Анна ПЕТРОВА: «Мама»

После выхода в свет второго тома книги «Люди Центра Азии» в Пий-Хемской районной библиотеке состоялась встреча с ее героями, живущими в Туране. В ходе очень душевного и заинтересованного разговора читателей с героями книги возникло несколько вопросов и пожеланий. Одно из них прозвучало недоумением: почему я, Татьяна Евгеньевна Верещагина, автор девяти интервью, вошедших в эту книгу, не написала о своей маме, Анне Павловне Петровой, внесшей большой вклад в развитие культуры Пий-Хема, являющейся, по сути дела, родоначальницей библиотечного дела в кожууне. Позднее одна из читательниц высказала это пожелание через газету.

 

Я хорошо понимаю этих людей, знаю не понаслышке о маминых заслугах и уверена, что о ней можно написать не только хорошую статью, но и еще что-то, гораздо большее, соответствующее тому, что было сделано ею в свое время. Я даже несколько раз пыталась что-то писать, но мое близкое родство не давало возможности сделать это так, как надо бы. В библиотеке же я высказала свое мнение о том, что написать о маме, Анне Павловне Петровой, нужно обязательно, но это должен сделать кто-то другой, а не я, ее дочь. С той поры прошло уже немало времени, а воз и ныне там.

2004 год – год 60-летия вхождения Тувы в состав России, вовсю идёт подготовка к празднованию. Вот только бы про людей опять не забыли, про тех, кто своим, действительно самоотверженным трудом помогал феодальной, средневековой Туве встать в один ряд с другими, более просвещенными регионами. В те годы из России в Туву ехали тысячи специалистов разных отраслей народного хозяйства: медицины, просвещения, культуры. И среди них была моя мама, которая навсегда связала свою жизнь с Тувой, ставшей ей второй родиной и родиной ее детей. И решилась я все-таки попытаться сделать это интервью, войти в роль журналиста, отрешившись от знаний и эмоций дочери. И вот что из этого получилось.

– Анна Павловна, каким образом вы попали в Туву и что знали о ней раньше?

– Я училась в библиотечном техникуме в городе Канске и в 1947 году закончила его. У нас было очень хорошее распределение – Владивосток, Магадан, Красноярск и другие крупные города. Также нам предложили Туву, о которой мы тогда совершенно ничего не знали, кроме того, что она совсем недавно была самостоятельным государством, заграницей. И вот романтизм и максимализм юности выбрал эту неизвестность. Кроме меня Туву выбрали еще 10 человек, в том числе и моя лучшая подруга Зина Гантемурова, ее направили в Чадан, а меня в Туран. Но она там не проработала и двух лет, сбежала, даже не забрав диплом. В те годы дипломы выдавали только после того, как отработаешь положенный минимум по направлению. Потом, я слышала, она закончила институт и работала в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Лениниграде. Да и все остальные мои сокурсники ненадолго задержались в Туве, условия жизни и работы здесь были очень трудными, приходилось, по сути дела, все начинать с нуля.

– Но в Туране ведь была библиотека, еще в 1915 году туранский священник Владимир Юневич открыл народную общедоступную библиотеку, сначала в Туране, потом в Уюке. Правда, не было ни помещений, ни большого книжного фонда, выписывались в основном газеты и журналы.

– Да, в Туране библиотека была, но в каком состоянии! Книжный фонд, который состоял в основном из брошюр политического характера, хранился под сценой клуба. Художественной литературы и литературы по отраслям знаний практически не было. Абонементный стол, сооруженный из обычного кухонного стола, находился на входе в фойе клуба. Читателей числилось всего девять человек. Начала с того, что потребовала отгородить для библиотеки часть коридора клуба, сделала отдельный вход, чтобы можно было работать днем в своем режиме, не подчиняясь распорядку жизни клуба, в основном, вечерней.

Заказала стеллажи для книг, которые стали получать через местный книжный магазин и бибколлектор. С людьми нужно было проводить очень большую работу, чтобы приучить к библиотеке. Для этого проводили громкие читки на предприятиях, носили туда книги по отраслям знаний, проводили разного рода конференции читательские и диспуты. Причем, проводили не формально, а так, чтобы затронуть живую струнку, разбудить эмоции. Я до сих пор сама помню все эти вечера. Для разных категорий людей мы подбирали для обсуждения книги, интересные именно этой группе лиц. Например, с медиками проводили диспуты по книгам Аксенова и Шереметьева «Коллеги» и «На далекой реке», с рабочими и служащими МТС обсуждали «Битву в пути» Галины Николаевой, для родителей учащихся школ проводили конференции по книгам Макаренко.

Вскоре отгороженный закуток библиотеки не стал вмещать всех читателей, да и книжный фонд требовал более обширного помещения. И было решено строить настоящую библиотеку по типовому проекту. Новая библиотека была выстроена рядом с клубом в 1955 году. Теперь у нас было отдельное просторное книгохранилище, читальный зал, абонемент и маленький рабочий кабинет. И все же читальный зал не вмещал всех желающих попасть на наши библиотечные вечера, поэтому мы их по-прежнему проводили в зрительном зале старого клуба.

Параллельно с этим велась большая работа по открытию сельских библиотек. Когда я приехала в Туран, библиотек не было ни в одном селе, все это произошло уже при мне и моем непосредственном участии. Конечно, о специальных зданиях для сельских библиотек и мечтать не приходилось, использовали приспособленные помещения. Исключением была библиотека в поселке Сушь, где председатель тамошнего колхоза Куприянов выстроил специально для библиотеки дом. Оформляли библиотеки обычно с помощью местных умельцев, сами закупали книги. Но самая большая проблема заключалась в кадрах. Кадры для сельских библиотек я готовила тоже сама. Подбирала в селах смышленых, ответственных девушек, давала им в Туране практикум по библиотечному делу, а потом приезжала и проверяла, как они справляются, помогала всем, чем только можно было помочь.

Так прошло восемнадцать лет, а потом меня райком партии утвердил на должность заведующей Пий-Хемским отделом культуры. Теперь я отвечала не только за библиотеки, но и за всю культурно-массовую работу в районе, в том числе за деятельность сельских клубов, материальная база которых в тот период была очень слабой. Ютились они в приспособленных помещениях, не было никаких музыкальных инструментов, кроме баяна или гармошки, не говоря уже о какой-либо мебели.

Как раз в это время приближалась большая юбилейная дата – пятидесятилетие Октябрьской революции. Мы стали вести переговоры с председателями колхозов о строительстве в поселках района домов культуры. Первым был Петр Васильевич Астафьев, который построил клуб в поселке Ээрбек, а потом в Хуте. Дежнев откликнулся, появился новый Дом культуры в Уюке, затем в Хадыне Павел Иванович Ершов взялся за культуру. За 18 лет работы в отделе культуры я приняла новые дома культуры во всех поселках района. Не успела только в Суши. Строить стали при мне, а принимала его уже не я.

Все клубы и Дома культуры мы оснастили новой мебелью, приобретали разные музыкальные инструменты: струнные, духовые, покупали радиолы и магнитофоны, баяны, занавесы и все остальное. Колхозы, а потом совхозы принимали в этом самое активное участие. Многие директора и председатели сами были активными участниками художественной самодеятельности. Наш район выступил инициатором культурного обмена с соседним Ермаковским районом Красноярского края.

Мы подготовили специальную концертную программу, взяли с собой команду футболистов и двумя автобусами выехали за Саяны. Дали там грандиозный концерт, я помню, у меня мурашки по коже бегали, когда пел мужской квартет в составе Михаила Бессмертных, Валерия Макарова, Владимира Голубева и Виктора Миледина Какие были голоса! А Витя Мартый-оол как пел! Женский дуэт у нас был великолепный, Алла Юшкова и Эмилия Доронина. Да и остальные номера были все один к одному. Зал аплодировал стоя. Местная газета поместила о визите пий-хемцев очень хорошую статью, потом ермаковцы приезжали к нам с ответным визитом.

Все это давалось нелегко, как и многочисленные смотры художественной самодеятельности. У меня практически не было никаких выходных, да и вечера зачастую проводила на работе, но каждый успех окрылял и давал новые силы для дальнейшей работы, которой не было конца.

На конкурсах мы часто бывали в числе лучших, даже в таких видах, не очень популярных в Пий-Хеме, как горловое пение. Помню, как тогдашний заместитель министра культуры Петр Михайлович Сумароков перед смотром говорил, что здесь на пий-хемцев и надеяться нечего, нужно ориентироваться на западные районы. А мы привезли трио горловиков, даже сейчас помню их фамилии – Кунгаа, Хуурак и Хорлуг-оол. Именно они стали победителями и получили путевку на конкурс фольклорных коллективов в Москве и оттуда тоже приехали с наградами. Это было вдвойне приятно.

– Вы проработали на должности заведующей отделом культуры целых 18 лет. Много это или мало?

– Скорее много, чем мало. По крайней мере, в нашем районе на этой должности больше четырех лет никто не выдерживал. Чаще всего год-полтора, ну два года. Слишком она необъятная, требует большой отдачи сил и времени. На это способен не каждый. Я знаю еще только одного заведующего, который пробыл на этой должности даже дольше, чем я. Это Шевченко Василий Васильевич из Тандинского района. Да Мария Ивановна Буянова лет десять заведовала отделом культуры в Кызыле. Вот и все.

Если все нормальные люди имели какие-то дни отдыха, праздники, для завотделом культуры их не существовало. Праздничные дни – это самая-самая работа. Нужно было по всему району организовать вечера, концерты, другие какие-то мероприятия. А еще отопительная система! У нас ведь как правило, если праздник – все кочегары пьяные. И ночами приходилось быть начеку. Однажды всю ночь пришлось провоевать с пьяным кочегаром, вплоть до вызова наряда милиции, а потом утром, в семь часов, ехать в Кызыл на заседание ВООПИКа (Всероссийское общество охраны памятников). А там меня посадили в президиум, и я прокляла все на свете, потому что очень хотелось спать.

– Я знаю, что кроме этой очень ответственной, трудной и бесконечной работы, у вас было еще множество различных общественных нагрузок. Как все это удавалось совмещать?

– Я и сама теперь не знаю, как это у меня получалось. Несколько раз меня избирали депутатом городского и районного Советов, была членом различных комиссий при райисполкоме, много лет возглавляла районное отделение ВООПИК, где велась работа по сооружению, реставрации и охране памятников. Тогда нами были взяты на учет все курганы нашего района, предотвращено несколько случаев увоза на строительство каменных насыпей с курганов.

Более двадцати лет была председателем районного комитета профсоюзов, который поначалу объединял 32 первичных комитета. В каждом комитете я должна была побывать хотя бы раз в месяц, присутствовать на их собраниях, знать о положении дел во всех организациях. Это была, по сути дела, вторая большая работа, только вот денег не платили. Но были награды. У меня есть грамота ВЦСПС, две грамоты ЦК профсоюзов, две грамоты Президиума Верховного Совета Тувинской АССР, это считалось на уровне правительственных наград.

– В те годы невозможно было занимать какой-то руководящий пост, не будучи членом коммунистической партии. Как это произошло?

– Сначала я об этом как-то не задумывалась, но меня все время агитировали и в райкоме, и в райисполкоме. В конце концов я вынуждена была согласиться.

– Вы помните процедуру приема?

– Конечно, хорошо помню. Я готовилась к этому дню, изучила Устав и на все вопросы отвечала без запинки. Вроде бы все были настроены ко мне положительно, и вдруг встал Дутов и сказал: «Кого это вы принимаете в партию? Вы знаете, что она – дочь врага народа, и муж у нее Сафьянов – сын кулака и врага народа!»

Меня все-таки приняли, но на следующее собрание я принесла стопу книг, где было написано о Сафьяновых много хорошего. И дала их этому Дутову, чтоб читал и знал, кто такие Сафьяновы.

– А где произошло знакомство с Евгением Сафьяновым, моим будущим отцом?

– Раньше квартир молодым специалистам не давали, их просто не было, а ставили к кому-нибудь на постой. Меня поставили на квартиру к старикам Исаевым, у которых жили их внуки Вадим и Евгений Сафьяновы. Вот там и познакомились, а вскоре я стала женой Евгения. 21 августа я пришла к Исаевым, а 21 сентября мы поженились.

– Что-то очень быстро. А до этого у тебя был кто-нибудь?

– Нет, никого не было. Я росла очень стеснительной девочкой и поэтому никогда и ни с кем не дружила и не гуляла, хотя знала, что в меня многие парни были влюблены и хотели бы дружить со мной. Трифонов Гошка был, он к нам с пятого класса без конца ходил, по хозяйству моему брату помогал что-то делать, маму тещей называл, такой смелый был. Говорил, что вырастет и женится только на мне. С тем и в армию ушел, на фронт. Письма мне писал, потом его ранило, и он приехал домой. А я стала прятаться, чтобы только не встретиться с ним. Даже с вечорок убегала, как только он появлялся.

Потом он стал начальником леспромхоза, ездил на тройке лошадей. Однажды мы с подружками были на покосе, и он приехал. Я как издали увидала его тройку, сразу в лес убежала. Он нашел меня там и сказал, что не надо больше его бояться и прятаться. И все, вскоре он женился.

Сашка Казаченко готов был душу за меня отдать, сколько раз пытался заговорить со мной, уж перед уходом на фронт, где-то дня за три пришел к нам домой вместе со своим дядей, но я как лежала на кровати, так и не встала. Он сказал тогда, что найдет себе девченку, хоть три дня, да подружит. И нашел мою подружку Надю Терехову. Когда провожали его на фронт, мы с Надей стояли вместе, он подошел и спросил Надю: «Писать будешь?» А сам на меня смотрит. Глаза у него такие были голубые-голубые. И он сам мне первый написал. Я ответила, и он про Надьку забыл.

Какие письма он писал – все в стихотворной форме. А я ничего не сохранила, все сжигала. Теперь-то жалею. Не вернулся, погиб Сашка.

Вася еще Киселев был. Он родом был со Смоленщины, родителей где-то потерял и жил у нашей родственницы, у тетки Шуры. Мы вместе с ним в третьем классе учились. Потом родители нашлись, и он поехал к себе домой. Когда уезжал, сказал, что будет мне писать. Я говорю: пиши, только, чтобы никто не знал. А он написал тете Шуре и туда же вложил письмо для меня. Ну и мне принесли это письмо. Так я три дня в школу не ходила, ревела, что Васька Киселев меня опозорил, письмо написал. Ему, по-видимому, написали про все это, больше он ничего не писал. А когда началась война, мне от него пришло еще одно письмо, с фронта. У меня и сейчас перед глазами первые и последние его строчки: «Здравствуй, Аня! Плакать, я думаю, ты уже больше не будешь. Ты уже взрослая, тебе 16 лет. Кончится война, вернусь и женюсь только на тебе». Больше от него писем не было, по-видимому, вскоре он погиб.

И еще были ребята, но как-то я стеснялась, не давала волю своим чувствам. А вот в Туву приехала, увидела Евгения и сразу влюбилась. Он, конечно, первый стал ухаживать. И любовь была такая, что хоть роман впору писать, такие чувства были сильные у меня к нему, да и он тоже любил меня очень.

– А что в нем было такого особенного?

– Красивый был, высокий. Работящий, все в его руках спорилось. Обходительный. За стол меня всегда на руках носил. Я ведь за стол никогда не садилась, пока меня не позовут, уж такой характер. Обязательно чтоб сказали: «Иди, Аня, обедать, или иди, Аня, ужинать».

– А почему? Чувствовала там себя чужой?

– Да вроде бы нет. Бабушка с дедушкой Исаевы ко мне хорошо относились. Особенно дедушка. Он всегда говорил: «Надо же, грамотная, а все делать умеет». У них шерсть была овечья, я всем носки и варежки связала. Муку надо сеять, я беру сито, сею. Дед удивлялся: смотри, как у нее сито в руках ходит! Наши девчонки так не умеют. Это он про сестер Жениных говорил. Лошадь надо запрягать, я запрягаю.

Тогда хозяйства еще были единоличные, у всех свои поля, так мы с Евгением и молотить ходили, и другие работы делали. Коров было пять штук, я их всех доила. А коровы тувинские, приученные давать молоко только после теленка. Я тогда маленькая, худенькая была. Пока этого теленка оттащишь от коровы, привяжешь его да потом вымя намусоленное им отмыть надо. Да если еще зима, холод! Тяжело мне эта дойка давалась. Но бабушка тоже довольна была: раньше-то ей эту работу приходилось делать..

– А откуда такое умение взялось у совсем молоденькой девушки?

– Как откуда? Я же в деревне выросла. С самых малых лет помогала матери, нас было у нее пятеро, я самая старшая. Отца не было. Мама нас тянула, как могла. Работала на трех работах – в колхозе, где ничего не получала, кроме палочек за трудодень, в сельсовете полы мыла, да еще в школе техничкой работала. Поэтому все домашнее хозяйство лежало на мне и старшем брате Пете, я корову доила, он свиней и овечек кормил. А летом мы во всех колхозных работах участвовали: и сено косили, и на прополку ходили, осенью молотили. Иногда мама уезжала в город хлопотать за отца, так мне приходилось за нее на ферме коров доить, а это не много, не мало – десять голов.

Я животных очень любила, когда в техникум уехала учиться, так думаешь, о ком я скучала? О корове и о свиньях. Безумно скучала о них. Когда приезжала в Гавриловку, так деревня наша называлась, в первую очередь бежала в хлев и стайку, повидать своих любимцев.

– А почему тогда библиотечный техникум, а не сельскохозяйственный?

– Не было такого в Канске в те времена. Был только педагогический и библиотечный. В педагогический мне больше хотелось, но останавливала моя нелюбовь к пению, которое надо было преподавать в младших классах. Еще в третьем классе мне учительница на уроке пения поставила четверку, и я решила, что очень плохо пою и с тех пор ни разу больше не запела. Даже в застольях не пою. Я всегда любила все делать лучше всех. А если что-то не получалось, то старалась больше за это дело и не браться.

А в библиотеке, думала, буду сидеть, книжки выдавать да вязать. Не понимала еще, что это тоже большая и серьезная работа. Ну и книжки почитать хотелось. У нас в Гавриловке библиотеки не было, книги были большой редкостью, если у кого-то завелась какая-то книжка, ее до дыр зачитывала вся деревня. Народ тогда дружный был. Всем делились.

– Вот все говорят, что народ полвека назад был совсем другой: и помогали друг другу, и веселились вместе, и горевали всем миром. А кто тогда доносы писал, откуда столько врагов народа взялось? Как попал в их число твой отец, мой дед Павел Иванович Петров?

– Отец был сноровистый, работящий и очень честный. Колхозники избрали его председателем ревизионной комиссии. И вот однажды он посмел указать председателю сельсовета Степану Бондареву, что тот присвоил себе не принадлежавший ему дом. Ну и Степан ему этого, очевидно, не простил. В деле отца он потом фигурировал как свидетель вместе с секретарем сельсовета Мигуцким.

– А в чем обвиняли деда?

– Его обвинили в шпионаже в пользу Японии. А поводом, очевидно, послужила поездка отца на Сахалин. Он поехал, чтобы посмотреть, как живут там люди, поискать лучшей доли для себя и для семьи. Устроился даже на работу и поехал домой, чтобы забрать и перевезти на Сахалин семью. Помню, как его встречала чуть ли не вся Гавриловка, выслали за ним несколько подвод, все высыпали на дорогу, ожидая появления лошадей с земляком, который рискнул так далеко заехать. Потом была общедеревенская гулянка с рассказами отца об увиденном.

Но уехать нам не удалось. Сначала отец заболел тифом, потом мама. Ну а потом отца арестовали, взяли его прямо с колхозного поля. Дома у нас ночью обыск был. А утром я бегала в сельсовет, чтобы повидаться с отцом. Запомнила, как он чистил яйцо, и у него дрожали руки. Потом их, а кроме него арестовали еще троих, повели пешком в Иланск. Я провожала их глазами, пока они были видны на пыльной дороге. Потом побежала в стайку и долго плакала навзрыд, сколько душа просила. Я не любила, чтобы кто-то видел, как я плачу. А брат Петр, когда узнал в школе, что отца повели, бросился следом их догонять, но так и не догнал. И больше мы уже никогда отца не видели. Мне тогда было десять лет.

– О дальнейшей его судьбе что-нибудь известно?

– Известно, но сведения эти весьма противоречивы. Помню, как мама несколько раз ездила в Канск, чтобы хоть что-то узнать об отце. А однажды приехала вся замерзшая, стояла у печки, отогревалась и плакала. Ей в милиции сказали, чтобы она больше не ездила и не хлопотала, потому что отец нам больше не кормилец и осужден на 10 лет без права на переписку. Потом приезжал какой-то мужчина, такой симпатичный, высокий и сказал, что, якобы, был вместе с отцом в лагерях на Колыме, что освободился и приехал передать нам весточку от отца.

А когда умер Сталин и стали всех безвинных реабилитировать, то на мой запрос пришел ответ, что Петров Павел Иванович умер 27 мая 1944 года от крупозного воспаления легких. А на другой запрос, который мы делали несколько лет тому назад в красноярскую прокуратуру, пришел совсем другой ответ. Там было сказано, что его судила «тройка» и приговорила к высшей мере наказания, которую привели в исполнение 6 августа 1937 года, то есть почти сразу после ареста.

– А зачем же тогда тот мужчина врал?

– Наверное, это был какой-нибудь подосланный, может быть, хотели еще и маму посадить, тогда ведь никого не щадили, ни женщин, ни детей.

– Даже представить трудно, что пришлось испытать бабушке, чтобы прокормить и одеть пятерых детей. Вам, наверное, приходилось и голодать, особенно в военные годы?

– Нет, голода мы почти не знали. Весной было время, когда кончалась картошка и варили суп из лебеды и крапивы. А так у нас всегда было молоко, в школе маме ежемесячно давали пуд муки, а это большое дело. Мама у нас очень проворная была, работящая. И одевать нас ухитрялась. К зиме всегда были теплые валенки, ботинки. Летом так обходились, без обуви, даже и понятия не имели, что нужно что-то на ноги надевать. Платьишки нам перешивала из своих одежд . Помню у меня была блузка из ее свадебного платья.

А когда я поехала учиться, мама выменяла муку на телогрейку военного покроя, сшила мне чуни из бараньих шкурок, а я сама связала себе чулки из белой овечьей шерсти. Так и ходила в техникум. Хотела она мне еще юбку синюю бостоновую купить, тогда у нас было много эвакуированных из Ленинграда, и у них можно было на хлеб выменять хорошие вещи. Но я даже заплакала, чтобы она не покупала эту юбку, я понимала, что тогда все останутся голодные или маме придется опять из сил выбиваться, чтобы заработать эту муку.

Я никогда не была тряпичницей, ни раньше, ни теперь. Что есть, то сношу, а уж тогда что-то новое куплю. Но мне иногда перепадали очень красивые вещи. Когда с войны вернулся дядя Иван, муж моей тетки Зины, он больше всех подарков привез мне. От него у меня была очень красивая немецкая кофточка из розового шелка, серое пальто из мягкого драпа, шелковый халат, из которого мама сшила мне платье и золотой перстень с камушком. Я тогда ничего не понимала в золоте и отдала свой перстенек кому-то из подружек поносить, так он и пропал. И во всем этом богатстве я и в Туву приехала.

И вся жизнь с тех пор у меня с Тувой связана. Всего и не перескажешь. Трижды была замужем. Детей двое. Старшая ты, младшая Надя. Она закончила университет в Иркутске, по специальности картограф. Сейчас живет в Калининграде, преподает в университете и работает старшим редактором в картографическом учреждении, является автором нескольких географических атласов. Четверо внуков и уже трое правнуков. Жизнь продолжается.

Татьяна Верещагина

Фото из семейного архива

(«Центр Азии»

№ 3, 23 января 2004 года)

 

Фото: 

2. На курсах инспекторов библиотек. Анна Петрова – вторая слева. Москва, 1959 год.

3. Семейная фотография: папа, мама, бабушка Мария Яковлевна, дети – Таня (в центре) и Надя. 1955 год.