«БЕЗ КОРНЕЙ ДЕРЕВО НЕ РАСТЁТ, БЕЗ ОБЫЧАЕВ ЧЕЛОВЕК НЕ ЖИВЁТ»

Я впервые встретила эту семью в дни празднования Шагаа. И сразу заинтересовалась ими: глава семьи Александр Сандаки его дети – дочь Наташа, сыновья Володя и Владик – все были в национальной одежде. Как оказалось, все наряды собственного изготовления. Я напросилась в гости. Даже по двери квартиры Сандаков можно догадаться о золотых руках хозяев. Привычная для кызыльских многоэтажек металлическая дверь покрашена в гостеприимный белый цвет, деревянные наличники украшены резьбой.

Редко у кого можно увидеть столь бережно хранимые вещи-воспоминания: старинное китайское домино (ни одна пластинка не потеряна) или серебряную уздечку – «ещё с прабабушкиных времен». И чай здесь заваривается необычный – на душистых травах. А в зимние морозы гостю подадут пиалу молочного чая с топлёным маслом. Такой чай помогает справиться с холодом.

– Александр Казакович, неужели всё – и обувь, и зимняя одежда – изготовлена вами?

– Обувь мастерю я. А национальную одежду шьёт дочь Наташа.Можно сказать, что у нас семейная мастерская. А шить я научился у матери. Дочка тоже в неё – руки золотые. Первый тон (прим.: традиционная верхняя одежда) – из ягнячьих шкурок – Наташа сшила, когда училась ещё в восьмом классе.Сейчас вместе с ней обдумываем, что да как шить.

Не стоит забывать свою национальную одежду. Она же очень удобная, приспособленная к нашим местным погодным условиям, из натуральных материалов. Несведущему человеку может показаться, что все тоны – одинаковые. На самом деле они различаются по покрою и функциональным качествам. У нас сохранилась суконная накидка бабушки. Очень удобная вещь, предназначена для верховой езды – с разрезами и рукава длинные, чтобы руки не мёрзли. Носили такое «пальто» в непогоду под плащом-дождевиком.

Моя дочка на праздничные «выходы» надевает прабабушкины сапоги –кадыг идик. Им сто лет почти. Моя бабушка Цог-Долума родилась в 1900 году, а сшила эти сапоги, когда ей было всего двадцать лет. До сих пор им ничего не сталось: теплые, подошва не скользит, ни единой заплатки.

–Где берёте, подсматриваете формы для национальных шапок? У вас, я вижу, есть и зимние, и летние модели.

– Таких форм ведь нет. Всё своим умом делаем, вспоминаю, что носили родители. Иногда что-то не получается. Тогда можно и перешить, ничего страшного.

–За соболем на шапки тоже сами ходите в тайгу?

– Люблю охотиться с друзьями. Шкурки все идут в дело. Из оленьей шкуры сшил барба (прим.: большие сумки). Шапки оторачиваю собольим мехом. Чтобы охота была удачной, тайгу надо уважать: зверя с детёнышем не стрелять, лишнего не брать.

А некоторые обычаи, оказываются, со временем могут меняться. Сам замечаю. Раньше как делили добычу: рубили тушу на несколько частей и брали кому какой кусок достанется. Сейчас так не получится: обидятся, что досталась костистая часть. Все мясо делим на равные части. Один из охотников отворачивается и, не глядя, называет, кому очередной кусок достанется.

–Чтобы получить кожу для обуви, сбруи, шкуры надо обработать, а городская квартира не подходит для такого трудоёмкого процесса. Как вы справляетесь с этим делом?

– Уезжаю летом в Эрзин, к брату. Там и заготавливаю кожу, всё по старинке делаю. Воловьи шкуры идут на арканы, из бараньих сшил таалын– перекидные сумы. Их в дорогу всадники берут. Удобно – перекинул через седло, привязал, современные-то сумки не подойдут.Сёдла, арканы, уздечки, плётки – всё делаю. Сыновьям надо сделать сбрую – в наследство. Ведь у тувинца обязательно должны быть лошади.

– А ваши дети? Они интересуются вашей работой?

– Дочь Наташа – мастерица на все руки: шьёт, готовит. Дочка у меня – молодец, хрупкая, а столько в ней силы. После смерти матери в 1995 году Наташа – ей было восемнадцать – заменила мать двум братьям, младшему из которых тогда исполнился всего лишь годик. Мальчики сейчас подросли, учатся в школе-гимназии № 9. Наташа учится в местном филиале Московской финансово-юридической академии.

Володю – ему четырнадцать – к дереву тянет. Сам пытается что-то мастерить. Отец делает, а им интересно – что да как.Уверен, что и они будут шить, мастерить. Вместе и юрту поставим. Каркас деревянный, войлочные ковры, сундуки – всё своими руками сделаем. Резьбой украшу. Будет настоящая тувинская юрта. Можно даже две юрты поставить: одна будет мастерской, другая – «парадной», для гостей.

С монголов надо пример брать. У них сувениров столько разных продается, юрточные турбазы есть, поэтому и туризм развивается.Можно и в Туве на этом деньги делать. Надо только развивать все, поддерживать народных умельцев. Есть у нас желание открыть свою мастерскую, заняться частным предпринимательством, да средств пока нет.

– Александр Казакович, вы только Шагаа так встречаете – дружно, все в национальной одежде?

– Мы, как и все, любим праздники. Самые значимые для нашей семьи – Новый год и Шагаа. Наиболее «трудоёмкий» – Шагаа: к нему готовимся не менее трёх дней. В квартире должен быть порядок. А уж стол праздничный… Я – шеф-повар, дочь – второй повар. От плиты не отхожу, даже ноги устают. Отвечаю за мясные блюда –манты, пельмени, суп с лапшой. У Наташи выпечка получается отлично – всякие пироги,тортики, лепёшки, боорзаки.

Очень интересно встретили год Обезьяны. Всей семьей нарядились в национальную одежду и «вышли в люди»: побывали на выставке народно-художественных промыслов, погуляли по площади Арата. Подходили совсем незнакомые люди и просили вместе сфотографироваться. Интересовались, где можно сшить такие наряды.

– Ваши дети воспитаны в уважении к своим корням. Они тоже знают и чтут традиции. Скажите, откуда у вас это знание обычаев?

– Для меня примером во всём были родители. Они родом из Качыкского сумона Эрзинского кожууна. В пятидесятые годы переехали в долину реки Тес. Поближе к райцентру, к школе. Они вырастили, подняли на ноги одиннадцать детей: семь дочерей и четверых сыновей. Сейчас, если посчитать всех детей, внуков, правнуков человек восемьдесят наберётся.

Я был седьмым по счёту ребёнком в семье. Сколько себя помню, всегда восхищался трудолюбием матери – Марии Намзыраевны. Шутка ли, одиннадцать детей вырастить. Всех надо одеть-обуть, накормить, по хозяйству справиться. И хозяйство немаленькое было – отара овец в пятьсот голов, коров около ста. Помню, каждый год даргалары приезжали, скот пересчитывали. Тогда частный скот держать нельзя было. Допытывались у родителей: «Чей скот? Почему так много?». Выкручивались тем, что переписывали скот на родственников. А что детей много, в расчет не брали. Это сейчас можно овец хоть тысячами разводить, было бы желание.

В хрущёвский период требовали, чтобы всех овец, коров забили, перешли на свиноводство. А мама нам повторяла: «Нельзя человеку без скота жить. Без мяса как детей растить будете? Посмотрите, в городе по улицам люди ходят – ни работы, ни дома. Лицом чёрные, глаза без блеска. Оторвались они от своих корней. Скот свой проели, на чёрном чае живут».

– У вас, горожанина, есть скот?

– Конечно, есть.У брата Сергея в Эрзине находится. Сергей – самый младший в нашей семье – унаследовал от родителей скот, зимовье. Старшего брата, к сожалению, сейчас нет с нами. Помню, как он вставал чуть свет, успевал овечьи голову, копыта опалить, вымыть, на огонь поставить и бежал в школу. А от стоянки до села было пять километров. В маму был трудолюбивым.

Как-то я помогал маме выделывать шкуры. Не успели закончить вечером, пришлось ночью работать. А шкурки надо мять влажными, отложишь ненадолго – высохнет, весь труд насмарку. Сидим, мнем. Спать хочется, но держусь – на маму смотрю. В три часа ночи я не выдержал, заснул. А мама так и не прилегла. Шкуры выделала, а там уже рассвет, рабочий день начинается.

Мама могла даже лошадь объездить. Если корова, например, не возвращалась с пастбища, мама ночью уезжала на поиски и пригоняла отбившееся животное.До сих пор удивляюсь её трудолюбию и какой-то внутренней силе. Мама унаследовала эту черту от своей матери. Бабушку мою по материнской линии звали Цог-Долума. Цог в переводе с монгольского означает «огонь», «уголёк».Огненная Долума – имя вполне подходило её характеру. У них в роду мужчин было мало. И бабушке самой приходилось справляться с хозяйством. Бабушка очень любила лошадей. Говорят, что она была отличным табунщиком.У неё был дар подчинять себе животных.

Был случай – я сам видел – мужчины пытались объездить молодого коня. Конь брыкался, то и дело пытался укусить наездников. Никто к нему не мог подступиться, не говоря уже о том, чтобы оседлать. Кроме бабушки Цог-Долумы. Когда она подошла, лошадь даже не шелохнулась. Бабушка всего лишь прикрыла ей глаза рукой, ласково погладила по шее и всё: животное было покорено.

Эрзинцы-старожилы до сих пор помнят случай, произошедший с моей бабушкой. Однажды тувинские кайгалы увели лошадей у монголов и прогнали табун через нашу территорию. Монголы выследили скотокрадов, но поймать их не смогли и увели в отместку попавшихся по пути лошадей. А лошади эти были бабушкины.

Бабушка взяла в напарники мальчика-подростка и кинулась вдогонку. Оказалось, что лошадей её увели пять братьев. Отличались они крутым нравом и были скоры на расправу. Бабушка приехала, когда самих братьев в аале не было. Были их старенькие родители, которые попытались отговорить её от опасного предприятия: вернуть свой скот. Но бабушка и слушать не стала их: отбила своих лошадей и вернулась домой, не спавши трое суток кряду. Вот такая была – огненная. И мама – такая же.

У отца характер был мягче, чем у матери. Он очень любил детей. Никогда не возвращался из поездок без гостинцев. Осталась в памяти картина: родители возвращаются откуда-то, отец заносит полный мешок и ставит его посреди комнаты. И мы, дети, начинаем разбирать подарки, примериваем вещи, кому что подойдёт.

–Ваш отец Казак Оругдаевич Сандакв середине 1990-х годов стал камбы-ламой Тувы – первым камбы-ламой постсоветского периода. Его кандидатура не вызывала сомнений, потому что он был одним из немногих лам, получивших соответствующее образование. Расскажите, пожалуйста, о нём.

– Отец учился в Монголии, в том же хурээ, в котором до него получили образование все его родственники-ламы. Родился он в 1918 году. Немало повидал на своем веку: вхождение Тувы в состав Советского Союза, распад, казалось бы, единой страны, появление новой России. Он стал свидетелем тому, как уничтожали религию. Ему посчастливилось видеть духовное возрождение народа.

Наш отец был удивительным человеком. Он был активистом-общественником, много лет отработал в сфере торговли. Но не забывал и об обязанностях ламы. Люди приходили к отцу за помощью даже в советские времена. И он помогал – тайком, по ночам. А сотрудники КГБ, помню, частенько «чинили» машину перед нашим домом.

У отца был и шаманский дар: он гадал на камешках – хуваанак. Был непревзойденным мастером по гаданию на бараньей лопатке. К нему стояла очередь из людей, потерявших скот. А у самих родителей скот можно было даже не пасти. У них вообще никогда ничего не крали. Один раз только у отца украли мотоцикл. Так потом вор сам пришёл, долго каялся, мол, жена тяжело заболела, простите. Отец ему ответил, что ничего плохого ему не делал, проклятиями вора не осыпал, бог видит несправедливость.

На глазах отца сносили Эрзинское хурээ. Эрзинское, или Кыргызское, хурээ было древнейшим в Туве. Оно построено в 1772 году, Самагалдайское хурээ построили через год, в 1773. В монастырском подворье было много скота, крыша главного здания сияла на солнце – благодаря позолоте. Отец говорил, что золото приобрели в Китае, взамен отдали десять тысяч беличьих, тысячу соболиных шкурок, восемьдесят верблюдов, больше ста быков. Перед сносом хурээ ламы успели спрятать религиозные принадлежности – статуи богов и священные сутры – в пещерах окрестных гор. Отец говорил, что люди, которые активно участвовали в разрушении хурээ, долго не жили. Все они умерли не своей смертью.

А заместителем последнего камбы-ламы Эрзинского хурээ был дядя моей матери. О нём сохранилось множество историй. Он был учёным ламой, астрологом, много лет учился в разных монастырях – в Монголии, в Тибете. Когда на свет появлялся ребёнок, он – по звёздам и времени рождения – мог вычислить даже продолжительность жизни новорожденного.

Почти легендой стал случай, произошедший с моим дядей в Каа-Хемском кожууне. Однажды на скот и людей одного бая из рода Салчаков, жившего в Каа-Хеме, напал мор. Богач этот совершил большой грех: от него забеременела молоденькая девушка, а он своей жестокостью довёл её до смерти. Девушка умерла, проклиная мучителя. Обида девушки была так велика, что она превратилась в докпан – злой дух – и поселилась в стойбище бая. Злой дух появлялся не только ночью, но и в свете дня. Люди и скот начали умирать от болезней.

Бай обратился за помощью к чаданским ламам. Хемчикские ламы посоветовали искать помощь в южной стороне. Тогда-то и пригласили моего дядю. Вечером он устроился в байской юрте и начал читать священные книги. Входит докпан, начинает кричать на людей, требовать еды и питья. А дядя в это время, не переставая читать про себя молитвы, поймал её в ловушку из красной нити. И молитвами отправил в мир умерших. Злой дух никогда больше не появлялся.А богач на радостях одарил дядю многочисленным скотом. Много лет ещё потом паслись среди монастырского скота пёстрые коровы и овцы из Каа-Хема.

И словами, и своим примером родители учили нас труду. Говорили, что нельзя сидеть, сложа руки. Что только от самого человека зависит, как пройдёт его жизнь. Жизнь их детей – свидетельство тому, что наказы родителей не были пустыми словами. Без корней дерево не растёт, без истории человек не живёт.

Беседовала Виктория ХОВАЛЫГ,

фото Инны Черкасовой

и из архива семьи Сандаков.

Фото:

1. Бабушка Цог-Долума.

2. Семья Сандак: Володя, Владик, Наталья и Александр Казакович. Март, 2004 год.

 

3. Александр Сандак с родителями – Марией Намзыраевной и Казаком Оругдаевичем, 1986 год.

 

Виктория ХОВАЛЫГ