"Хочу быть человеком"

Да, хочу быть Человеком с большой буквы. Это говорю вам я, кызыльский бомж Макар, несмотря на то обстоятельство, что в данный момент нахожусь на самом-самом дне. Социальном, разумеется. Если вы не знаете, что это такое, то приглашаю вас на сутки-двое к себе в гости в подвал. Перины не будет, пуховых подушек тоже, но зато обещаю вам старую раскладушку и, если здорово повезет, облезлое ватное одеяло. Думаю, это будет праздником для вас. Для меня тоже. Хотя бы потому, что у меня появится возможность рассказать, а у вас – послушать про нашу жизнь. Все же наберитесь терпения выслушать мои откровения.

Кровная обида

Кто меня послал на три буквы? Вы не поверите, но это был педагог. Видно, не самый лучший педагог. Он указал мне пальцем на дверь:

“Видишь ее – закрой за собой!” Это была дверь СПТУ-1, в стенах училища готовили машинистов-механизаторов широкого профиля.

Да, я хотел стать трактористом и почти стал им. За несколько месяцев до выпускного меня выгнали из училища, якобы за учиненную мною драку. Дрались сокурсники, уж не помню теперь, что они не поделили между собой. Я проходил мимо – и только! Но на следующий день директор училища ни с того ни с сего показал мне пальцем на дверь: вон! И это была кровная обида, она потащила меня вниз по кривой дорожке правонарушений.

Первая ходка

Нет, я не стал мстить училищу, не подкарауливал в темноте его директора, хотя он заслуживал этого. Просто я однажды напился и побил стекла в школе родного села. Содержали меня во время расследования дела как опасного преступника – среди рецидивистов. Кое-какого опыта, разумеется, поднабрался от них. И когда моя тайная любовь, давая в суде свидетельские показания (суд был выездным, показательным, все село присутствовало в зале), потребовала наказать меня по всей строгости закона, я не удивлялся. И не плакал от чрезмерно сурового приговора. Я уже был готов ко всякого рода несправедливости. Тот директор училища сумел подготовить меня к ним.

Да, я бил стекла в родной школе осознанно, от обиды и боли, которую мне причинили взрослые люди. Если бы они не показали мне пальцем на дверь, если бы оказались настоящими педагогами, а не просто учителями, если бы родная школа не отказала мне в дальнейшей учебе, то, возможно, такого резкого поворота в моей жизни не случилось бы. А так мне ничего другого не оставалось, как смиренно принять известную народную мудрость: “От тюрьмы и от сумы не зарекайся!” И по сей день исповедаю ее, кстати.

Моя родовая

Отец, Калдар-оол Суракович, рос полным сиротой. Работал шофером в родном совхозе, был членом КПСС. Мама, Бавуу Мочек-ооловна, как могла, трудилась на разных работах, нас воспитывала. Все же девять мальчишек и девчонок поднять на ноги – непростое дело. Низко кланяюсь ей за ее многотрудный материнский подвиг.

Но не своим старшим братьям, увы! А почему – дальше расскажу.

Самого старшего моего брата зовут Валерий. Валерий Калдар-оолович. Он подполковник милиции в отставке. Человек достойный во всех отношениях, кроме, разве, родственных.

Но старше его наша сестра Роза, вторая наша мама, сама от горшка два вершка, но нянчила братишек и сестренок, которые держались друг за дружку, ежегодно прибавляя в числе.

Роза Калдар-ооловна работает заведующей поликлиникой в Чадане. У нее лучше, чем у других в моей родове, сложилась судьба. Впрочем, ничто к людям за просто так, за красивые глазки, не сваливается с неба, и Роза ковала свое счастье так, как понимала его. У нее хороший мужик – Григорий, директор Чаданского лесхоза. Трое ребятишек радуют почтительным отношением к старшим. Дай Бог сестре и дальше жить беспечально. Хорошая она у нас, сострадательная к людям, как, наверное, и положено быть медицинскому работнику. И когда меня в очередной стычке ранили, Роза заботливо выхаживала и поставила меня на ноги.

Третьего в нашей семье по старшинству звали Вячеславом. Судьба отпустила ему недолгий жизненный срок: он погиб, разнимая дерущихся однокашников в нашем селе.

Далее идут Борис, Лариса и Чугдур. Жизненный путь братьев мало чем отличается от моего собственного – они тоже прошли через лагерную зону. Правда, впоследствии одумались, остепенились, обзавелись семьями, трудятся: Борис в сельской кочегарке вместе с моим младшим братом Шагдыром, а Чугдур – камазистом в Кызыле. Как могу, радуюсь за них. Молча радуюсь. Почему, спросите вы. Да потому, что стал суеверным, боюсь сглазить неосторожным словом. К тому же, зона учит меньше поддаваться разным там эмоциям, молчанию учит. И не приведи Господи, кого-либо на зоне вслух осудить-обидеть – это наверняка обернется против тебя же самого. Не зря в Библии о том сказано, немного знаком с ней: не осуди ближнего своего.

За порядком в зоне следит пахан, опытный лагерник то есть. Его слово – закон для каждого зека.

Перестройка и последовавшая за ней канитель коснулись и лагерной жизни. Представляете, какими длинными кажутся зимние дни, когда ни работы сносной, ни какого-нибудь дела. Не байки же травить от подъема до отбоя. Изредка, правда, перепадала работенка – в основном, гробы делали. Последнее время что-то сильно вырос спрос на них. Не от хорошей жизни, наверное.

Как-то с воли пришла весточка, что жена моего соседа по нарам вышла замуж за другого. Утром нашли его в умывальнике повесившимся...

Бабушкин наказ

Однако о чем это я? “Вернемся к нашим баранам”. Потом уже в семье появился я, как принято говорить, держась за ножку Чугдура. Бабушка моя, сейчас ее уже нет в живых, из рода Ондаров, частенько вспоминала: “Когда ты родился, отчего-то в семье все опечалились. Уж и не знаю, отчего. Знак ли какой нехороший послали небеса или соседский шаман принес худую весть, но только родичи с опаской относились к тебе, на руки и то боялись взять лишний раз. Только вот сестра твоя, а моя любимая внучка Роза, не боялась. Да и ты, как хвостик, всюду следовал за ней. Она тебя оберегала, как могла, от шишек (кто их не получал в младые годы?!) Вот и ты благодарно относись к сестре, оберегай ее от невзгод всяких, не маленький уже, женить пора...”

Не успела оженить меня старенькая “кырган авай”. Она была из долгожительниц, всего каких-то полгода не дожила до своего столетия. В газетах о том было пропечатано. Многое испытала в жизни “кырган авай”, много мудрости набралась. Спокойно было рядом с ней. Говаривала частенько в последний год: “Задержалась я на этом свете. Обязательно, сынок, приди, когда будут предавать меня земле. Мне покойней будет там...”

Не выполнил бабушкин наказ – из лагерей, как известно, на похороны не отпускают. А я как раз находился в лагере строгого режима – за злостное хулиганство с поножовщиной.

И ножичек-то у меня был – плюнь да разотри! Складешок, не чета пике в руках напавшего на меня земляка. Но я раньше ловок был, мало кто в Хайыракане мог соперничать со мной в драке. В общем, изловчился и пырнул того складнем, пустил ему кровь – он и успокоился вмиг. Так вот ему за ту драку все сошло с рук, а меня вновь отправили за решетку, теперь уже как опасного рецидивиста.

Как я изучал Маркса

В зоне строгого режима – свои порядки: шаг влево, шаг вправо – пульку промеж лопаток! Ну не пульки, так строгого наказания не избежать. А то и многодневного истязания, если не сумеешь постоять за себя.

Один из авторитетов хотел было пристроиться ко мне, опустить то есть, “подружкой” сделать для собственных удовольствий. Но я едва не пустил ему кишки тайно заточенной алюминиевой ложкой – меня и оставили в покое: совсем дикой “монгол”! По-русски мало что понимал. Разговоров избегал. Молча зырил из своего угла на общих нарах – вот и все.

Выдавались в лагерной жизни и свободные от работы и прочих обязанностей минуты – куда их девать? Как-то попалась мне в руки толстая, увесистая такая книга, на пять килограммов потянет, наверное, ничуть не меньше. Подивился я: это кто ж такой-сякой автор? Прочитал на обложке “К. Маркс”, а пониже и название книги – “Капитал”.

Открыл первую страницу, прочитал, ничего не понял. Обозлился на собственную неграмотность: я буду не я, если не одолею этого самою “Карла-Марла”! Сколько сидел на нарах, столько и читал “Капитал”. К концу срока одолел все же первый том. И что же вы думаете? Вместе с изученной книгой пришло ко мне и знание русского языка. Не в полном, конечно, объеме, а в таком вот урезанном виде.

Солагерники стали вежливо обращаться ко мне с вопросами типа: “Ну что, марксист, будет у нас коммуния али нет?” Сыпал в ответ терминами, порой удивляясь собственной “учености”.

Думал, удивлю родову по возвращении домой. Удивил!

Долгожданная встреча

После нее едва жив остался. Вот уж, действительно, жизнь – самая большая выдумщица, никакой Маркс не предвидит ее выверты. В общем в очередной раз учудила судьба-злодейка.

Встретился с братьями. И надо же, Чугдур день в день со мной вышел на волю из Ак-Довуракского лагеря. Как водится, выпили за встречу.

Уж и не помню, какая муха укусила старшего Бориса, только вижу целится он из дробовика в Чугдура. Встал между братьями, успокаивать взялся драчунов. В общем, весь заряд достался мне, насквозь бедро продырявило. Долго отлеживался в Чаданской больнице. Борис лишь один раз наведался – ни “здравствуй”, ни “прощай”. Но перед уходом выдавил из себя: “Домой не приходи – убью...”

Милиция ко мне с расспросами-допросами. Но я отказался писать заяву на родного брата. Что толку – назад ведь свершившегося не вернешь.

А когда поправился, поехал в столицу. Куда же мне, коли заказали переступать порог родного дома? В Кызыле постучался в квартиру старшего брата Валерия. Квартирка – залюбуешься! И хозяин откормлен, что твой боров. Едва вошел, как старшой накинулся на меня с кулаками. Что мог противопоставить его натиску я, ослабевший от раны и длительного выздоравливания на скудной больничной пайке? Махнул рукой да и поцеловал пробой…

Вот такие оказались у меня старшие братья, не то что руку – мизинец не подали на выручку мне.

Я еще не о всех моих сестрах-братьях рассказал. После меня в нашей большой и некогда дружной семье появились на свет Маринка, Шагдыр и Аяна. А последышем – Аяс. Его в малолетстве родители отдали на воспитание дальним родственникам в Суг-Аксы, они усыновили его по тувинским обычаям. Как-то встретились, поведал ему, кто его настоящие родители и братья-сестры – не поверил: “Врешь ты все!”

ХОЧУ СКАЗАТЬ НАПОСЛЕДОК

Хоть и отшатнулась от меня, почитай, вся родня, хоть и опустился я на самое дно, хоть и обвыкся уже со своим новым житьем-бытьем, наравне с такими же бедолагами ежедневно роюсь в мусорных ящиках в поисках сносной еды, хоть и неделями не моюсь, провонял насквозь, но достоинства своего, как его понимаю, не потерял. Сам не лезу в чужую душу с расспросами, и ко мне никто не лезет. Не принято это в нашей среде – каждый живет сам по себе. Вот и я, как тот одинокий волк, сторожко отношусь к людям, кто бы они ни были.

Спросите меня, кто в наши дни живет безбедно и беспечально. Отвечу так: либо те, кто сумел наворованным создать себе благополучие, либо те, кто, оказавшись ближе к власти, урвал для себя кусок пожирнее нечестным путем – теми же взятками, к примеру.

Так что, если строго судить, то я и мне подобные санитары помоек, как нас зовут, много чище душой, чем сытые чиновники. Пробовал я сунуться к одному-другому высокому лицу, чтобы выправить паспорт, затем прописаться (нашлась одна добрая душа – согласилась прописать на своей жилой площади), устроиться на работу и зажить достойной человеческой жизнью. Да вот только у властей не нашел понимания. Да и в программках кандидатов на пост Главного чиновника Тувы не нашел намека на социальную защищенность таких, как я, бедолаг.

Выходит, общество окончательно махнуло рукой на нас, записав в разряд отверженных. Как там у Маркса-то? Во-во в парии, в голодранцы то есть.

Однажды ни с того ни с сего объявился на нашей помойке человек с фотоаппаратом в руках, попросил за три червонца попозировать. Да за такую плату я и догола разденусь перед фотообъективом! Получились снимки, которые вы видите.

ЖИВУ ОДНОЙ МЕЧТОЙ

Мне бы только дождаться теплой поры – уеду на родной Хемчик, сооружу шалаш в безлюдном месте, стану в нем жить, а в реке удить рыбок. Хочется побыть вдали от городской суеты, остаться наедине со своими думами. Может, посетит меня хорошая мысль. А она уж, что та недосягаемая звезда, поманит, поведет за собой в светлые дали. В новую беспечальную житуху. Дай-то, Владыка!

Вячеслав Бузыкаев