"Нас согнали в избу, чтобы сжечь"

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война

С каждым годом все дальше от нас Великая Отечественная и тот страшный день - 22 июня 1941 года, перевернувший жизни и судьбы. Все меньше свидетелей и участников той войны остается среди нас. Говорят, сильные впечатления, пережитые в детстве, на всю жизнь врезаются в память человека. Страшные события времен Отечественной войны до сих пор вспоминаются нынешним пенсионерам, несовершеннолетним узникам фашистских лагерей. Что видели они там, что помнят?

Одна из сотен тысяч детей, побывавших в фашистских лагерях - жительница Кызыла Александра Яковлевна Кузьмина. Родилась она 25 ноября 1928 года в деревне Харинка Калужской области. Когда началась Великая Отечественная война, Шуре было 12 лет. Сейчас Александре Яковлевне 73 года, она почти ничего не слышит, и мы разговариваем с ней через “переводчика”: я задаю вопросы ее дочери Ольге Георгиевне, а она кричит эти вопросы прямо в ухо своей маме.

- Александра Яковлевна, как вы восприняли начало войны, что помните?

- Когда началась война, мы были на колхозном поле, самолеты летали, было слышно, как где-то бомбы рвались. По ночам небо было багровым. А потом пошли немецкие танки, машины. Заедут в деревню, как хозяева, курицу, поросенка схватят и - в машину. Все говорили: “Москва скоро нашей будет!” А до Москвы их не допустили...

- Наше поколение знает о той войне только по фильмам и книгам. Вы видели ее изнутри, своими глазами. С вами жестоко обращались?

- Это, какие люди, какие солдаты попадались. Кто и ногой поддаст, и палкой нахлещет, а другие не трогали. Нас из избы выгнали, в ней их больные лежали. Мне надо было полы в доме мыть, а я боялась туда идти, но как не пойти, они бы маму заставили. И страшно, а шла, мыла. Но сильно нас, ребятишек, не притесняли. Мы летом в лес ходили, землянику собирали и к немцам на кухню несли, а повар нам за ягоду сахар давал.

Я в то время заболела очень. А в деревне немцы врача нашего держали, выделили ему хату, он там местных жителей и лечил. Мама пошла, взяла у баб самогонки, отвела меня к врачу. Он сказал, что у меня плеврит, взял у немцев нужные инструменты и выкачал из легких гной.

В нашей деревне немцы двух пленных держали. Мы их по именам-то и не запомнили, одного звали Москва, а другого - Ленинград. Они к нам по вечерам в карты играть приходили. Мы спрашивали их: “А почему вас так кличут?” Они отвечали, что одного, мол, под Москвой в плен взяли, а другого под Ленинградом.

А видеть много приходилось. Как мужиков расстреливали, всю деревню сгоняли, чтобы смотрели, боялись. А мы стояли, тряслись, думали, что и нас сейчас так-же будут стрелять...

- Александра Яковлевна, расскажите, как вы в лагерь попали?

- Как немцы поняли, что скоро русские придут, стали нас из деревни выгонять, собрали всю молодежь, матери плачут: “Куда!?”. Нашу маму тоже в лагерь забрали. Мы пешком шли, а потом нас согнали в кучу, погрузили на машины, повезли.

Сначала привезли в город Рославль Смоленской области, а потом переслали в деревню Кубарки, совсем пустую, отправили окопы копать. Вечером распределили всех по избам, а ночевать там невозможно, как начали нас клопы жучить, мы - на улицу. Я окопы копала, руку намозолила, грязь попала в ранку, распухла рука, немцы мне сказали: “Иди, панинка” (от пани, панна).

Мы с младшей сестрой Валей были еще малы, нас на тяжелую работу не стали гонять, а старших сестер траншеи копать заставляли. Поле было заминировано, вроде, работали там их саперы, но, видно, не все мины нашли. Ту девку, что на мину наткнулась, сразу в клочки разорвало. А у Марии, что рядом с ней копала, все лицо порохом обожгло.

Старших сестер и посреди ночи, зимой, отправляли барьеры из снега делать, чтобы патруль от ветра защищать. Хорошие патрульные если попадутся, так потом девок до дому проводят, а то другие немцы увидят - убьют.

С июля 1942 года по август 1943 были мы в лагерях. Каждый на рукаве, на спине носил номер. Утром и вечером нас выводили, строили и пересчитывали, чтобы ник-то не убегал. Пленных русских солдат часто приводили откуда-то, многих расстреливали, в общую могилу стаскивали. Тощие они были. Везут с реки воду в бочке, мы изловчимся, им кусочек хлеба кинем. И палкой попадало за это от патруля, а которые не звери были, жалели нас: “Война, панинки, у нас тоже дома киндеры остались”.

- Как вас освободили?

- В 43-м году уже наши близко были от лагеря. Нам днем немцы лук, сало давали: “Жарь, матка!”. Нажарим - тут стрельба. Мы - в окопы. Утихнет все, мы возвращаемся в хату, а там наши. “Мы угнали немцев”, - говорят. “А куда угнали?” “В соседнюю деревню”. А там же на пригорке одна деревня, под пригорком - другая, на бугорочке - третья. Так несколько раз в неделю то одни, то другие в деревне. Немцы вернутся, мы все трясемся. Зайдут в дом, мама говорила: «Забирайте все, только нас не трогайте». Один как стал в потолок стрелять, мы все попрятались, кто куда.

Пригоняли молодежь окопы копать, а сами в бинокль на русских солдат смотрели, знали - не будут русские по своим стрелять. Русские не стреляли. Но все равно мама и сестры мои старшие Вера и Маруся умерли в лагерях от недоедания, от труда непосильного, от простуды. А мы с Валей остались, она сейчас живет в Калужской области, в городе Спас-Деминске.

Помню, как-то раз стрельба поднялась страшная, мы испугались, в окопы убежали. Но немцы всех выгнали оттуда, и в избу согнали, сжечь чтобы. И как раз тут нарочный приехал с приказом - мирное население не жечь. Нас и отпустили, а в Борце, совсем рядом от нас, сожгли всех пленных. Кто из огня выползал, стреляли.

Так мы и бегали между двух армий. Видим - немцы уезжать собрались: шишки в мешки, и - вон. Охранять нас некому, суматоха, мы под горку убежали, спрятались. А у них огороды посажены, день длинный, есть хочется. Мы на эти огороды сбегали, нарвали салатов их-них, и опять под горку. Вечером видим - деревня горит. Потом через нас снаряды полетели. Страшно так свистят...Два дня мы прятались, а потом смотрим - наша русская разведка идет, мы к ним побежали. Они нам сказали, чтобы мы в бункеры немецкие до прихода саперов не входили, вдруг заминированы они. Но ни один бункер не взорвался, мы в них жили, пока избы не построили.

- Александра Яковлевна, сохранились ли у вас фотографии детских лет?

- Откуда? У нас и жилья-то не сохранилось, немцы все пожгли. Мы в деревню возвернулись, а там от домов одни стены обгоревшие остались. Немцы-то в бункерах жили, а когда мужики с фронта вернулись, эти бункеры разбирали - бревна, доски, балки железные - и строились. Леса-то не было, все сгорело, где на матицу (в русской избе так называлась основная потолочная балка) лес взять? Так матицы из этих железных балок и делали.

- Война оставляет в душе каждого человека глубокий след, и об ужасах тех дней уже не забудешь. Что должны знать молодые о Великой Отечественной?

- Что знать?.. Не дай Бог никому пережить такое...

Когда в мае 1945 года Советский Союз ликовал, празднуя Победу, 17-летняя Шура работала в родной деревне, с трудом восстанавливаемой буквально из пепла. Учиться так и не пришлось. Оставив младшую сестру у дальних родственников, в пятидесятых годах (точного времени не припомнит) Шура одна уехала к двоюродному брату в Туву. Петр после окончания сельскохозяйственного техникума работал бухгалтером в Каа-Хемском районе, в Медведевке. Нашла работу и там. Переехала в Федоровку, в колхоз “30 лет Октября”, переименованный затем в совхоз “Енисейский”. В 58-м году вышла замуж за Георгия Кузьмича Завалина, санитара ветлечебницы, в 59-м родилась дочь, назвали ее Оленькой. Год был дочери, когда разошлась с мужем, всю жизнь прожила одна, воспитывала дочь, работала и свинаркой, и телятницей, и в поле, и на току, и на огородах, была и кочегаром в школе.

Переехав в Кызыл, работала техничкой в Пассажирском АТП. В 1975 году, будучи еще телятницей колхоза “30 лет Октября” награждена знаком “Победитель социалистического соревнования”, в 1985-м - медалью “Ветеран труда” и, как полагалось в советские времена, - многочисленными почетными грамотами.

А сейчас Александра Яковлевна живет в маленьком по-косившемся домике на болотистой Пролетарской ули-це, где по весне корежит постройки. Пользование элект-ричеством, привоз угля, налог на землю - льготные, как ветерану труда и бывшей узнице фашистских ла-ге--рей, социальные службы заботятся о своих по-до-печ-ных, как могут. Но на улучшение жилищных условий нет денег, да и беспроцентная ссуда на получение бла-го-уст-ро-ен-ной квартиры, как сообщил начальник пра-во-вого уп-рав-ле-ния Аппарата Правительства РТ А. Хер-тек, выделяется за счет средств российского бюджета. Но дождется ли ста-рушка этих денег?

Из Международного Фонда согласия и примирения четыре года назад Александре Яковлевне пришла компенсация за пребывание в лагере - 400 немецких марок. Дети и внуки завоевателей, топтавших когда-то нашу землю, признали грех своих отцов, хоть частично, но возместили ущерб. Хоть так. Александра Яковлевна не потратила этих денег, положила на книжку - «на гроб», как она говорит.

Вспоминать о событиях военных лет тяжело, читать о них - страшно. Но сегодня юные не верят, считают что такого просто не могло быть... Но было! В Кызыле живут шестеро несовершеннолетних узников фашистских лагерей: Екатерина Алексеевна Григорьева, Валентина Захаровна Грейсерова, Иван Михайлович Микитюк, Михаил Сергеевич Шупляков, Пелагея Яковлевна Питюкова и наша героиня, Александра Яковлевна Кузьмина. И надо успеть оказать каждому посильную помощь, иначе скоро некому будет помогать.

И необходимо, чтобы память о тех страшных событиях не умирала, чтобы не возрождалась та война в косовских и чеченских событиях, чтобы не допускали зла люди, не были равнодушными...

Елена Трушникова