Галина Гостева: Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет

Галина Гостева, учитель английского языка школы №11, в этом году читателями газеты «Центр Азии» была удостоена звания «Чело­век года - 99» в номинации «Образо­вание» – за укрепление дружеских связей между двумя континентами, пропаганду взаимопо­нимания между народами через изучение английского языка, а также за защиту прав учителей. В 1999 году она стала победительницей Всероссийского конкурса учителей английского языка с главным призом – поездка в США. А спустя несколько месяцев принимала в Кызыле свою американскую коллегу-учителя Клер Гриффин.

Мы договорились о встрече с Галиной Иван­­овной у нее дома – на улице Крюкова, не­подалеку от школы №11. Школа – как бы граница между городом и деревней: за­кан­­­чи­ваются стандартные пятиэтажки и на­чи­на­ется район деревянных домов – ти­пич­ная де­ре­венская улица в черте города. А вот и дом Гостевых: ухоженный огород, столик для гостей под деревом, добродушный щенок на цепи, банька. Вот с этой баньки я и на­чи­наю беседу, так как она тоже сыграла свою су­щес­т­венную роль в укреплении междуна­родных связей.

– Галина Ивановна! Это и есть та са­­мая сибирская баня, помывка в ко­то­­­­рой произвела столь незабы­ва­е­мое впе­­чатление на гавайскую учи­тель­­­ницу Клер Гриффин, что была удо­­с­то­ена чести быть описана в её кни­­ге? А это, значит, тот самый по­ра­­зив­ший ее банный тазик? А вот и си­бир­ский туалет, который вмес­те с ве­ликолепной луной, освещающей путь в него – ваша американская гос­тья не без некоторой романтики опи­­сала в числе своих сибирских опы­тов?

– Да, они самые. Когда в августе 1999 го­­да нас принимали в Америке как победи­те­лей конкурса учителей английского языка, мы жили в шикарном отеле. И когда настала оче­редь мне принимать на две недели амери­кан­­скую учительницу истории из города Го­но­лулу, штат Гавайи, я особенно пере­жи­ва­ла из-за того, где я ее поселю. Ведь у нас все по­-простому: деревянный дом, печка, все удоб­­ства – на улице. Но Клер написала, что хо­чет жить только так же, как я, как обычные учи­теля в России, шикарных отелей и осо­бых условий ей не надо. Я немного успо­ко­и­лась, тем более, что в отношении бани у ме­ня до приезда Клер уже был опыт – с Хай­кой.

Только я вернулась из Америки, ко мне друзья из Абакана неожиданно привезли немку. А я как раз белила – все в доме вверх ногами. Ну, местечко на диване Хайке осво­бодила, а она просит: «Хочу русскую баню». Я ей баню истопила по-хорошему, теплую. А она зашла, испугалась – горячо. Ну, я ей вход шторкой завесила и ребят из Абакана на лавочку посадила – консультации давать. А сама быстрее добеливать – я люблю белить, даже мужу побелку не доверяю. Я-то думала, она знает, как в бане мыться. А она, ока­зы­ва­ет­­ся, первый раз. Она, бедная, даже го­­лову не вымыла, не знала, что ее моют в та­зике. Она слышала, что в русской бане па­рятся и решила попариться: взяла веник и давай им, сухим, нераспаренным, себя хлестать. Листья с веника все пооблетели, она стонет, плачет и кричит из бани по-немецки:

– Я Галине сломала веник!

А эти два обалдуя, мои друзья, с лавочки отвечают:

– Ты веник сломала? Ну, все. Галина за этим веником лазила в горы и век тебе не простит!

– А если я деньги заплачу?

– Ну, если заплатишь, то рублей за пять­сот, может, и простит.

Довели они ее. Она идет ко мне, кается, вся расстроенная: «Я веник сломала!» Я, ког­да поняла, о каком венике речь, расхохо­талась. Успокоила Хайку: ничего не надо пла­тить. Хайка обрадовалась, женщина она не­­­бо­гатая – научный работник, легла на ди­ван среди все­го этого побелочного разгро­ма и го­во­рит по-не­мецки: «Как все-таки хо­ро­шо в России в гостях!»

Так что когда приехала с Гавайских ост­ро­вов Клер, я ей сразу сказала: «Ты можешь стесняться – не стесняться, но в баню я пойду с тобой, научу.» У них ведь не принято жен­щи­нам вместе мыться, как у нас.

Знаете, что ее больше всего в Кызыле по­ра­зило? Она меня спрашивает: «У вас что, так мно­го лесбиянок?». Я сначала оторопела: «По­чему?». А она объясняет – женщины, де­вуш­ки ходят по городу, держась за руки. Я ей объясняю, что для нас это ничего не зна­чит – это подружки просто, даже в одну кровать женщины лягут друг с другом, если места нет, без всякой задней мысли. И в баню вместе ходят (смеется).

Клер я очень благодарна – мы с ней пе­ре­­писываемся и сейчас. Она присылает мне для уроков географические карты, журна­лы, мате­риалы для оформления кабинета. Я вы­сылаю ей газеты, книги о Туве. И ученики наши пе­ре­пи­сываются. Клер же в своих вы­ступ­ле­ни­ях, в своих газетных и журнальных ста­тьях, в своей книге, в Гонолулу так рас­хва­лила Туву: наших талантливых детей, наш талант­ливый народ. Мы же с ней за вре­мя ее визита в девяти школах, лицеях по­бы­вали. Поэтому и все ученики от Тувы в вос­­торге, пишут: «У вас так весе­ло, интересно, а что у нас на Гавайях – только что тепло круг­лый год». (Хохочет).

– Галина Ивановна, а как ваша аме­ри­кан­ская гостья общалась с вашими близкими? Они нашли общий язык?

– Нашли. Особенно с мужем, хотя он по-английски знает только «yes» и «no», я его научить никак не могу. Есть какое-то родство всех рыжих. Когда эта рыжая бес­тия прие­хала к нам, они с мужем с полуслова, с полу­взгляда понимали друг-друга. (Смеется). А общались они так. Клер спрашивает: «Га­лина, можно я пообщаюсь с вашим му­жем?» «Конечно!» Муж сидит у телевизора, а она нальет рюмочку вина и весь вечер хо­­дит возле него, время от времени спра­шивая: «It`s fine, isn`t it? («Чудесно, не так ли?») А он такой довольный, гордо отвечает: «Yes!» (Хохочет).

– А у кого еще в вашей семье кро­ме вас, склонности к иностранным языкам?

– У младшего сына, Кости. Он учится в восьмом классе, я ему и английский в школе преподаю, и дома с ним занимаюсь. У него больше склонность к гуманитарным наукам, чем к точным, и английский дается лучше других предметов, так что я настраиваю его: будешь у нас англичанином.

Старшей дочери Марине 28 лет, она жи­вет в Красноярске, работает учителем гео­графии, у нее муж милиционер и сын, кото­рый уже закончил первый класс, он с первого класса тоже английский изучает. Дочери На­талье 22 года, она учится в нашем тувинском уни­верситете, тоже буду­щий учитель, сей­час перевелась с факуль­тета начального об­ра­зования на исторический. У нее тоже сын – Сань­ка, наша радость.

– Я вижу, у вас в семье все с гума­нитарно-педагогическим укло­ном. Толь­ко супруг работает не головой, а руками, как и положено мужчине. Если не оши­баюсь, на «Водоканале»?

– После того, как я все критиковала на­чаль­ника «Водоканала», ему предложили от­туда уйти. Теперь я больше не касаюсь орга­низаций, где работает муж, потому что он сказал, что уходить больше некуда (смеется). Семен работает сейчас на угольном разрезе де­­журным электриком.

Многие считают, что когда жена с обра­зованием, а муж – нет, то это плохо для семьи. А я считаю, что это хорошо. Почему? Потому что я чувствую себя за ним, как за каменной стеной. Он даже смеется: тебе, говорит, надо было бы начальником работать. Я прихожу и говорю: «Сема, надо бы огород расширить, гараж построить». А при этом ни денег не имею, ничего, вы же знаете, как учителям зарплату выплачивают. То есть даю идею, а Сема уже ходит, думает, как это сделать, из чего. И делает.

– А как вы познакомились друг с другом?

Галина Ивановна: (Обращаясь к мужу). Рассказывай сам, я не буду (смеется).

Семен Давыдович: Я родился и жил в де­ревне Бондарево, за Саянами – сто кило­метров от Абакана. И вот в семидесятом году к нам в деревню по распределению приехали три девушки-учительницы. Для деревни, сами понимаете, это такое событие нео­рдинарное. И конечно, парни все – хвост трубой. Ну, вот в первую десятку и пробился (оба сме­ются).

Г. И.: Целый год он за мной ходил и все говорил: «Выходи за меня за­муж». Разогнал всех моих женихов. Придет, если кто-то сидит в гостях – выгонит и от­лупит. Ровно год предлагал замуж, приучал меня к этой мысли. А потом перестал пред­лагать. Меня это даже заинтриговало. «Ты что, – спра­шиваю, – уже передумал жениться на мне?» «Нет, не передумал». Вот так и поженились.

Я тогда после Абаканского пединститута приехала в деревню – худенькая, тоненькая, наивная, глаза удивленные. Меня царевной Несмеяной в институте звали. А в школе половина классов русские, половина – ха­касские. Хакасские ребятишки приехали в среднюю школу после начальной из дальних деревень, где говорили по-хакасски, по-русски они не говорили. А тут я со своим английским. Я их не понимаю, они меня не понимают. А в классе 36 человек, тогда еще классы не делили на две группы на ан­глий­ском, как сейчас. Я им что-то объясняю, а они своим делом занимаются. И тогда я на­чи­наю плакать – руки сложу и плачу...

А директор школы, Виктор Иванович Афа­насьев, был такой умница. Он говорил: «У молодого специалиста на уроке тишины быть не может. Если тишина, значит ЧП». И вот он идет по школе, открывает дверь в класс, а я плачу. «Что вы ей сделали?», – спра­шивает у детей. «Ничего, – отвечают они по-хакасски. – Мы сидим, а она плачет.»

Очень трудно мне было в первый год, по­тому что нас не учили знанию национальной психологии, преподаванию для незнающих русский язык. Но директор и весь коллектив так незаметно, тактично учили меня, направ­ляли, подбадривали.

Я вот, работая сейчас в кызыльской школе, вижу, что не всегда по-доброму относятся к молодым, начинающим учителям, и всегда вспоминаю своего первого директора. Когда он к маю увидел, что я совсем дошла, то ска­зал: «Если вы устали, соскучились по дому, то ез­жайте домой – я вам две недели от­пуска даю». Он понял, как мне было трудно в чужой деревне. Деревня-то очень крутая была: там жи­ли верующие-сектанты, поло­вина – моло­кане, половина – субботники (прим.: адвен­тисты седьмого дня). Такие строгие люди. Бабушка Семена Лея, дед Соломон...

С. Д.: Наша половина была субботники. Священные книги были на древнееврейском языке, сейчас-то старики уже вымерли, а рань­ше читали. На каждой улице был свой стар­шина – строго было. Никакого воровства не было, полностью исключалось. Осно­ва­тельные люди были, хозяйственные.

Г. И.: Эта деревня мне на всю жизнь дала понимание того, как надо относиться к людям. Продавать в этой деревне ничего не про­давали, даже если есть лишнее – не принято было. Но жена директора школы каждый вечер бесплатно приносила нам банку моло­ка. А осенью, когда копала картошку, звала нас, молодых учителей, помогать. Это она для вида, из деликатности, называла «помогать», на самом деле, все, что мы накапывали, она нам же и отдавала.

И вот когда здесь, в Кызыле, я всегда вспоминала жену директора и водила к себе приехавших молодых учителей покормить, поддержать, девочкам сначала неловко было, а я объясняла: «Станете старше, приедут мо­ло­дые – и вы им поможете. Чтоб не преры­ва­лась цепочка добра».

Я вспоминаю свою жизнь: так много людей вложили в меня добро, что мне кажется, у ме­ня не хватит всей жизни, чтобы отдать свой долг другим.

– А где ваша родная деревня?

– Моей деревни уже нет. Деревня Поль­ская. Вернее, даже не деревня, а выселок, как его называли. Это в Каратузском районе Крас­ноярского края, неподалеку от села Мотор­ское. Нас так и звали: выселенцы польские.

– Так у вас польские корни?

– Да, бабушка по папиной линии у меня была в девичестве Мациевская. Приехали они сюда в начале 20 века. Вернее, пешком при­шли. После национально-осво­боди­тель­ного восстания в Польше их сослали в Став­рополь, а оттуда – уже в Си­бирь, потому что и в Ставрополе они вольно­любивые мыс­ли высказывали. Шли пешком, с узе­лоч­ками, как рассказывает наша бабушка. И вот в Красноярском крае, в 15 километрах от села Моторское, нашли красивое, на го­роч­ке, место. Там и обосновались.

Вообще, Красноярский край – это же одни вы­селенцы. Мы в моторской школе учились, так там были и латышы, и эстонцы, и укра­инцы, и мордва, и чуваши. Я до сих пор пою ребятишкам украинские песни.

А дедушка мой с папиной стороны – не­мец, из силезских немцев. Дедушка, Хорумен Ророт, создавал первые колхозы, но как-то ночью пришли и забрали его. Бабушке было 25 лет, когда она осталась одна с двумя деть­ми. Потом дедушку реабили­тировали.

Деревня у нас была очень интересная. Какие имена – Аделя, Хельга, Ядвига. А го­во­рили на какой-то изумительной смеси поль­­ско-русско-украинско-немецкого. Идешь по деревне (а я была худющая, длинная, вытя­нулась рано) и слышишь (артистично изо­бражает певучий разговор двух соседок):

– Хлянь, хлянь, Хельг, это што за манекен шагает?

– Да ты че, тю, сдурела! Це же Халька, Янека-длиннонога.

Мой дядя, Иван Кравцевич, во время Великой Отечественной войны был генера­лом Войска Польского. И он, как генерал, пос­ле войны добился разрешения вывезти весь поселок Польский на родину – в Поль­шу, которая стала, наконец, независимой. Он приехал в деревню с визами, деньгами. Но …деревня выезжать отказалась. Потому что все уже переженились на русских, украинцах, немцах. Мой папа, например, – Ророт Ян Хо­руменович, а мама – корен­ная казачка, из казачьего рода – Хорунжина Анна Тимо­фе­­евна. А еще когда выдавали свидетельства о рождении, пьяный секретарь сельсовета перепутал и записал меня Иванов­ной и да­же место рождения переврал. Куда поедешь? И уехало всего две семьи.

А в 1968 году почти вся деревня Поль­ская выехала сюда, в Кызыл. Так что в Туве очень много поляков.

– В Польшу деревня ехать отка­залась, а в Кызыл из своего красивого мес­та все равно выехала – почему?

– Скажем так: политика в нашей стране не всегда учитывала интерес людей других национальностей. Школы не строили, боль­ниц не было, за каждой справкой надо было до­би­раться пешком за 25 километров. Из-за детей и уезжали, чтобы у них были перс­пективы. Ведь в 1966 году мы пятеро из Польской были первыми, кто смог закончить десять классов – за 15 километров школа была. До этого никто больше семи классов не закан­чивал. И мы же, первыми из деревни, поехали получать высшее образование, по­сту­пать в институт в Абакан.

Сейчас от нашей деревни Польской оста­лось только кладбище… Семь лет назад мы все созвонились, и триста человек приехалио на могилки на кладбище: из Москвы, Ново­сибирска, Кызыла. Мы так плакали… Была такая замечательная погода, словно души на­ших родных радовались, что мы их не забыли. А когда уезжали, начался ветер, про­ливной дождь, как будто они нас отпускать не хотели.

– Галина Ивановна, вы так тепло рассказали о своей деревне. А слож­но было после этой простой и доб­рой де­ре­венской жизни привыкать к городу, сложно было учиться дере­венской девочке в городе?

– Сложно, особенно материально. Нас у мамы было пятеро детей, и я каждый год ра­ботала летом в стройотрядах: научилась белить, штукатурить, забивать, даже работала с отбойным молотком. Взрывали скалы. Это, я скажу вам, такая штука… Мы, девчонки, толь­ко вдвоем могли его удержать – на­столько нас трясло.

А потом, когда летом 1969 года Абакан то­нул, мы оказались спасателями. Нас го­то­вили к наводнению, хоть сейчас и говорят, что тогда к этому наводнению не готовились. Разбили на отряды, закрепили по объектам. Только мы не верили, что это всерьез. Помню, дотемна мы протанцевали, а часа в три ночи по радио: «Наводнение! Отрядам собраться вни­зу!». Мы соскочили, кляня парней, осо­бенно их заводилу Виденкина Володю, мол, опять это парни шутят (прим.: Влади­мир Иванович Виденкин, дирек­тор школы №3 города Кызыл). Но, оказалось, не шутка.

На своем объекте – магазине, мы, де­в­чонки, таскали мешки с мукой – с первого на третий этаж. Только успели, как водитель говорит: «Все – в автобус, иначе затопит». Я видела, как несся за нами непомерный вал огромной высоты, неслись бревна, еще немного – и сметет и нас, и автобус. В последний момент водитель успел свернуть в переулок, в гору.

А в районе мелькомбината все дома на уровне второго этажа были под водой. Я помню, как билась женщина-медсестра: она ушла в больницу на дежурство и закрыла в квартире на первом этаже двух маленьких детей. ...Лодки на улицах, цыгане откуда-то, очереди за хлебом на 3-5 километров.

Мы на свой пятый этаж в общежитии добирались вплавь – по первому плывешь, потом, мокрый, лезешь на пятый, без света, без еды, у нас ведь запаса не было.

Потом нас отправили разгружать вагоны с хлебом, пришедшие из Красноярска. И мы, выстроившись цепочкой, разгружали этот хлеб. И вот что удивительно: хоть и были голодные, никому и в голову не пришло взять себе и съесть одну из буханок. Потом в лодке и почему-то с одним веслом (второго не дали) мы развозили по улицам продукты. Люди сидят на крышах, а из лодок надо еще выбраться, залезть к ним, отдать продукты.

Так что наводнение я пережила, землетря­сение тоже – на Тодже в 78-м году. Мы семь с половиной лет жили с Семеном на Тодже, в Тоора-Хеме, я работала инспектором школ. Я как раз была в огороде – вдруг какой-то гул, и земля стала уходить из-под ног. Это был такой ужас, впервые в жизни я поняла, что значит, земля-шарик.

Тоджа вообще необычное место. Напри­мер, январь, иду – радуга на небе. Люди идут рядом. «Вы видели радугу зимой?» «Тако­го не бывает!» «Да поднимите глаза – вот она». На другой день иду – на небе пять солнц! Я даже в журнал «Наука и жизнь» пи­сала, мне объяснили, почему это про­исходит.

А в детстве я видела НЛО! Мы всем интернатом в Моторском его видели, только не поняли, что это, думали, дирижабль.

– Что вы делаете, когда вам ста­новится очень трудно?

– Обращаюсь к Богу. Я постоянно прошу у Бога, за детей, за внуков. Муж даже гово­рит: «Ну вот, моя жена опять по телефону с Богом разговаривает». Я к этому пришла в последние годы, после болезни. И иногда бывают удивительные совпадения. Был пери­од, когда учителям совсем денег не платили, и мужу тоже. Пришла с работы – холо­диль­­ник совсем пустой: ни крупинки, ни му­ки, ни масла. А сейчас все домой придут – чем кормить? Сижу и плачу: «Господи, если ты Отец наш небесный, помоги». И вдруг ворота хлопнули, подъезжает автобус, выбегают две мои сестры, невестка и за несколько минут забрасывают меня продук­тами: масло, крупы, мука – им в этот день в воин­ской части впервые выдали сухой паек за полгода. И они вспомнили про меня: «У нас столько продуктов, а Галина с голоду, наверное, по­ми­рает». Завалили горой про­дуктов и убе­жа­ли. Я си­жу, гляжу на эту гору… Ну что это по-ва­ше­му – просто сов­падение?

Я поняла: для себя про­сить у Бога, у высшего ра­зу­­ма, мы можем все, что угодно. Только распла­чи­ваться за просимое при­дет­ся самим – за злое полу­чишь зло, за доброе – добро. Может быть, со мной все это проис­ходит, потому что ме­ня в детстве ударила мол­ния. И, наверное, какой-то участок сознания затро­нут. Поэтому, например, я чет­ко чувствую отношение лю­дей к себе. Иногда чело­век мне улыбается, а я смо­трю и вижу, что он меня не­на­видит.

Вот, перед поездкой в Лондон, мне при­снился сон. Кто-то говорит мне: «Ты так хо­чешь побывать в Вели­ко­британии?» – «Да, очень. Я столько лет ра­бо­таю учителем ан­глийского и детям расска­зываю о Лондоне, Тем­зе, а никогда там не была». «Ну, лети». И я лечу и вижу сверху Шотландию, Темзу, Лондон, Собор Святого Павла. И так все и получилось: предложили поехать руко­во­дителем группы. Нужно было заплатить по тем временам всего 5 мил­лио­нов, со скидкой. Но и этих денег не было. Так учителя нашей школы в последний мо­мент, хоть и сами без денег сидели, ски­нулись, собрали – и я смогла поехать. Как во сне!

– Так во время вашей поездки в Лон­­дон и завязалась ваша переписка с английской королевой, в резуль­та­те которой в ваш домик на улице Крю­­кова пришло письмо из Букин­гемского дворца?

– Перед поездкой в Лондон наша один­над­­цатая школа получила в подарок книги, карты. Это королева Елизавета II, когда в 1994 году была с визитом в России, разослала по всем регионам подарки, и один из них случайно попал к нам.

И вот в Лондоне я отправила благодар­ст­венное письмо и книгу о Туве на адрес Бу­кин­гемского дворца и получила в Кызыле ответ. А в Америке в Белом Доме я тоже да­рила книги о Туве – для их библиотеки, для Библиотеки Конгресса.

Я ведь во Всероссийском конкурсе учи­телей английского языка, проводимом Ин­фор­­мационным агентством США совмест­но с российской стороной, три раза участво­вала. И когда два раза не получила первого приза, поездку в Америку, то даже и не рас­стро­­илась, заранее знала – во сне. Первый раз говорю мужу: «Сеня, я не прошла. Мне сон приснился: тридцать человек поехало в Аме­рику, а я за автобусом бежала». Второй год – снова участвую, вижу сон: подходит не­зна­комая женщина и меня с первой ступень­ки сталкивает. Оказалось потом, что так и бы­ло: я победила, но надо было послать де­воч­ку «по блату» и сказали, что я заболела. И только на третий раз просыпаюсь в четыре утра и говорю: «Сеня, я выиграла. Мне сон приснился: идет заседание оргкомитета и говорят, что пора ехать Гостевой». И на сле­дующий день приходит телеграмма из Мос­квы: «Вы победили, едете в Америку!»

– Когда вы высту­пали со своей «но­­белев­ской» речью, получая на Ба­лу «Цен­­тра Азии» диплом «Человек го­­да-99», вы сказали: «Что­бы по­нять друг друга, достаточно вы­у­чить язык собесед­ника»...

– Да, люди говорят и мыслят по-разному. Напри­мер, мы говорим «ког­­да рак на горе свист­нет», а они «ког­да свиньи полетят». Но любим и стра­­даем мы оди­наково. И чем больше ты узна­ешь язык, литера­туру, твор­­­чество другого народа, тем больше ты понимаешь кон­кретного человека. Вот я раньше в журнале «Ка­дын» («Королева»), кото­рый выпускает талантли­вая поэт-журна­листка Ар­тык Хом-Оттуковна Хо­валыг, всегда в первую очередь читала пере­воды статей, стихов тувинских жен­­щин-писа­тельниц. Знаете почему? По­то­му что у них ка­кое-то другое, философское, кос­мическое восприятие мира. Однажды я прочитала раз­говор женщины с горой и по­ня­ла, что я так никогда бы не смогла. По­го­ворить с горой…

– Да, мы друг с другом зачастую не можем спокойно, без конфликтов поговорить, а не то чтобы найти общий язык с горой… А вы бескон­фликт­ный человек?

– Нет, я не могу сказать, что я бескон­флик­т­ный человек. Когда нужно отстоять свою точку зрения, я очень даже конфликт­ный человек. Может быть, не всегда права. Особенно я конфликтую, когда приходится защищать интересы других людей. Просто в общении с друзьями бесконфликтна. Но если я считаю, что кто-то ущемляет права людей, принижает их достоинство, я это никак не мо­гу вынести. И мне хочется че­ло­века защитить.

– Это у вас, наверное, в крови от бабушки-полячки и ее гордых пред­ков?

– Может быть… Чувство гордости за то, что ты человек, когда невозможно позволить, чтобы тебя растаптывали.

Хотя иногда, когда я начинаю защищать права других, я вступаю в конфликт с собой. Я понимаю, что те, кто ставит нас в унижен­ную ситуацию, посланы нам для того, чтобы мы извлекли из этого урок, то есть они тоже, во благо нам. Но другое «я» во мне за­став­ляет меня бороться, конфликтовать, злить­ся, сердиться. Этим самым я тоже наношу себе вред. Им-то, собственно, наплевать, сержусь я на них или нет, а я растрачиваю свою энергию, трачу ее необдуманно. А в это время я могла бы сделать что-то доброе.

– Ту энергию, которую вы потра­тили, будучи в Комитете соци­аль­ной защиты педагогов во время за­бас­­товки учителей, вы считаете по­те­рянной зря?

– Иногда кажется, что можно было бы до­­­биться тех же результатов: выплаты зар­пла­ты, законной индексации, идя другим пу­тем. Но в то же время мы понимаем, что если бы два месяца не бастовали, то и суды бы не выиграли. Но до сих пор, хоть и вы­играли суды, деньги за забастовку и по ин­декса­ции зарплаты не получили. Вот меня не­дав­но пригласили на семинар преподавателей по граждановедению для всех учителей-победителей всех конкурсов. Он проходил в Санкт-Петербурге в марте этого года. Очень интересный семинар, к со­жалению, им в Туве никто не заинтере­со­вал­ся. Там говорили об очень важных вещах: и о коррупции, и о том, как со школь­ных лет воспитывать нас­тоящего гражданина, зна­ющего и ува­жаю­ще­го законы и не позволя­ющего себя уни­жать. Там назы­вали регионы, которые доби­лись чего-то в этом отношении, и выступали с критикой тех регионов, где человека уни­жают – в их числе прозвучала и наша Тува, как регион, где учителя, даже пробастовав, не получили заработанное.

– А вы сами уважаете права де­тей – своих учеников? Неужели ни­ког­да не кричите на них?

– Стараюсь никогда не оскорблять ре­бен­ка. Когда ведешь 47 часов в неделю, бы­вает, что и не­осознан­но обидишь – я не по­стесняюсь попросить про­ще­ния у ребенка в при­сут­ствии класса: да, я сорвалась, я была вино­ва­та. Кроме того, на уро­ках английского мы изучаем с деть­ми Меж­­дународную Кон­вен­­цию защиты прав детей – допол­нительно к основ­ной про­грам­ме.

В этом году я учителей нашей школы обу­чала мето­дике, как работать без конф­ликтов, которую нам дали в Аме­рике. Мы же как конф­лик­туем? Сра­зу же перехо­дим на лич­ности. И воюем с лич­ностью, а не с проблемой.

А надо назвать про­бле­му, об­ри­со­вать ее, вы­слу­шать все мне­ния, выбрать из них луч­ший вариант ре­шения проб­лемы, кото­рый бы устра­­ивал бы обе сто­роны и начать ре­шать про­блему. А потом про­­кон­троли­ровать.

– И никаких про­блем?

– Никаких проблем. Толь­­ко надо уйти от лич­ностной оценки.

– Все так просто? По­че­­му, инте­ресно, вас не при­­­гла­шают провести та­кой семинар жизни без кон­флик­тов на уровне наших орга­нов власти, да даже для нас, журна­лис­тов, это очень бы приго­дилось.

– Я бы с удовольствием. На уровне семьи эта схема уже дей­ствует. Один педагог после этого се­минара попробовала эту мето­ди­ку на муже. Утром он встал: «По­­чему суп не сго­тов­лен?» Преж­­де она в таких слу­чаях пе­ре­хо­дила именно на личность: «А ты сам? Сколько раз просила тебя гвоздь вбить». А на этот раз при­менила амери­канскую мето­дику. «Хорошо, в чем проблема? Супа нет? Давай посмотрим по­чему. Потому что денег нет. А теперь подумаем, что сделать, что­бы деньги были?» Муж на нее посмо­трел, пальцем у вис­ка покрутил и сказал: «Ты что, дура?» и су­па требовать не стал. Скан­дала не полу­чилось, конфликт был ис­черпан (смеется).

– По поводу американской помощи нашему образованию, культуре, их конкурсов и семинаров для России существуют разные мнения. Одно из них: мы сами с усами, лучше мы па­три­отично ничему учиться не бу­дем, чем у них учиться.

– Так не нужно рассуждать. Учиться всег­да можно и нужно. Если они настолько богаты, что могут вкладывать в нас, пусть вклады­вают. Но это не значит, что я буду слепо копи­ровать их методику преподавания. Да, я съезжу, посмотрю и выработаю что-то свое. Что плохого в том, что я привезла отту­да методику предотвращения конфликтов? Взамен они пользуются и нашим интел­лектом. Ну и пусть – отдав им одну идею, я осво­­божу в своей голове место еще для пяти-шести – хватит и на них, и на меня, и на всех наших детей. Никто не заставляет слепо заглядывать Америке в рот. Они там это чувствуют и по-разному беседуют с теми, кто в рот загля­дывает, и с теми, кто само­стоятелен в своем мышлении.

– Галина Ивановна, а у вас есть ученики, которые достигли особых успехов в английском, которыми вы гордитесь?

– Да, я могу гордиться своим учеником Александром Медведевым. Он стал ученым-онкологом и уже седьмой год работает в Америке – в университете Дюка. Когда я была в Америке, звонила ему, он звал в гости, но добраться до него не смогла – я была в Делавере, а он в Дюраме – за тысячи миль. Это еще мой тоджинский ученик. Он жил в местечке Салдам, там учителя англий­ского не было, и он за несколько километров ходил ко мне в Тоора-Хем – на консуль­та­ции.

Очень горжусь Леной Тыртый-оол, она работает в пединституте, разработала свою программу обучения английскому языку с детского сада.

– Галина Ивановна, в вашем рас­сказе о своей жизни есть некото­рые противоречия: с одной стороны – бед­ная учительница, плачущая у пус­того холодильника, с другой – поезд­ка в Америку, о которой бедная учи­тель­ница и мечтать вроде бы не смеет. Сказка?

– Нет, не сказка! Беда не только учителей, но и беда всей России – мы любим прибед­няться: я бедная, несчастная, у меня нет денег, нет хлеба. Как я прежде. И тогда, действи­тельно, опускалась на этот уровень. Была в коммунистические времена хорошая песня: «Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет». Это очень верные слова. А сейчас мы перестали мечтать.

Вот первые два раза я почему про­игры­вала в конкурсах? Не потому, что мои ра­бо­­ты, по­­сланные на конкурс, были намного ху­же других. А потому, что я говорила: «Да мне бы хотя бы не победить, не в Америку, а только во 2-й тур пройти и выиграть ком­пьютер для школы» – и я выигрывала толь­ко компью­тер. А в третий раз я уже рас­сер­ди­­лась – и выиграла. И моя мечта сбы­лась. Это стоило мне всего 3 тысячи руб­лей, ко­­то­­рые я об­ме­няла на долла­ры и купи­ла фо­то­ап­парат. Все осталь­ное оплатила Аме­рика.

И еще – мы все время спорим с од­ной из коллег. Она го­ворит: «Галина, почему ты бес­плат­но многое делаешь: нищим подаешь, вещи собрала и не продала, а так от­несла?» А я гово­рю: «Я сегодня раздаю, но это не значит, что я выки­дываю на ветер. Завт­ра все это вер­нется ко мне. Раздавать не обя­за­тель­но деньгами, раздавать можно добрым со­ветом, участием, идеями, добрым делом, тем, что ты можешь».

«Что спрятал – то пропало, что отдал – то твое» – это очень правильная мысль. Пом­ните, как переживали наши родители, когда с перестройкой пропали все их накоп­ления в сберкассах? Они лежали мертвым грузом. Всю жизнь копили: на машину, на «черный» день, не давали детям, лишней книги не по­купали. И все накопи­тельство оказалось ни­ко­му не нужным – все пропало. И те, кто сей­час занимается накопи­тельством – у них тоже все пропадет. В Библии об этом сказано так: «Отпускай хлеб свой насущный по во­дам, ибо по прошествии многих дней опять найдешь его».

Если бы все люди это поняли…

Фото:

2. Студенческие годы. Однокурсницы Галя Гостева и Александра Бичеолова, ныне преподаватель ТГУ. Апрель 1970 года.

3. Галина и Семен в день свадьбы. 1971 год.

4. Тридцать лет спустя после после свадьбы.

5. Коллеги Клер и Галина у здания парламента Республики Тыва. 1999 год.

6. Американская подруга Галины Гостевой педагог Клер Гриффин с тувинской колыбелью в юрте школы № 9. Во время визита в Туву. Октябрь 1999 года.

7. Галина Гостева с послом США в России господином Коллинзом (слева) и министром образования РФ В. М. Филипповым (справа) во время приема победителей Всероссийского конкурса учителей английского языка в американском посольстве. 1999 год.

8. Ученики 8 «б» класса школы № 11 с классным руководителем.1987 год.

9. Письмо Галине Гостевой из Букингемского Дворца.

  Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА