, были из Москвы, Ленинграда, Перми. Как-то кто-то из них в благодарность за гостеприимство предложил всех нас сфотографировать и пообещал обязательно прислать снимок. И родители согласились, хотя старики категорически заявляли, что свои фотокарточки делать – большой грех. Но мама и папа уже были не такие фанатичные, новым веяниям поддавались и согласились. И хорошо сделали, а то у нас бы даже фотографии семейной не осталось. А так, хоть одна, да есть, правда, без трех старших братьев, их тогда не было в Эржее.

Отца мы звали тятей. А батей мы называли деда – Григория Феоктистовича Соломенникова. Ни разу дедушкой его не назвали, потому что он запрещал: хотел всегда молодым быть, не желал стареть. И это ему удавалось. Бате было семьдесят лет, когда у него родился самый младший сын. Он был настоятелем старообрядческой общины, но жениться второй раз ему, вдовцу, старики не разрешили, отказались венчать по причине солидного возраста. Так что его младший сын, наш дядя Вася, знает, что он по отцу Соломенников, но фамилию носит материнскую.

С отцовской фамилией у нас в роду вообще большая проблема возникла: совсем мало Соломенниковых осталось.

– Как такое могло получиться, если вас – пятеро братьев и четыре сестры? С девочками понятно: вышли замуж и сменили фамилию. Но мальчики-то сохраняют отцовскую фамилию.

– А у нас в семье по-другому вышло. Четверо старших детей – Григорий, Иван, Александр, Мария – Леонтьевы, зарегистрированы на мамину девичью фамилию. А мы пятеро – Николай, Сава, Ксения, Ефросинья, Стефанида – были записаны уже Соломенниковыми.

И здесь опять, как с датой моего рождения, причина в разнице религиозных правил и государственных законов, которые старообрядцы не считали важными для себя.

Родители мои были венчанными, и это считалось главным: они – законные муж и жена перед Богом. А свидетельство о браке, выданное государством, никакого значения для них не имело: совершенно ненужная бумажка и даже грешная, как говорили старики.

Но получить эту бумажку все равно пришлось из-за налога за бездетность.

– Да, помню об этом существовавшем в советское время налоге. Из заработной платы бездетных замужних женщин от двадцати до сорока пяти лет и бездетных мужчин от двадцати до пятидесяти лет бухгалтеры предприятий ежемесячно автоматически высчитывали шесть процентов. Не взимали этот налог только с тех, кто зарабатывал совсем мизерные суммы: меньше семидесяти рублей в месяц.

– А тятя работящий был, зарабатывал хорошо, поэтому с него налог за бездетность брали. Мама домохозяйкой была, а он работал в промхозе – промысловом хозяйстве, объединяющем староверов, живущих в верховье Енисея. Рабочим местом была тайга. Добытую на охоте пушнину, собранные орехи, ягоду сдавали в промхоз. Получали сдельно. Отец всегда с планом справлялся, даже перевыполнял. Передовик производства. У него и медаль была «За трудовую доблесть».

Уже четверо детей в семье, а с него из-за отсутствия свидетельства о браке налог, как с холостого парня, высчитывали, деньги в большой семье нелишние. И вот тогда они с мамой зарегистрировали брак в сельсовете, и пятеро родившихся после этого детей стали Соломенниковыми. А четверо старших так Леонтьевыми и остались.

Сестры, выйдя замуж, сменили фамилии, а у братьев, носящих фамилию отца, родились, в основном, дочери, они тоже фамилию уже поменяли или поменяют, когда замуж выйдут.

Вот и получается, что у тяти, царство ему небесное, девять детей, двадцать один внук, двадцать два правнука, а мужчин, носящих его фамилию Соломенников, только трое: сыновья Николай, Сава и внук Алексей, сын Николая.

 

Рождённые в бане

 

– Девять детей: ваша мама совсем немного не дотянула до звания и ордена «Мать-героиня», которых в советское время удостаивались женщины, родившие и воспитавшие десять и более детей.

– А мама на самом деле десять раз рожала, только первый раз – неудачно. Рассказывала: легла спать, ребенок в животе шевелился, а утором проснулась в луже крови, и ребеночек родился мертвым.

А остальные девять, дай Бог здоровья, все выросли. Маме даже медаль Материнства вручили. Ее мальчики – Коля и Сава – попеременно надевали: прицепят на школьную форму и на уроки идут, им нравилось, что медаль такая красивая. Мама хохотала: «Там написано, что медаль – за материнство, а они носят».

Сама мама эту медаль никогда не носила и рождение девяти детей не считала каким-то особым подвигом. В наших местах в то время такие многодетные семьи были правилом, а не исключением.

А с сегодняшней точки зрения это – настоящий подвиг. Ведь и мама, и ее сверстницы у нас в Верховье, родильного дома не знали. Рожали там, где жили. И не в домах, а в банях. В доме – нельзя, потому что роженица считалась поганой. Мое объяснение этому такое: Писание мужчинами писано, и все там истолковывается с мужской точки зрения. И Коран тоже писан мужской рукой. Будда – тоже мужчина. Поэтому во всех религиях для женщин – всегда ограничения, и грешницей она изначально считается. Я с этим, конечно, не согласна.

Так что и я в бане родилась, и все мои братья и сестры тоже. Кроме Александра. Он в березняке на свет появился. Лето было, и мама ушла рожать в лес. Они тогда на реке Шуй жили, на заимке. Трое старших – Гриша, Ваня и Саня – там родились, а остальные – уже в поселке Эржей, у Малого Енисея. Родители перебрались туда, ближе к людям, потому что детей учить надо было, а в Эржее тогда начальная школа была. В трех километрах от Эржея – в селе Сизим – десятилетка, которую мы все и окончили.

– Родители как-то контролировали вашу учебу?

– Нет. Ни разу в жизни не проверяли уроки, никогда не спрашивали, какие оценки в школе получили. Так было принято: как учитесь в школе – это ваше дело, а вот молиться и читать церковные книги дома – должны.

Мы без всякого родительского контроля ответственно к учебе относились. В нашей семье только у двоих тройки случались, а остальные ударниками были: четверки и пятерки.

Да и как это можно двойки получать? Я этого не понимала. У нас в поселке постоянного электричества не было, зимой, когда дизель включали, электрическая лампочка горела только до одиннадцати вечера. Если не успеешь до этого письменную работу сделать, при керосиновой лампе сидишь. А устное задание – стихотворение, немецкий язык – можно и утром по дороге в школу выучить, пока три километра идешь.

Зимой по льду через Енисей шли, весной и ранней осенью – на маленьком пароме переправлялись. А когда по Енисею шла шуга – каша из снега и льда, то в Сизиме жили у родственников, чтобы школу не прогуливать.

У мамы нашей, она 1926 года рождения, только начальное образование было: четыре класса. А тятя, он с 1921 года, и вовсе светского образования не получил: в тайге родился, какая там школа. Самостоятельно до грамоты мальчишкой доходил. Рассказывал: попадется в руки какой-нибудь обрывок бумаги, так весь его мелко-мелко с двух сторон химическим карандашом испишет. Были раньше такие карандаши, химическими назывались: грифель послюнишь, и он пишет ярким синим цветом.

А в религиозном отношении отец был очень грамотным. По-старославянски хорошо читал, был запевалой в молельном доме, всю службу знал. Специального собора не было, в советское время старообрядцы таились, собирались на церковные службы по домам.

С субботу на воскресенье всю ночь молились, на церковные праздники – тоже всю ночь. Нас, самых младших в семье, берегли, только в четыре утра поднимали: идешь, стоишь со всеми, молишься.

 

Отче наш

 

– Дома тоже молились?

– Обязательно. Перед обедом непременно «Отче наш». Тятя начинает, а мы все подхватываем:

«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

После еды – снова молитва. Вечером – тоже. Проснувшись утром, надо было перекреститься три раза и сказать: «Господи, Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, грешную». Крестились, как у старообрядцев принято – двумя пальцами.

Отец, когда был дома, а не в тайге, вечерами читал нам старинные церковные книги, переводил со старославянского, разъяснял смысл.

А когда тяти не было, приходила соседская бабушка, которую для обучения церковной грамоте нас, младших дочерей, нанимали родители. Старушка усаживала Ксеню, Стешу, меня и задавала урок: прочитать по Псалтырю на старославянском столько-то страниц. Читать надо было вслух. Читаем, а старенькая бабушка слушает-слушает, да и задремлет. А мы и рады: быстренько перевернем несколько страниц и читаем уже последнюю, чтобы быстрее урок закончить и на улицу бежать.

– Сегодня помните что-то из того, чему учили вас в детстве?

– Конечно. Если бы не ленилась в детстве, больше образования получила бы и старославянский язык знала бы хорошо. А из-за своей лени сегодня даже названия всех букв старославянского алфавита полностью от начала до конца перечислить не сумею. А читать – могу, некоторые слова не понимаю, но смысл – ясен. У меня и Псалтырь есть, только не старинный, а современного издания, скопированный со старинных книг.

И молитвы помню. Например, Богородице: «Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших. Аминь».

Только, конечно, сегодня потомки старообрядцев уже не такую строгую жизнь ведут, как их прадеды, которые прогрессу не поддавались. Получалось, что все грешно, и жить грешно тоже. А время диктует свое и надо жить, детей растить, учить. Так что живем мы, получается, в полном грехе.

Сейчас только перед сном перекрещиваюсь три раза, и дочку с сыном так же научила. Зато как сажусь в самолет, всех вспомню: и Богородицу, и святого Николу, и Алексея, Божьего человека. Полетов боюсь, а летать часто приходится, поэтому и на взлет – с молитвой, и на посадку – с молитвой.

Посты только третий год как снова стала соблюдать, хотя в родительском доме их строго придерживались: без животной пищи – мяса, рыбы, молока – каждая среда и пятница, и все многодневные посты, конечно.

 

Постные пироги

 

– Страшные рассказы о том, что измученные многодневными постами дети староверов падали в школе в голодные обмороки – реальность?

– Что вы, какие голодные обмороки? У нас невероятное количество продуктов было. В кладовке – огромные лари. Ларь пшена, ларь муки первого сорта, ларь муки второго сорта. В подвале – рыба и соленья бочками, варенье – ведрами, двухведерными кастрюлями.

Хлеб мама сама пекла, только без дрожжей, потому что, если с дрожжами, то это считалось беспробудным пьянством. На дрожжах только бражку делали. А тесто замешивали на специальной закваске из квасной гущи.

Каждый день на столе – и салаты, и похлебка, и пироги. Только что пост – без животной пищи: мяса, рыбы, молока. И пироги тоже постные: с картошкой, капустой, грибами. Мама вкуснейшие пироги в русской печке пекла. Важная деталь: спичками огонь в русской печи никогда не зажигали, а раздували угли, сохранившиеся от предыдущей растопки. Если угли все же гасли, шли за ними к соседям. У нас дома угли не гасли никогда, односельчане к нам за ними приходили.

И не было у нас в поселке такой нерадивой хозяйки, у которой в доме есть нечего: всего вдоволь было настряпано, наготовлено. Это я сейчас совсем нерадивая стала: все из магазина, не помню, когда и пироги стряпала.

У нас большой огород был: картошка, капуста, морковь, лук. И малина, клубника. Из речки Эржей канавы до огородов проложены были, из них черпаешь и поливаешь. А для домашних нужд воду из Енисея носили ведрами.

Пасека была: свой мед, воск. Из этого воска делали свечи, которые к образам ставили, иконы обязательно – на восток, в восточной части дома.

А в бане использовали жаровню: сало и тряпичный фитиль. Потому что в жаре свечка тает, лампа с керосином – опасна, а жаровня горит и горит.

 

Родительский дом

 

– У вас был просторный дом?

– В детстве мне дом наш казался большим. А теперь вспоминаю, и понимаю, что он был очень маленьким. И как мы там все помещались? Мама, папа, девять детей, дед. А когда старший брат Григорий женился, он с женой месяц вместе с нами жил.

Дом – прямо на берегу Малого Енисея. Немного на отшибе от других. От парома надо было подняться, повернуть налево, и дом наш – второй, между двумя скалами. Живописнейшее место. Очень красивое. И мы всегда весной, когда снег сойдет, вычищали всю территорию вокруг него от веточек, прутиков, от всего того, что к берегу прибивало. И другие семьи так же делали: чистили весь поселок.

Заходишь в наш дом: сначала – сенки, дальше – кладовка. За сенками – прихожая, слева – кухня, большая русская печка. И две комнаты: большая и маленькая. Мы, дети, на полу спали.

И ничего – никому не тесно было, все помещались. Да и редко вся семья вместе была. Отец и старшие братья почти всегда в тайге: охота, рыбалка, сенокос, орехи. Вернутся, мы, младшие, от отца не отходим: «Тятя приехал!» Ксеня за шею обхватит, мы со Стешей на колени усядемся. Отец нас очень любил, баловал. Поедет в райцентр или в Кызыл по делам, так всегда с гостинцами вернется: диковинные грецкие орехи или целая наволочка яблок. Аромат тех яблок до сих пор помню.

Тятя рано умер – в 59 лет. Я тогда в восьмом классе училась. В тайге, зимой во время охоты, он в полынью попал. Тайга – она ведь такая: и кормит, и опасные сюрпризы может преподнести. Брат Сава тоже в тайге пострадал: его медведь подрал, нос вырвал, зубы. Но, слава Богу, жив остался.

И тяте Господь дал: смог как-то проплыть подо льдом, выплыл. Но очень сильно простудился, так и не оправился: два года болел и в 1980 году умер.

Мама его на десять лет пережила: в 1990 году умерла, в 64 года. С сердцем проблемы, очень она за всех нас переживала. И работала много.

Со смертью мамы все стали постепенно разъезжаться: кто куда. Родительский дом продали, в нем чужие люди сейчас живут. И я в родные места не люблю ездить, давно уже там не была. Не к кому, да и больно смотреть: заборы валятся, грязная стала деревня, не такая, как прежде. Обидно.

Братья и сестры все живы-здоровы, шестеро из нас со своими семьями живут за Саянами, недалеко – в Каратузском и Курагинском районах Красноярского края, в Хакасии – в Саяногорске, а трое – в Туве. Мы постоянно общаемся, встречаемся, поддерживаем друг друга.

 

Окончание – в №15 от 19 апреля 2013 года.

 

Фото:

1. Ефросинья Шошина, мастер красоты, хозяйка студии «Леди Li»: «Женщина обязана быть красивой!»

2. Фросеньке Соломенниковой – шесть лет. Стричься старообрядцам не положено, поэтому она такая косматая. Тувинская АССР, Каа-Хемский район, поселок Эржей. 1971 год.

3. Семья. Сидят Илларион Григорьевич Соломенников с дочкой Ефросиньей на коленях,

Анисья Евменьевна с дочкой Стефанидой на коленях. Стоят слева направо:

Сава, Мария, Николай, Ксения. Троих старших детей – Григория, Ивана, Александра –

во время съемки дома не было. Тувинская АССР, Каа-Хемский район, поселок Эржей.

Лето 1972 года.

4. Десятиклассница Фрося Соломенникова (слева) с одноклассницами Зоей Вяткиной и Таней Поповой. Внизу – Малый Енисей и поселок Эржей. 1981 год.

5. Встреча родных. Девять братьев, сестер и зять. Стоят слева направо Григорий Леонтьев, муж Марии Семен Бочкарев, Ефросинья Шошина, Ксения Попова, Мария Бочкарева, Стефанида Соломенникова. Сидят: Николай Соломенников, Сава Соломенников, Иван Леонтьев, Александр Леонтьев. Республика Хакасия, город Саяногорск, 2009 год.

 

 

Книга Судеб «Люди Центра Азии» – четыре тома: где приобрести

На самом деле книга «Люди Центра Азии» – бесценна, потому что в ней – самое дорогое: люди и судьбы. Но в связи с постоянными вопросами о ней информируем о наличии томов.

I том – 50 судеб. Вышел в свет в 1998 году, тираж 1000 экземпляров.

В продаже уже нет, библиографическая редкость.

II том – 92 судьбы. 2001 год, тираж 3000 экземпляров.

В продаже – 300 руб.

III том – 110 судеб и 36 воспоминаний ветеранов и детей военных лет

«Мы – дети войны и Победы». 2006 год, тираж 2000 экз.

В продаже – 500 руб.

IV том – 115 судеб. 2011 год, тираж 2000 экз.

ISBN – международный книжный номер – 978-5-9900403-2-8.

В продаже – 600 руб.

V том – новые судьбы для него с 28 января 2011 года уже собираются и публикуются в газете «Центр Азии».

Планируемый выход в свет – 2014 год.

Издатель – ООО редакция газеты «Центр Азии».

Приобрести второй, третий и четвертый тома книги «Люди Центра Азии» можно в редакции газеты «Центр Азии»:

Республика Тыва, г. Кызыл, ул. Красноармейская, 100, Дом печати, четвертый этаж, офис 20.

Тел.8(394-22) 2-10-08

antufeva@centerasia.ru

Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА