ЭККЕНДЕЙ

Сейчас наша республика активно готовится встретить две очень серьёзные юбилейные даты в своей истории – 90-летие города Кызыла и 60-летие вхождения Тувы в состав России. Но как-то осталась в тени ещё одна не менее значительная дата, ещё один юбилей – 90-летие протектората России над Тувой.

Произошло это очень важное для Тувы событие весной 1914 года: Урянхайский край, так называлась тогда наша республика, был принят под протекторат (покровительство во внешнеполитических делах) России. Произошло это по ходатайству тувинских чиновников и нойонов, которые желали упорядочить свое правовое положение и внести ясность в положение всей урянхайской земли, разрываемой притязаниями соседних Монголии и Китая.

Один из духовных лидеров Тувы, камбы-ламаЧаданскогохурээЛопсан-Чамзы, в своём прошении о принятии населения Хемчика под покровительство Цаган-Хана (Белого Царя) в качестве двух основных аргументов назвал притеснения монголов и наличие тесных связей между русскими и тувинцами в Урянхайском крае, начиная с середины девятнадцатого столетия.

И среди тех, кто сыграл большую роль в возникновении и укреплении дружественных русско-тувинских отношений, приведших к союзу двух народов, были братья Сафьяновы, двое из которых – Георгий и Андрей –пользовались наибольшим авторитетом среди туземного населения Тувы. Одного из них, Георгия Павловича, даже в шутку называли графом Урянхайским.

Ещё больший авторитет и любовь тувинских аратов заслужил старший сын Георгия Павловича Сафьянова – Иннокентий, которого в народе звали на тувин-ский манер – Эккендей. Иннокентий-Эккендей попал в Туву четырнадцатилетним мальчиком и с первых дней полюбил красоту ее природы и душевную красоту населяющих эту землю людей. Выучив язык, познакомившись с историей, а также традициями и культурой тувинского народа, обретя здесь множество друзей, Эккендей стал страстно мечтать о свободном и независимом будущем урянхайской земли. И не только мечтать, но и делать всё зависящее от него, чтобы мечта стала явью. Эта мечта сбылась в августе 1921 года, когда на съезде тувинского народа, собранном и подготовленным Сафьяновым, была провозглашена независимая республика Танну-Тува с первой в своей истории конституцией. Это было сделано несмотря ни на что и вопреки всему.

Вопреки притязаниям на территорию Тувы Монголии и Китая, несмотря на попустительство этим притязаниям молодого Советского государства, измотанного гражданской войной, но мечтающего о мировой революции. И, в свете этой мировой революции, его лидерам было, в сущности, всё равно, будет ли Урянхай свободным, или, как некоторые из них ошибочно полагали, принадлежать по-прежнему, Китаю или Монголии. Тувин-ские нойоны тоже не имели какой-либо определённой позиции и метались, в зависимости от обстоятельств, между Россией, Китаем и Монголией, не очень надеясь на свои собственные силы. Но Тувинская Народная Республика, созданная благодаря политической воле и огромному желанию Иннокентия Сафьянова, взращённого на его любви и вере в тувинский народ, в его прекрасное будущее, просуществовала 23 года и доказала всему миру правоту Эккендея.

Кто же он такой, Эккендей? Откуда взялся, кто и как его воспитывал, что повлияло на его мировоззрение, на раскрытие цветка души, который мог принять и воспринять привычки и мировоззрение совсем другой культуры, языка и быта, и сделать их своими, родными? Какие люди окружали его в детстве и последующей жизни?

Обо всем этом я и попытаюсь рассказать в этой истории, основанной на архивных данных, протоколах съездов, записках самого Иннокентия Георгиевича, воспоминаниях близких ему людей.

СВЯТОЙ ИННОКЕНТИЙ УСЛЫШАЛ МОЛИТВЫ

В семье молодого минусинского купца Георгия Павловича Сафьянова и его супруги Пелагеи Ивановны ожидалось радостное событие – прибавление семейства. Все очень надеялись, что родится мальчик, наследник.

Уже было готово всё необходимое, чтобы новый человечек ни в чём не нуждался при появлении на свет – заботливыми руками будущей мамы нашиты и вышиты рубашки, распашонки, пелёнки, одеяльца и подушки. Но сама будущая мама была настолько хрупкой и изящной, что внушала опасения: сможет ли до конца выносить и благополучно разродиться здоровым, крепким малышом – первенцем.

И тогда решили, бросив все дела, ехать в Иркутск на поклонение мощам Святого Иннокентия, защитника и покровителя всей Сибири – молить его о благополучном разрешении от бремени и непременно о том, чтобы был мальчик. А дел, оставленных в Минусинске и соседнем Урянхайском крае было немало.

Брату Андрею были поручены торговые фактории в северо-восточной части Тувы. Отсюда в только что созданный в Минусинске музей молодой купец по заданиям своего друга Николая Михайловича Мартьянова, основателя музейного дела в маленьком захолустном городке, привозил разные древности, а также предметы быта мало кому ещё известного урянхайского народа.

Большой деревянный двухэтажный дом в Минусинске, доставшийся старшему сыну в наследство от отца, купца второй гильдии Павла Капитоновича, остался на попечении матушки Анны Емельяновны, ещё проворной женщины, справлявшейся с большей частью домашней работы самостоятельно.

Пелагею Ивановну радовало то, что до отъезда она успела вручить Николаю Михайловичу коллекцию пуговиц и разных тканей, которые удалось собрать ей для полюбившегося музея. С первых дней своего появления в Минусинске молодой провизор Мартьянов подружился с четой Сафьяновых, увлек их своей мечтой создать в Минусинске музей, научные материалы которого не только бы знакомили жителей города и окрестных сёл с прошлым этого богатого и исторически очень интересного края, но помогал бы советами и молодым предпринимателям, и специалистам сельского дела, знакомил бы всех желающих с животным и растительным миром окружающей природы.

Каждое утро он появлялся в доме своих новых друзей, уводил их в загородные прогулки, где все трое увлечённо собирали насекомых и растения для будущих музейных гербариев. Однажды Николай Михайлович пришёл очень возбуждённый и рассказал о том, что в хакасской степи видел удивительно красивые плиты с дре-вними руническими письменами и очень хотел бы, чтобы эти плиты украсили только что открывшийся музей. Пелагея Ивановна пообещала, что как только вернётся из Иркутска, наймет рабочих для доставки древних плит с письменами в музей. А если Бог даст, то и из Урянхая подобную плиту доставят. Только бы благополучно добраться до Иркутска…

Все получилось, как и задумывалось. В Иркутске, после посещения храма с мощами Святого Иннокентия, после жарких молитв, 13 сентября 1875 года, Пелагея Ивановна разрешилась здоровым мальчиком, которого в честь святого нарекли Иннокентием. Вслух же нежная мама называла малыша Кеночкой, Кеной. В Минусинск счастливая семья вернулась сразу же после рождения сына. Вскоре, один за другим, стали появляться в семье и другие дети, но Кена оставался любимым первенцем, которого набожная мама всегда брала с собой в церковь, где мальчик с удовольствием слушал церковное пение, читала ему рассказы о святых мучениках и о страданиях Иисуса Христа ради спасения людей. Всё это глубоко запало в душу чувствительного ребёнка.

ПЕРВЫЕ УРОКИ ЖИЗНИ

Обычно всё тёплое время года Пелагея Ивановна с детьми проводила на даче, стоявшей на высоком берегу Енисея, окружённой невысокими горками, поросшими берёзовым лесом, где во множестве водились разнообразные грибы. От дачи в Минусинск шла дорога, по обеим сторонам которой рос великолепный сосновый бор.

По этой дороге тёплыми лунными вечерами любила гулять со старшими детьми Кеной и Ниночкой их чуткая ко всему прекрасному мать, знавшая множество русских старинных песен и напевавшая их своим детям, качая в колыбели или вот так прогуливаясь в благодатной тиши сибирской природы.

Ранними утрами Кена любил взбегать на самую высокую горушку, находившуюся невдалеке от дачи и наблюдать за восходом солнца. Однажды он, присев на большой камень, с удовольствием смотрел на огромный огненный шар, выползавший из-за далёких гор. От яркого света сами собой зажмурились глаза, а когда открылись, мальчик увидал неподалёку от себя волка, который, не мигая, смотрел голубыми глазами на него. Чем бы всё это кончилось, неизвестно, но внизу, на дороге, загремели колокольцы, и послышалось лошадиное ржание. Кто-то ехал из города на дачу. Волк встрепенулся и быстро побежал по направлению к лесу, где вскоре и исчез.

На противоположной стороне Енисея возвышался огромный утёс, который все называли Самохвалом. Смышлёный мальчик заинтересовался этим названием и стал расспрашивать об утёсе взрослых людей. На его вопрос ответил старый сторож дачи Филиппыч, рассказавший мальчику легенду о богатыре, который много лет водил кружным путем своего коня на водопой к Енисею. Наконец, надоело богатырю кружить вокруг да около, и решил он, похваляясь перед людьми, проложить путь прямо через утёс. И, пользуясь своей богатырской силой, пробил в камнях тропу. А когда повёл этой тропой своего богатырского коня, пробитый в стене карниз не вынес их тяжести и рухнул в воду, а вместе с ним и конь, и сам богатырь. Похвалился человек, а не подумал, что нарушая созданное природой, он оскорбляет ее, вот она или дух её и покарал его. А люди с тех пор стали называть утёс «Самохвалом». Эта легенда на всю жизнь стала уроком для Иннокентия Сафьянова в отношении человека к природе.

Еще один жизненный урок преподнесла бабушка Анисья, сестра его деда, Павла Капитоновича. Всю жизнь прожила Анисья Капитоновна в деревне Нахвальной, прожила одинокой бобылкой, а когда стала старенькой и немощной, попросилась на жительство к своему богатому племяннику Георгию Павловичу Сафьянову. Тот не отказал.

В барском доме старушка жить не захотела, а выбрала для себя почти всё время пустовавшую прачечную – стирали всего лишь один раз на неделе. Поставила там ткацкий станок и из конского волоса ткала полотно для сит, которое потом натягивала на деревянные ободки и выносила на рынок. И всё время говорила часто приходившему в её закуток Кене, что она всегда сама зарабатывала себе на кусок хлеба и теперь тоже – мясо, муку и прочие продукты она покупала на деньги, вырученные от торговли ситами.

ИЗ РОДА ТАЛЬЯНЦЕВ

А ещё Кена любил слушать рассказы бабушки Анисьи про старину, про то, откуда род сафьяновский пошёл.

И уж каких чудесин она тут порассказала! Будто бы лет двести тому назад, а то и больше, когда только-только острог Красноярский возвели, был назначен туда воеводой боярин из западных российских земель. И будто бы привез он с собою мальчишку – тальянца из города Риги. И был этот тальянец-итальянец в услужении у воеводы, который нравом был очень крут. И вот от этого-то тальянца и пошел род сафьяновский.

Однажды попал слуга-итальянец под горячую руку воеводы и был жестоко выдран на конюшне за какую-то пустяковую провинность, а, может, и вовсе не был виноват. А потому не стерпел такой несправедливости и убежал из конюшни на берег Енисея. Там забрался в первую попавшуюся лодчонку, оттолкнулся от берега и поплыл вниз по течению, куда глаза глядят.

Время было осеннее, холодное, в лодке не было ни вёсел, ни шеста, вынесло её на самую середину могучей реки и неизвестно, что бы стало с этим тальянцем, кабы не рыбаки на берегу возле деревни Нахвальной. Увидели нахвальненские рыбаки, а это был Василий Соловьёв с сыном Кузьмой, замерзшую фигуру в неуправляемой лодке, подплыли к ней и загребли к берегу. Вытащили окоченевшего юнца, привели домой, накормили и положили на горячую печь – отогреваться. А утром стали расспрашивать, кто он такой и откуда.

Мальчишка рассказал, что жил он с отцом-шарманщиком в городе Риге, потом отец умер, а его подобрал боярин, которого назначили в далёкий Красноярский острог воеводой. Барин взял его с собой, да уж очень плохо относился к своим слугам, вот Джузеппе и сбежал. Оказалось, что мальчика зовут Джузеппе, а фамилия Сопиани. А по национальности он итальянец. И стал умолять этот тальянец, чтобы рыбаки не выдавали его воеводе, а иначе жестокий властелин запорет его на конюшне. Рыбакам пришёлся по нраву черноглазый и тёмнокудрыйпарнишка-тальянец, и они записали его в книгу старосты как приемного сына под именем Иосиф Сафьянов. Когда Иосиф вырос, то женился на дочке Соловьёвых, и пошла от него родова новых нахвальненских рыбаков Сафьяновых.

Прошли годы и один из потомков этого рода не захотел быть рыбаком, а пошёл в уже разросшийся город Красноярск и устроился там на кожевенный завод купца Егорова. Это был Павел Капитонович Сафьянов. Женился он на Аннушке Соловьёвой, такую фамилию носили тогда большинство жителей посёлка Нахвального. Из Красноярска переманил их в Минусинск купец Спорышев, у которого Павел работал сначала дворником, а потом приказчиком, а Анна Емельяновна служила кухаркой.

Накопив денег, Павел Капитонович сам стал торговать, обзавёлся двухэтажным деревянным домом, магазином, завёл торговлю у хакасов, а потом и в Урянхае, стал купцом второй гильдии. Но недолго пришлось ему быть купцом: умер не дожив и до шестидесяти лет. Все его дела перешли к сыновьям – Георгию, Андрею, Александру и Евгению. Но про это бабушка Анисья уже ничего рассказать не могла. «Не моего ума это дело», – говорила она своему двоюродному внуку, который с большим интересом слушал её рассказы и очень горевал, когда бабушки внезапно не стало. Она умерла тихо и незаметно, так же, как тихо и незаметно прожила всю свою жизнь.

КТО ПРАВ?

Когда подошло время учиться, Иннокентия отдали сразу во второй класс минусин–ского городского училища, а до этого с ним занимался политссыльный Станкевич. Но учёба как-то сразу не пошла.

На переменке играли в войну, и Кена оказался среди побеждённых «татар», которых «русские казаки» заперли в холодном подвале на ключ и забыли во время открыть, а в результате заболели почки. То, катаясь на катке споткнулся о деревянный шар и повредил позвоночник. Да и отношения с учителями были не самые хорошие, особенно с учителем Закона Божьего, отцом Феодосием Токаревым.

Однажды ученик спросил своего учителя: «Батюшка, вы учите нас, что Христос – сын Божий, что он бесконечно добр, а вот в книжке Нового Завета напечатана картинка, где Христос со зверским лицом бьёт кнутом по голове торговца голубями и выгоняет его из храма, а ведь это был бедняк, богатый не понесет торговать голубей?» Батюшка не нашелся, что на это ответить, а только погрозил пальцем и сказал:

– Ну, ты, философ, не болтай, чего не понимаешь, отвечай лучше урок!

А однажды, отвечая урок, про то, как Христос выгнал из женщины бесов и вселил их в свиней, а те взбесились, кинулись в озеро и утонули, он снова задал батюшке провокационный вопрос

– Как же, батюшка, можно чужих свиней топить, ведь хозяин пастухов будет винить, а не бесов? И с пастухов будет требовать стоимость своих свиней!

Опять не знал, что ответить батюшка и призвал на помощь родителей. А родители решили: пусть ещё одну зиму мальчик проведет дома, оказывая помощь в работе отцу, а на следующий учебный год уж увезти учиться в Красноярск.

ПОЧТИ ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ

Сначала десятилетнего мальчика определили на бойню, где он должен был следить за тем, чтобы рабочие не прорезали шкур и не прятали в карманы мясо. Вид бойни так поразил Кену, что ему стало дурно, и он потом долго не мог взять в рот ни кусочка мяса. И сколько бы его ни уговаривали и даже ни стыдили, на бойню больше не пошёл.

Гораздо лучше дела пошли в роли весовщика овса. Каждую зиму отец закупал овёс для своих лошадей, а их было больше сотни, у крестьян соседних деревень. Овёс закупался сотнями пудов. Это были первые уроки торговли, взрослой жизни, которые потом ему очень пригодились, хотя торговлю он никогда не любил. Взвешивая овес, он познакомился со многими крестьянами, из разговоров с ними узнавал о жизни на селе, научился уважать их заботы.

Однажды произошёл такой случай. Поздно вечером Георгий Павлович поручил сыну отвезти не лёгких санках письма на почту. Проезжая через площадь, лошади чего-то испугались и шарахнулись в сторону. Отдав письма, на обратном пути, Иннокентий остановил лошадей и пошёл к тому месту, где испугались его лошади. Увидел лежащего прямо на снегу человека. Он был пьян. Кена растолкал его, взвалил на санки и привёз в кучерскую.

Наутро крестьянин рассказал молодому баричу, что после удачной торговли на базаре, он решил обмыть свою прибыль, а потом не помнит как вывалился из саней и куда делась пара его чудесных гнедых лошадей. Иннокентий посоветовал незадачливому мужику обратиться в полицию, и действительно, лошади оказались там, но полицейский чиновник потребовал выкуп. Денег у мужика не было, и снова выручил сметливый мальчишка, который сам пошёл к приставу и, заручившись именем своего отца, высвободил крестьянских коней.

Родители по-разному отнеслись к поступку сына: отец отругал за самоволие, а мать похвалила за то, что он поступил как истинный христианин, помог человеку в беде.

В этот же день сын её очень огорчил, попробовав в кабинете отца его сигару. Мать вошла в кабинет в ту минуту, когда Кена только-только глотнув дыма и сразу же задохнувшись, бросил дымящуюся сигару в пепельницу. Мать и плакала, и умоляла сына больше никогда этого не делать, и он пообещал ей, что так и будет. И, как свидетельствует сам Иннокентий Георгиевич, так и его близкие, действительно, никогда в жизни он больше не курил.

Родители, особенно мать, очень хотели, чтобы сын получил хорошее образование и стал большим человеком, а потому на красноярскую гимназию возлагались большие надежды. Но в жизни получилось не совсем так, как хотелось взрослым.

Наделённый чувством большой справедливости, Кена постоянно попадал в среду, которая это чувство ещё больше подогревала. В Красноярске он был устроен на квартиру, где вместе с ним жили два студента, занимавшиеся политикой. В их компании всё время велись разговоры о несправедливости социального строя в России, и мальчик жадно вслушивался в эти разговоры. Вскоре студенты были арестованы, Иннокентия, как малолетку, не тронули, но последствия были весьма печальные.

В гимназии ему многое не нравилось, и он решил издавать журнал, где высмеивалось всё, что вызывало его детский протест. Этот журнал, с удовольствием читавшийся всеми учениками гимназии, наконец, попал в руки учителей, и юного редактора посадили в карцер, а затем дело было передано в полицию. Тогда и вспомнили о студентах-революционерах, с которыми Иннокентию довелось вместе жить и даже выполнять некоторые их поручения. В результате четырнадцатилетний Иннокентий Сафьянов был исключен из гимназии без права поступления в какое-либо иное учебное заведение.

Конечно, это был большой удар для родителей, но Георгий Павлович, человек очень сдержанный, сумел пережить его и решил посвятить сына в свои дела уже серьёзно. А для начала взял его с собою в очередную поездку в Урянхайский край, где сам он проводил большее время своей жизни.

УРЯНХАЙ. ПУТЕШЕСТВИЕ ЧЕРЕЗ САЯНЫ

Ещё чуть ли не в младенческие годы, проводя лето вместе с остальными детьми и матерью на даче, Иннокентий выучился мастерству верховой езды и умел управлять лодкой. Всё это ему пригодилось уже в первой поездке в Урянхайский край, где у его отца, Георгия Павловича Сафьянова, было пять факторий: две на Хемчике, две в северо-восточной части края и пятая, главная, на Салдане.

Шёл 1889 год, о колесной дороге через Саяны еще только мечтали, а в реальности использовались горно-таёжные тропы, где могли пройти лишь вьючная лошадь да пеший человек. Обратный путь можно было разнообразить сплавом на плоту по Енисею через очень опасные пороги, которые унесли сотни, а может быть, и тысячи жизней смелых людей. Тяготы пути не волновали молодого человека, он ловко держался в седле, а чарующая красота дикой природы, где не так часто бывал человек, покорила его сразу и навсегда. Эта красота поразила его сердце и заставила написать его первое в жизни стихотворение, очень подражательное и дилетантское, но тем не менее отражающее волнение его детской ещё души:

Саян подо мною.

Один в вышине стою я,

любуясь природой.

Направо в ущелье бушует

река,

Налево в величье спокойном

Сверкает озерная гладь,

отражая угрюмые скалы.

Вдали виднеется хребет,

Под ним тайга густая.

Вершины снежные,

на солнышке сияя,

Возносят небесам привет!

БОЛЬШОЙ МЕЧТАТЕЛЬ

Прожив в Урянхае всего лишь месяц, Иннокентий полюбил не только природу. Также ему очень понравился местный народ – тувинцы, или, как их тогда называли, урянхайцы или сойоты.

В этом ему очень помог дядя Андрей, родной брат отца, который в то время был управляющим салданской факторией. Андрей Павлович в совершенстве знал тувинский язык, а также обычаи и традиции народа и очень уважительно относился к простым аратам, которые жили в юртах неподалеку от фактории и имели здесь хороший приработок.

Вот что пишет сам Иннокентий Георгиевич по этому поводу:

«До приезда на Салдан я очень мало знал дядю Андрея, а познакомившись с ним ближе, я очень привязался к нему, у нас было много общего, оба были страстными любителями лошадей, мечтали о крупном коневодстве, о выведении своей улучшенной породы лошадей. Рассказы дяди Андрея о жизни Урянхая оставили у меня глубокие следы, и я ещё тогда решил изучить язык и поселиться среди урянхов. Мне казалось, что здесь, вдали от царского самодержавия, легче удастся наладить тот строй, те взаимоотношения между людьми, которые мне казались более справедливыми и гуманными. Большой мечтатель, я думал уже тогда помочь освободиться урянхайскому народу от китайского императора и стать самостоятельным народом, ввести у себя народное управление и как-то сравнять богачей и бедноту».

ЗАИМКА НА МЕЗЕЛЕ

Здесь, я думаю, будет самый удобный момент поподробнее рассказать об Андрее Павловиче Сафьянове, имя которого стало известно не только в Урянхайском крае, но и далеко за его пределами, как талантливого коневода, который, не имея специального образования, сумел вывести свою « сафьяновскую» породу лошадей.

После смерти отца Андрею в наследство достался табун лошадей с минусинского конезавода, который он пригнал в местечко Мезель, что находится при впадении одноименной речушки в реку Уюк. Временно на его фактории управлял приказчик, а за лошадьми следил его друг по имени Канча, привезённый из хакасских степей. Он же с молодой женой Лидией Даниловной (в девичестве Должиковой) по просьбе старшего брата Георгия несколько лет управлял факторией Салдан. Появление молодого племянника освободило его от нелюбимой работы и позволило всецело отдаться заботам животноводства, а особенно, коневодства. Из Салдана его гнали и тяжкие воспоминания, связанные с тяжелыми родами жены, закончившимися трагически.

Через несколько лет после смерти своей первой жены он женился еще раз. Это была высокая застенчивая красавица Александра Федоровна Сватикова. Ее братья в своё время организовали добычу соли из озера Дус-Холь, и их имя до сих пор оно носит наряду с первым. Новобрачные были подстать друг другу – оба высокие (рост Андрея Павловича достигал 2 м 4 см) сухощавые, красивые.

На берегу Уюка, там где в него впадает ручеёк под названием Мезель, построил Андрей Павлович большой дом в 16 окон с тёплыми двойными полами и привёз сюда свою красавицу-жену. Закипела жизнь на Мезеле – в семье один за другим стали появляться дети – Виктор, Надежда, Павел, Анна, Нина и Георгий. В табунах и стадах крупного рогатого скота вёлся-завивался приплод, за которым следили помощники из тувинских семей, их юрты стояли тут же, поблизости, а также незабвенный друг Канча с сыном Картыгой. Доярками работали и русские девушки, рабочие руки здесь были нужны: по свидетельству современников, в табунах Андрея Павловича паслось не менее 3000 лошадей, примерно столько же было крупного рогатого скота.

Лошадей Андрей Павлович любил до самозабвения и большую часть времени проводил среди своих табунов, строго следя за правильной постановкой табунного коневодства. Не обладая специальным образованием, он всё же был большим специалистом в этом деле. Учился самостоятельно по книгам, а больше всего помогала огромная практическая деятельность. Ещё в юности он мечтал вывести свою породу лошадей – крепких, выносливых и красивых. Свободная жизнь на Мезеле дала ему эту возможность.

Андрею Павловичу нравилась местная тувинская порода лошадей – очень выносливых, умеющих преодолевать и горные кручи, и бурные реки, долгое время обходиться без корма. Но уж очень они были маленькие и неказистые по виду. Взяв её за основу, он скрестил тувинскую лошадь с производителями лучших элитных пород, которые были в ту пору на российских конезаводах. В результате многолетней работы удалось получить великолепную сильную лошадь, способную в сутки проскакать до ста верст и везти до тридцати пудов груза по просёлочным дорогам.

Работая в хозяйстве от зари и до зари, выполняя не только трудную, но и подчас опасную работу, например, объезживая табунных дикарей, Андрей Павлович не понаслышке знал цену такому труду, а потому хорошо оплачивал труд своих работников. Сохранились воспоминания потомков его бывших работников, как русских, так и тувинцев, которые пронесли благодарность семье Сафьяновых не только через свою жизнь, но сумели внушить ее своим детям и даже внукам. Вот рассказ Елизаветы Пиче-ооловныДоржу, учительницы средней школы из поселка Сушь:

«Когда я была маленькая, мой дедушка Пиче-оол часто брал меня с собой в местечко под названием Мезель и там показывал, где стоял большой дом Сафьяновых. Андрея Павловича и Александру Федоровну он считал своими приёмными родителями, потому что был взят ими на воспитание совсем маленьким мальчиком и рос наравне и рядом с их родными детьми.

Работать приходилось с детства, впрочем, как и всем остальным детям. Но работу всегда давали по силам, а кроме того от старших детей он выучился грамоте: умел писать и читать по-русски. Когда подрос, стал пасти скот. Но приходилось бывать и в тайге, ездили за лесом и дровами. Обычно, если возвращались из тайги, то в первую очередь работников звали на кухню, где их кормили очень вкусным обедом, а уж потом шли разгружать и складывать привезённое. Одевались в хорошую, добротную одежду, Сафьяновы следили, чтобы те, кто работает на морозе, были тепло одеты и всегда сыты.

Когда подошло время Пиче-оолу заводить семью, Андрей Павлович сделал распоряжение дать ему скота столько, сколько надо для ведения отдельного хозяйства. И Пиче-оол сам выбирал понравившихся ему коней и коров, да еще вдобавок Андрей Павлович сделал ему поистине царский подарок – отдал одну из элитных кобылиц, которая стоила огромных денег, и которую никогда бы не решился попросить сам парень. Рассказывал он об этом всегда со слезами на глазах.

И хоть поставил Пиче-оол себе отдельную юрту, а хозяйство его стало расти, как на дрожжах, увеличиваясь из году в год, не захотел он уходить от своих приёмных родителей, продолжал жить рядом и помогал пасти их многочисленный скот. А Александра Федоровна научила его жену печь хлеб, варить варенья, заготавливать разнообразные соленья на зиму. Рассказ этот от деда я слышала много раз, поэтому хорошо его запомнила».

Подобный рассказ я слышала от другой жительницы поселка Сушь, Марии Крыласовой, которая знала бабушку Сухову, в молодости доившую коров на заимке у Сафьяновых. Когда молодая доярка собралась замуж, её точно также, как и Пиче-оола одарили скотом, который выбрала сама невеста, и который, с легкой руки Сафьяновых, стал быстро расти и множится.

Андрей Павлович был высоким, широкоплечим, с могучей грудью и большой физической силой – настоящий русский богатырь. Но говорят, эта сила его и сгубила. Однажды он один, без помощников заарканил дикую кобылицу, но случилось так, что конец аркана заплел ему ноги, а кобылица взвилась на дыбы и ударила коневода грудью о забор двора. В результате оказались сломанными три ребра. Ребра срослись, но образовался хрящ, который стал давить на сердце. Сердце не выдержало и остановилось. Произошло это в 1910 году, было тогда Андрею Павловичу чуть больше пятидесяти лет.

После его смерти хозяйством управляла Александра Федоровна, дети были ещё невелики и пришлось нанять помощника, которым оказался Григорий Гольцов, в это время с семьёй переселявшийся в Урянхайский край и заехавший на заимку передохнуть от длинного трудного пути. Передышка затянулась на много лет.

Когда началась революция и гражданская война, хозяйство Сафьяновых, очевидно, было растащено частично белыми, частично, красными. Оставшееся поделили между собой дети. Один большой табун был перегнан в район Сейбы, на заимку, где жили два старших сына Андрея Павловича – Виктор и Павел.

Но в 1929 году, спасаясь от раскулачивания, они решили перегнать этот табун через Енисей, в сторону Монголии. Дело было, вероятно, близко к весне, потому что, когда лошади оказались на льду Енисея, лед не выдержал их тяжести и рухнул. Погибло огромное количество элитных, сафьяновской породы лошадей. Называли их ещё «Андреевскими», по тавру, которым Андрей Сафьянов клеймил своих лошадей.

Позднее, как я совсем недавно узнала, эту породу официально обозначили «Верхнеенисейской». Об этом сообщил Леонид Петрович Дакар, известный в Туве коневод, который приезжал в Туран с предложением возродить конезавод на Мезеле и назвать его именем Андрея Сафьянова. У него был разработан очень интересный и оригинальный план этого мероприятия, где не хватало только одного – финансов. Остатки лошадейсафьяновско-андреевской породы еще в 60-е годы возили почту в Туране, пока не появились машины.

Даже еще в 70-х, помнят старожилы Турана, был на туранскоймаралоферме конь по имени Карька этой уникальной породы. Лишь он один мог выдержать вес заведующей маралофермой Лидии Михайловны Смирновой, женщины очень крупной и массивной, которая садилась на него только с подставки, так он был высок. И очень умён, по словам самой Лидии Михайловны. Без её команды сам знал каких маралов, в какой «парк» гнать. Может быть, тут какую-то роль сыграла генетическая память – ведь у Сафьяновых тоже был большой маральник, где водилось от ста и больше, маралов. К сожалению, в настоящее время, от породы не осталось и следа.

Не сохранился большой и гостеприимный дом Сафьяновых на Мезеле. После смерти Александры Фёдоровны, пережившей мужа на 18 лет, его перевезли в Кызыл. Александру Фёдоровну, как и мужа, похоронили на туранском кладбище, от которого теперь не осталось ничего, за исключением надгробного камня с могилы Андрея Павловича, как утверждал местный старожил Николай Ильич Доронин. Этот камень осенью 2002 года торжественно освятили и поставили на кладбищенской горке, как память о всех захороненных здесь туранцах, могилы которых не сохранились. К сожалению, камень не был зацементирован, и вскоре вновь оказался у подножия горы.

Судьба почти всех детей этой ветви Сафьяновых сложилась трагически. Старшие сыновья, которые пытались продолжить дело отца – занимались коневодством и мараловодством, были в 1929 году высланы из Тувы в Ольховку, на золотодобывающий рудник, а в 1937 году арестованы и решением тройки УНКВД приговорены к расстрелу. Им обоим ещё не было и сорока лет. Потом, уже в середине пятидесятых, они оба были реабилитированы, как не имеющие в деле состава преступления.

Семью младшего сына Георгия в начале тридцатых выслали в Красноярск, предварительно отобрав дом и всё имущество. В Красноярске, оставшись без средств к существованию, они всё же выжили, благодаря помощи тети Оли, Ольги Федоровны Высоцкой, младшей сестры Александры Федоровны. Она сумела вывезти с собой золото и понемногу сбывая его через Торгсин, поддерживала всех обездоленных родных. Говорят, что ее арестовывали и даже пытали в НКВД, требуя признания, что у нее имеется золото, которое нужно немедленно сдать государству. Но она мужественно всё выдержала, ни в чем не призналась, и золото не отдала, тем самым спасла себя и своих родственников от голода и нищеты.

БИЧЕ-БАЙ. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЖИЗНИ В УРЯНХАЕ И ПЕРВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Но вернемся к истории Эккендея, Иннокентия Сафьянова. Сразу же после первой поездки в Урянхай, видя, какое впечатление он произвёл на сына, Георгий Павлович предложил ему взять управление факторией Салдан в свои руки, чтобы освободить рвавшегося к своим делам брата, Андрея Павловича. Сын, хотя и не любил торговлю, вынужден был согласиться.

И вот он полноправный хозяин большой торговой фактории. С первых же дней появления на Салдане Иннокентий завёл знакомство с местными тувинцами. Особенно подружился он с неким Ортун-Ашаком, довольно зажиточным и уважаемым человеком. Часто бывал в юрте у него и подолгу беседовал на самые разные темы. От него он в совершенстве узнал тувинский язык, все его тонкости и образные обороты. А в долгие зимние вечера приглашал в гости местныхмузыкантов-бызанчи и записывал былины и легенды, которые они могли рассказывать-петь целыми ночами.

Эта первая зима, которую Иннокентий провел в Урянхае, выдалась на редкость тяжеёлой. Выпало очень много снега и скот, для которого здесь корм никогда не заготавливали, не мог доставать его из-под тяжелой массы снега, а потому гиб от бескормицы. Люди также голодали, так как основой питания здесь было молоко, которого в связи с гибелью и отощанием животных практически не стало. И вот на факторию потянулись оголодавшие люди, в надежде получить здесь хоть что-то из продуктов питания. Молодой хозяин, Бичи-Бай, как называли его местные араты, не мог им отказать и роздал все пятьсот пудов крупчатки, приготовленных отцом для монголов, которые должны были приехать за ней по весне.

Люди были довольны, они сумели благодаря Эккендею пережить голодную зиму и слава о нем разнеслась далеко за пределы фактории. Но пришло время, на факторию явились на верблюдах монголы, они привезли цибики зелёного чая, китайский табак и другие товары в обмен на муку, о которой ещё раньше договорились со старшим хозяином. Каково же было их возмущение, когда нужного товара на фактории не оказалось. А когда приехал отец, он просто не мог слова вымолвить, так потряс его поступок сына. У купцов есть свой неписаный кодекс чести, по которому если ты что-то кому-то пообещал, то должен выполнить свое обещание любой ценой, иначе потом тебе веры никогда не будет. И вот, благодаря сыну, Георгий Павлович оказался таким нарушителем.

И в то же время отец понимал, что по-другому его сын поступить не мог. Поэтому, не тратя лишних слов и эмоций, он разрешил Иннокентию заниматься тем, к чему тянулась его душа – животноводством, но прежде попросил выполнить одно очень трудное задание. Нужно было в короткое время добраться до монгольского города Улясутай и вручить консулу отчет о торговле. Иннокентий с удовольствием взялся за это поручение, чтобы хоть как-то оправдать себя в глазах отца. За шесть суток он с проводником Бюрюкеем преодолел расстояние в 600 верст и выполнил задание отца.

Следующую зиму Иннокентий полностью посвятил улучшению животноводческого дела. Много читал литературы на эту тему, много успел сделать и практически: были отобраны лучшие коровы, которых поместили на отдельной заимке, куплен племенной бык. То же самое и с овцами. Для лучших маток и племенных баранов были отведены хорошие зимники в горах, заготовлен корм. Особое же внимание было отдано коневодству. Впоследствии Иннокентий, независимо от дяди, Андрея Павловича получил свою, улучшенную породу лошадей.

Эта деятельность приносила Иннокентию много радостных минут, но была сопряжена с разного рода опасностями. Достаточно сказать, что за одну только эту зиму ему дважды пришлось провалиться под лед Енисея, и дважды он только чудом оставался жив и даже не заболел.. Его организм был с детства закален и приучен к перенесению разных не очень комфортных ситуаций, а с возрастом еще более окреп, что было просто необходимо, чтобы выжить в тех суровых условиях.

МОНГОЛИЯ

Вскоре отец снова попросил его выручить: выполнить подряд, который он заключил с одним военным ведомством по покупке для него лошадей в Урянхайском крае. Затем их нужно было перегнать через Монголию и доставить в Забайкалье, в станицу Ново-Цурухайтуй на реке Аргуни.

Путь этот был совершенно никому неизвестен, проходил по малонаселённой местности, а потому не у кого было купить ни мяса, ни других продуктов, перебивались в основном чаем с сухарями. Проводник, который проезжал здесь в 12-летнем возрасте, дорогу совсем позабыл, поэтому всё время сбивался с пути и в конце концов караван вместо Урги попал на реку Орхон, где по совету местного жителя они перевалили Яблоневый хребет и долиной реки Онона спустились в Забайкалье к нужной станице.

Примерно через год вновь пришлось проделать этот же путь, только с подрядом на продажу товаров, опять же по заданию отца. Только по этим двум поездкам можно было написать целые тома приключений. Приходилось укрывать в своей палатке беглого каторжанина, ехать целыми сутками под проливным дождем, а на пути не было ни одного человеческого жилья, спать в мокрой одежде, питаться полусырым мясом, которое лишь слегка поджаривали на огне, разведённом из прутьев плетёного короба арбы, потому что другого топлива просто не было.

Были и погони за кайгалами, напавшими на караван и отбивших четыре лошади из табуна. Позднее Иннокентий Георгиевич писал:

«Утром я с одним рабочим погнался по следам и догнал их в двадцати верстах от стоянки каравана, у лесной горы. След всё время шёл сухой степью, его было всё время отлично видно даже с лошади и вот, следуя по нему, мы наконец, свернули в сторону и у небольшой горы, в густом ельнике, обнаружили четыре своих лошади, забрали их и хотели уже ехать обратно, как увидели еще трех пасущихся коней с путами на ногах.

Я отдал своего коня спутнику, который уже держал остальных лошадей и пошел к спутанным коням, а в это время с горы спускался к ним с седлом за плечом какой-то человек, который, увидев меня, бросил седло и побежал в гору.

Я бросился за ним и, забежав на гору, увидел у камня под горой костер, у костра ещё одно седло, две пары дорожных сумок, два халата, две мерлушчатые шапки, две опояски с ножами и огнивами и на огне железный чайник с кипящим чаем, а по другому, южному скату горы, где лес был редкий, убегали два человека. Я не погнался за ними, так как был очень утомлен быстрой ездой и бегом в гору. Собрал у костра все имущество убежавших воров и, спустившись, оседлал воровских коней, привязал к седлам сумки, взял в повод всех трёх лошадей, сел на свою лошадь, и мы поехали в обратный путь, ведя семь лошадей.

Утром вызвали из ближайшего улуса старшину-даргу, заявили о нападении, предъявив отобранных у воров лошадей и все вещи. Дарга сказал, что одного коня воры украли в их аале и его надо возвратить хозяину, а двух коней и имущество, берите, говорит, себе. В сумках у воров оказалось баранье мясо и зеленый чай, всё это мы отдали дарге, а также халаты и шапки. Только два коня остались в караване, как военная добыча».

 

Продолжение читайте в №22 (8 — 15 июня 2004).

Фото из архива туранского музея.

Рисунки Юрия Некрасова (г. Туран).