«У МЕНЯ ЕСТЬ ДОЛГ ПЕРЕД ДРЕВНИМИ ЛЮДЬМИ ТУВЫ»
Тувинцы – наследники эпох хуннов, древних тюрок, кыргызов и других народов, славное прошлое которых можно увидеть в предметах традиционной культуры и даже в физическом облике нашего народа. Однако, есть свидетельства и более ранних корней культуры тувинцев. Они находятся на скалах, камнях с доисторических времен. Называются они петроглифами и изучению их можно посвятить всю жизнь.
С исследовательницей далекого прошлого тувинского народа, доктором исторических наук, ведущим научным сотрудником Института археологии Российской Академии наук Марианной Араташировной Дэвлет я познакомилась, когда известный археолог в июне 2003 года отмечала 70-летний юбилей в своем родном институте.
Фамилия и инициалы «М.А. Дэвлет» на книгах всегда заставляли с благоговением перелистывать солидные научные издания и думать об основателях тувинской науки. С тем же настроением я шла на чествование, неся букет цветов и заготовив речь от имени молодежи, прокручивая в голове фразы: «золотыми строками», «в ряду имен», «фундаментальная наука», «бесценный вклад».
Марианна Арташировна и ее коллеги с интересом отнеслись и к такому посланцу доброй воли, и к приветственным письмам юбилярше от коллег из Тувы. Но позже «самая большая из присутствующих дам», как себя определила Марианна Арташировна, сказала, что лучше ей ничего не преподносить: ни цветов, ни съестного. Ее это очень смущает. А вот газеты она приняла с благосклонностью.
Археолог с мировым именем призналась в своей нелюбви к интервью, к журналистам, в том, что она в этом отношении «дикая» и «намучаетесь вы со мной». Но так как ей было интересно послушать и поговорить о Туве, Марианна Арташировна согласилась встретиться и пригласила к себе домой.
Дом ученого всегда примечателен книжными шкафами, уставленными ценнейшими изданиями по специальности. У петроглифиста, конечно же, все полочное пространство заполнено сборниками, монографиями, альбомами по древнейшей культуре, искусству.
Своих изданных работ у Марианны Арташировны – 227, из них – десять книг. Это «Петроглифы Улуг-Хема» (Москва, 1976), «Петроглифы Мугур-Саргола» (Москва, 1980), «Петроглифы на кочевой тропе» (Москва, 1982), «Листы каменной книги Улуг-Хема» (Кызыл, 1990), «Петроглифы на дне Саянского моря (гора Алды-Мозага)» (Москва, 1998) и другие, не менее известные. Все это – результат более тридцати лет работы (с конца пятидесятых до начала девяностых годов двадцатого века) по поиску и изучению наскальных изображений в Туве.
За прекрасно сервированным обеденным столом меня расспрашивают о моей малой Родине: «Ну, как там всё сейчас?..», затем хозяйка незаметно для себя переходит к рассказу о себе. По ходу беседы стол расчищается от посуды. На него и на близстоящий диван раскладываются книги, в том числе, и издания дочери, тоже археолога, Екатерины Георгиевны Дэвлет.
Дочь-коллега – предмет особой гордости матери, так как в этом году Екатерина Георгиевна защитила докторскую диссертацию и издала книгу о наскальном искусстве всего мира.
– Марианна Арташировна, ваши коллеги, поздравляя вас с юбилеем, говорили о «династии Дэвлет». Они имели в виду вас и вашу дочь, или вы сами тоже пошли по стопам родителей?
– Они говорили обо мне и моей дочери. Хотя мой отец Арташир Хачатурович Дэвлет был по профессии этнологом. Он выходец из Туркмении. О себе он мало рассказывал. Знаю, что он учился в Московском университете вместе с теми, кто потом стал моими учителями. После его смерти Николай Александрович Баскаков, наш крупнейший тюрколог, товарищ его, говорил, что мой отец был в свое время адъютантом Ататюрка (прим.: Ататюрк, «Отец тюрков» или Мустафа Кемаль – основатель и первый президент Турецкой республики, начавший в 1919 году политику модернизации Турции).
Мне рассказывали также о встрече моего отца и Баскакова во время одной из этнографических экспедиций на Амударье с Львом Давидовичем Троцким (прим.: один из главных теоретиков русского социализма и активный участник Великой Октябрьской Революции, народный комиссар иностранных дел, один из ближайших сподвижников В.И. Ленина и лидер антисталинской оппозиции внутри коммунистической партии в 1920-е годы; в 1929 году Сталин добился его высылки за границу; убит в 1940 году в Мексике агентом НКВД испанцем Р.Меркадером). Они тогда даже фотографировались, но снимок был потом большой семейной тайной. Я о нем слышала, но, к сожалению, не видела.
А мама моя, Екатерина Дмитриевна Дэвлет, в девичестве – Шевякова, была секретарем журнала «Сорена» («Социалистическая революция и наука»). Главным редактором этого журнала был Николай Иванович Бухарин (прим.: ближайший сподвижник В.И. Ленина, лидер и идеолог большевистской партии, блестящий экономист, автор более 900 печатных работ, редактор газет «Правда», «Известия»; репрессирован, расстрелян в 1938 году).
Я маму спасла своим рождением в 1933 году, иначе она попала бы под репрессии. Бухарин хотел, чтобы меня назвали Сореной (тогда было очень модно давать такие революционные имена). Я, к счастью, этого избежала и получила нормальное имя. Потом моя мама долго не работала. Она боялась, что при заполнении анкет ей придется назвать местом работы журнал, который был изъят. Долгое время она работала в библиотеке Академии наук, оттуда ушла на пенсию.
– То есть вы – коренная москвичка?
– Да. Я родилась в городе Ветлуге Горьковской области только потому, что рожать мама меня поехала к бабушке и в возрасте двух месяцев привезла меня обратно. А в целом, до рождения и после рождения, я жила в Москве.
– Когда в вас пробудился интерес к археологии?
– Мой отец все время ездил в экспедиции, и я тоже всегда мечтала об экспедициях, о поездках. Думала, что буду или геологом, или картографом. Старший мамин брат, мой дядя, был академиком по горному делу – Лев Дмитриевич Шевяков. Думаю, что старшее поколение в Туве его хорошо помнит. Те, кто выбрал своей профессией горное дело, учились по его учебникам.
А также меня привлекала археология. Окончательный выбор я сделала по окончании школы.
– А такую область археологии как изучение петроглифов когда выбрали?
– Я училась у Сергея Владимировича Киселева, члена-корреспондента Академии наук, очень знаменитого археолога. Он работал, в основном, в Хакасии, а также на Алтае, в Монголии. В Туву в 1947 году ездил с разведкой. Я с ним была в Забайкалье. В Туву первый раз приехала в конце пятидесятых годов. У Киселева я писала дипломную работу по Большому Салбыкскому кургану, в раскопках которого я с ним принимала участие. Это был самый большой курган Саяно-Алтайского нагорья, в Хакасии.
После защиты кандидатской диссертации я осталась в Институте археологии РАН, где училась в аспирантуре. Однажды после выставки по наскальному искусству Хакасии, где был директор нашего института, он мне предложил опубликовать книгу о Большой Боярской писанице. Вот с этого все и началось.
Постепенно меня все больше и больше стали интересовать наскальные изображения.
– Не связан ли этот выбор и с тем, что изучение наскальных рисунков менее физически утомительно, чем раскапывание курганов?
– Нет, ну что вы! Это тоже очень тяжелая работа. Это надо и лазить по горам, и стоять подолгу, копируя изображения. Особенно тяжело было таскать грузы: рюкзаки с палатками, с провизией. Сейчас эти перенапряжения молодости сказываются на самочувствии.
Но при всех тяготах всегда был большой интерес к делу. Меня завораживала мысль, что я проникаю в глубины мировоззрения древнего человека. Этим можно увлечься больше, чем материалами из раскопок, на мой взгляд.
– Что вы чувствовали в первую очередь, когда находили какое-то новое интересное изображение? Думали о том древнем человеке, о том, как он рисовал или выбивал очередного зверя, личину?
– Конечно, охватывает сразу чувство восторга, ликования в душе. Это очень затягивает, потому что обогащает тебя самого внутренне. Вот кто-то может говорить, что это скучное занятие. Мне никогда скучно не бывает. Я всегда думаю, размышляю и чувствую ответственность перед древними людьми. Они это сделали, оставили нам. Я должна это скопировать и соответствующим образом донести до наших современников.
– Какая часть работы для вас интереснее: находить изображения или их интерпретировать?
– Обе! Сейчас мне недоступна первая часть, но зато есть возможность заниматься второй. За много лет экспедиционной работы я собрала большой объем материала, который продолжаю осмысливать.
В этом году у меня планируется издание очередной книги. В нее включена интереснейшая композиция, которая состоит из ста пятидесяти фигур. Я до сих пор пытаюсь понять ее. Можете взглянуть на нее, вам, как философу, тоже будет, наверное, интересно.
Марианна Арташировна достает из своих запасов большой лист с копией древней картины, найденной в 1983 году на поверхности камня под горой Устю-Мозага (Верхний порог). Гора находится в Саянском каньоне – ущелье или «трубе», по которому течет Енисей в Западных Саянах. Ныне это зона затопления Саянской ГЭС.
Мы расчищаем обеденный стол и склоняемся над ватманом. Археолог водит пальцем по линиям и фигурам, и объясняет: «Этот контур сначала я восприняла как дорогу, по которой двигаются охотники и их жертвы. Такое есть во многих изображениях. Но потом обнаружилось, что эта линия изображает большой наконечник стрелы».
Далее, из, казалось бы, хаотического нагромождения фигурок животных, людей и предметов, обнаружились четыре колесницы, расположенные по определенному принципу в четырех углах композиции. «С чем это связано?..»
Потом рассмотрели быка с ношей, намеренно зарисованного оленем; козлов и оленей, загоняемых с помощью собак…
Перед нами стала вырастать картина со смыслом, имеющая особо задуманное действо. Как уточнила Марианна Дэвлет, здесь отображена не сама реальная жизнь людей, а их мифические представления о том, как обустроен мир и по каким правилам надо в нем жить.
Для иллюстрации своих мыслей о сюжетных ходах, параллелях, археолог достала другие изображения, стала листать книги, показывать и задумчиво поглаживать бумагу.
Действительно, зрелище, а главное ход рассуждений крупнейшего специалиста по петроглифам оказались такими увлекательными, что оторвались мы от рисунков с большим трудом.
– Вы могли в изучении наследия прошлого настолько увлечься, чтобы погрузиться в «ту эпоху» и уйти в «тот мир»?
– Это очень опасно – перестать контролировать свои эмоции, они могут увести слишком далеко. Надо держать себя в рамках для того, чтобы выводы были объективными. На Енисее был знаменитый исследователь Савенков, он автор первой книжки по наскальным изображениям, вышедшей в начале 20 века. Савенков писал, что «влезаешь в шкуру первобытного человека и его рукой ведешь»… Это неправильно, потому что его фантазии уводили в крайности. Надо быть сдержанным.
Я убеждена, что исследования прошлого будут нужны всегда, хотя мою эту убежденность разделяют не все. Для меня это значит очень много. Памятники – это моя жизнь. Это не громкая фраза, это так и есть.
– Как с напряженной исследовательской работой может совмещаться семейная жизнь?
– У меня семейной жизни, в общем-то, не было. Всё «в трудах и заботах» прошла жизнь.
Но я довольна и счастлива, особенно тем, что у меня есть человек, с которым меня связывают и родственные, и профессиональные, и дружеские отношения. Это моя дочь. То, что мы с ней можем все обсуждать – для меня большая радость.
– Зная насколько тяжела специальность, вы все-таки одобрили выбор этой же профессии вашей дочерью? Или вы как-то подтолкнули ее к этому?
– У Кати «вредный» самостоятельный характер. Она со мной не особо советовалась, особенно по молодости. Сначала у нее были колебания: хотела поступать на театроведческое отделение. Но, к счастью – для меня и для нее, не поступила.
Окончила Московский университет. Сейчас она – доктор наук в свои 37 лет. Почти год назад родила мне внука. Замужем. Знает иностранные языки, и уже много ездила по миру.
– Мне кажется, что у археологов есть профессиональная черта: когда они работают на раскопках, они уходят в свою работу настолько, что неохотно контактируют с людьми, живущими на той территории, где происходят раскопки. Это хорошо или плохо?
– Довольно редко у самого местного населения интерес к работе археологов бывает достаточно серьезным. Хотя, я помню, в Тодже люди приходили по-настоящему заинтересованные.
У меня закалка была еще со времен Киселева. Когда приезжала экскурсия на Большой Салбыкский курган, сколько бы ни было человек, и сколько бы раз в день это ни было, Сергей Владимирович считал свои святым долгом идти и вести экскурсию. Хотя он мог попросить об этом любого из своих сотрудников, членов экспедиции. Я ждала с надеждой, что он поручит это мне. Но он не разрешал в первую очередь себе передать эту обязанность другому.
Поэтому я считаю, что именно так должны строиться отношения археологов с местным населением. У археологии должна быть такая просветительская задача. Местное население как никто другой имеет право знать прошлое своего народа. Хотя, в целом, археологи все равно издают результаты своей работы, и тем самым они работают открыто.
Экспедиции – это очень увлекательно, и человека может затянуть такая жизнь. Но это может и сломать человеку судьбу.
– Каким образом?
– Археология – это и хобби, и специальность. Человек обычно целиком поглощен этим. Много людей живут «вокруг экспедиций», ждут с нетерпением лета. Они могут быть чернорабочими, считать экспедиционную жизнь романтикой. Но порой стремление к романтизму может привести к тому, что отсутствует отдача от такой деятельности. Некоторые не оканчивают школу или институт…
А когда увлечение является и специальностью, то этот интерес гораздо глубже и шире.
– Насколько широк ваш интерес к Туве, если вы проработали на ее территории три десятка лет? Какие контакты с людьми для вас были важны и интересны?
– В основном, у меня всегда были хорошие отношения с жителями Тувы. Я с большой теплотой вспоминаю, к примеру, свои раскопки в Тодже с 1969 по 1975 годы. Там директором школы был Василий Думенжеевич Шогжал. У нас была договоренность, и он давал ребят, которые проходили у меня школьную практику по археологии. Мы работали при полном взаимопонимании. Также помогал нам представитель местной власти Василий Санмаевич Тамдын-оол.
Когда экспедиции проходили в Саянском каньоне, в «трубе», там только свои работали. Местное население в тех местах было представлено только обитателями двух-трех юрт.
Одно время, когда велись раскопки кургана Аржаан, мы работали в содружестве с местными властями. Вспоминаю тогдашнего министра культуры Тувы Матпа Самбуевича Хомушку. Мне до сих пор звонит его дочь Ольга Хомушку, религиовед-философ. Бывают в гостях и другие гуманитарии.
До недавнего времени мой дом в Москве был как постоянное тувинское представительство: столько много знакомых, друзей приезжало в гости из Тувы.
– Очень часто приходится сталкиваться с интересным явлением, когда гости Тувы влюбляются в эту территорию и потом возвращаются и возвращаются к ней как бы околдованные местными духами или особой энергетикой. С вами, похоже, произошло то же?
– Я считаю, что ничего удивительного здесь нет. Ведь в Туву, в основном, едут не случайно: кто-то хочет исследовать что-то неизведанное, кто-то надеется увидеть экзотическую природу. Действительно, попадая в этот край, сразу ощущаешь магию этих мест, этот чудный воздух, наполненный живыми запахами.
Для того, чтобы полюбить Туву с первого приезда, надо быть готовым, надо созреть для этого.
А для меня эта территория еще была привлекательна тем, что в Туве я находила самые красивые и разнообразные петроглифы.
– Вы еще собираетесь издавать работы о наскальных рисунках Тувы?
– У меня в планах еще четыре книги. Без осуществления этого я не могу чувствовать себя спокойно. Это мой долг перед древними людьми, которые являются предками тувинцев.
– Но ведь речь идет об искусстве бронзового века. Это не прямые предки современных тувинцев.
– Да, антропологически – не прямые. В древности население Тувы даже в большей степени было европеоидным. Но речь идет о преемственности в духовной культуре. В традиционной тувинской культуре можно найти много подтверждений культурной связи с древними эпохами. В частности, я рассматривала истоки шаманизма в изображениях масок – личин.
Увлекательно также исследовать связи между территориями. Изображения порой настолько схожи, что можно говорить о контактах древности. Хотя, прежде, чем вообще что-то сказать, надо очень хорошо подумать. Многое в наскальном искусстве является для исследователей загадкой.
Фото из архива Марианны Арташировны Дэвлет
(«Центр Азии»
№37, 12 сентября 2003 года)
Фото:
1. Изображение двухконной колесницы с дышловым способом запряжки, найденное Марианной Дэвлет на горе Алды-Мозага, стало эмблемой программы Президиума Российской академии наук «Этнокультурное взаимодействие в Евразии».
2. На личинах мугур-саргольского типа прослеживаются контакты древности: 1 – найдена в Армении, 2 – в верховьях реки Инд (где проходил Великий Шелковый путь), 3 – во Внутренней Монголии, 4 – в низовьях реки Амур, 5-16 – в Саянском каньоне Енисея в Туве. Из кн.: Дэвлет А. М. «Петроглифы на дне Саянского моря». Москва, 1998 год, стр. 155.
3. Одна из загадочных композиций, найденных на горе Алды-Мозага. На ней изображены удивительные личины различных форм. Из кн.: Дэвлет А. М. «Петроглифы на дне Саянского моря». Москва, 1998 год, стр. 125.
г. Москва