«ЗВЕНЯЩАЯ НЕЖНОСТЬ» АНАТОЛИЯ ШАТИНА – ЗВЕНЯЩАЯ ДУША ТУВЫ
|
Москва. Донское кладбище. Длинная стена, аккуратныеквадратикиплит с именами и датами. В центре – в третьем ряду сверху – плита с надписью: «Анатолий Васильевич Шатин. 1904 – 1972». Здесь покоится прах автора «Звенящей нежности» – танца-души Тувы, ставшего хореографической визитной карточкой тувинского искусства. |
На скамеечке возле стены– седая женщина с прямой спиной. Спустя шестьдесят лет к своему первому учителю пришла первая солистка «Звенящей нежности» Наталья Дойдаловна Ажикмаа-Рушева.
У стены хлопочут с цветами дочери балетмейстера –Евгения Анатольевна Венгеровская-Шатина иЕлена Анатольевна Шатина. Солнечно. Тихо. И вдруг, переливами, высоко и светло –звон колоколов Донского монастыря.
12 июля 2004 года. Сто лет со дня рождения балетмейстера Анатолия Шатина.Звонят колокола. Звенит в душе «Звенящая нежность» – светлая музыка светлого тувинского национального танца, созданного потомственным москвичом, ставшимосновоположником тувинской хореографии.
А потом мы беседуем за столом, накрытым дочерьми в честь Дня рождения отца. Анатолий Адольфович, супруг Елены Анатольевны, особенно постарался в честь тувинских гостей, среди которых главный и самый почётный – любимая тувинскаяученица Шатина Наталья Ажикмаа. Разрабатывая меню с тувинским колоритом,специально искал по Москвесамую лучшую баранину. Хоть по-тувински баранина, конечно,не получилась – не найдешь в Москве такого мяса, как в Туве, но было очень вкусно. С душой приготовлено.
Евгения и Елена Шатины вспоминают свою недавнюю майскую поездку в Туву – на вечер-концерт, посвящённый столетию их отца. Для младшей – Елены – это была первая встреча с республикой, для хореографии которой так много сделал её отец. А для старшей – Евгении – уже вторая. Первая была в годы Великой Отечественной войны.
«Я поеду за границу!»
– Евгения Анатольевна, когда вы впервые услышали слово «Тува»?
– Это было в конце сорок второго года. Папувызвали в Комитет по делам искусств при Совете Народных комиссаров СССРи сказали: «Пришёл запрос из Тувинской Народной Республики. Просят оказать помощь в создании национального музыкального театра. Там уже есть наши специалисты, нонужны ещё дирижёр, хормейстер, преподаватель-хореограф, балетмейстер».
Приходит он домой и говорит нам с мамой: «Предлагают поехать работать в Тувинскую Народную Республику. Вы поедете со мной?» Они с мамой стали что-тоговорить, обсуждать. А я уже их взрослые разговоры не слушала,мне стало ужасно интересно: что же это такое – Тува? И мы начали искать брошюру об этой неизвестной нам стране. Раньше издавали такие брошюрки – по каждой стране мира. У нас дома их была тьма тьмущая.
Папа с мамой решили ехать. Мама моя – Елизавета Николаевна Чарова –тоже артистка балета, педагог.Стали знакомиться с теми, кто тоже решил ехать – семьямиМироновичей, Булатовых. Из детей ехала я одна. Имне было так интересно: «Я поеду так далеко! За границу!» А у меня тогда какая-то шишка на ноге образовалась, как рог. Не знаю, может быть, от голода – военное время, в Москве голодно было. Я даже не могла ступить на ногу, хромала. А пока мы до Тувы доехали, у меня всё прошло. Ну как же мне Туву не любить! (по-детски открыто улыбается).
Выехали мы в ночь под новый 1943 год. Экспресс «Москва – Владивосток». Купейный вагон. Рядом мама, папа. Спокойно, уютно. Это был такой контраст с пережитыми в Москве бомбёжками, с тем товарным вагоном, в котором мы с мамой ехали в 1941 году…
В сорок первом, когда война началась, мне было девять лет. Папа был в Татарской АССР – его направили помочь в подготовке предстоящей
в Москве декаде театрального искусства, там его война и застала. Нас, учеников, всех собрали на школьном дворе иувезли под Рязань. Эвакуировали. Спасали от бомбёжек. Привезли на бывший конезавод, в конюшне нас бросили, те, кто нас привёз, все куда-то разбежались…
Пробыли мы там около трёх месяцев: спали на сене, нечем даже прикрыться было. Нас никто не кормил,бродили по полям, рвали свеклу, ели сырой. Потом начали приезжать родители. Одного, другого увозят. Приехала и моя мама. Я помню, как мы возвращались в Москву: в товарном вагоне, под бомбёжками. Поезд останавливался, мы выбегали, прятались в картофельном поле. Бомбёжка заканчивается, мы обратно бежим. Так с грехом пополам доехали до Москвы.
И я помню, прекрасно помню то утро, когда мы приехали в Москву. Было очень рано, город только просыпался. И вот мы идём с мамой, идём пешком, трамваи не ходили Почему-то было очень тихо. Непривычно тихо. И я вдыхаюзапах асфальта, который я очень любила. Запах Москвы. Запах моих улиц. Помню это ощущение счастья: я снова дома!
Были страшные бомбёжки. Мы скрывались от них на станции метро «Маяковская» – это одна из самых глубоких станций метро в Москве. А потом и к бомбёжкам как-топривыкли. Привыкли и к этому «у-у-у-у» – звуку сирены. Правда, яего до сих пор слышать спокойноне могу – мурашки по спине.
Рояль над Московой сорок первого
– Из Москвы не пытались с мамой уехать? Ведь осень сорок первого была самая тревожная для столицы. Особенно 13 октября, когда прошёл слух, что городготовятся сдать. Я читала, что в этот день была страшная паника: поезда, уходящие на восток, брали штурмом, люди двинулись из города на машинах, телегах,пешком.
– Я очень хорошо помню этот день.Наш двор, большие старинные железные ворота. Во дворе почему-то никого. Я одна-одинёшенька качаюсь на этих воротах и смотрю на улицу. А по улице идут, идут, идут люди к вокзалу. Какие-то тележки катят, котомки, чемоданчикинесут. Детей ведут…
А один старик с двумя сыновьямивёз на тележке … рояль. Меня это так поразило. И я это запомнила так ярко: эта длинная, бесконечная череда людей и плывущий над ними рояль.
По радио ничего не объявляли, хотя оно было постоянно включено. Мы всё ждали какого-то сообщения, жили радио. И вот день проходит, другой – не вошли немцы. А люди всё идут. А потом мы не выдержали и вместе с такой же толпой тоже пошли с мамой на вокзал. А на вокзале! Товарные вагоны – теплушки, забитые людьми. Огромные очереди – чтобы только войти в вокзал. Мы посмотрели и вернулись – уехать невозможно.
Так и остались в Москве. Стали дежурить, как и все жители нашего дома, кто в Москве остался,на крыше– зажигательные бомбы тушить. «Зажигалки», как мы их называли, горят, шипят, а их надо тут же схватить и в бочку с водой или с песком бросить.
Мы все жили единой жизнью, единым организмом. Все были вместе. Не было такого, как сейчас: каждый сам по себе. Нас организовали, и я вместе с другими девочками шила рукавицы для фронта. И получалав девять лет рабочуюкарточку.
Папу в армию не взяли, у него была бронь. Когда он был молодым, оночень много танцевал – в труппе, организованной Александром Алексеевичем Горским из балетной молодёжи (прим. ред.: Александр Горский,1871-1924, артист балета, балетмейстер, заслуженный артист императорских театров, реформатор балетного театра). И вот раз ему после балета «Корсар» стало плохо. Кстати, было это в Большом театре. Его в костюме корсара вынеслина улицу и положили прямо на снег. Все растерялись, бегают вокруг него…Так он довольно долго пролежал. В результате – плеврит. И он всю жизнь с этим хроническим плевритом промучился.
Но надо знать моего папу: «Я всё равно пойду!». И пошёл в ополчение. Их тренировали, но никуда не послали. А потом он стал формировать концертные бригады, уезжающие выступать на фронт. Он работал очень много.
Сцена – остров, занавес - струи воды
Елена Анатольевна, включаясь в разговор: Папа всегда очень много работал – с юности. Он был очень трудолюбивый италантливый человек, близкий к гениальности. Говорю это не потому, что это мой отец. Он разбирался в таких разных вопросах!Он был высокообразованным человеком,мог совершенно свободно разговаривать со специалистами о физике, химии. Он знал немецкий, французский. Он и латынь знал, и древнегреческий языки, которые ещё в детстве усвоил в гимназии.
После Октябрьской революции эту московкую гимназию превратили в трудовую советскую школу.Ряд предметов, в том числе латынь с древнегреческим, из программы убрали,но оставшиеся преподаватели продолжали работать с прежней добросовестностью, выпуская в жизнь истинно культурных людей. Среди школьных друзей отца был, например, отец известной советской певицы Майи Кристалинской.
Папа начинал учиться в гимназии, а продолжал уже в советской школе. Так вот,в младших классах гимназии, онтак сумел впитать латынь, что поразил меня своей памятью, когда я уже была студенткой иняза.
Помню, сижу, зубрю, вымучиваю эту ужасную латынь, подходит папа и … начинает наизусть читать поэму на латинском языке! Вот тут я действительно поняла, какую надо иметь гениальную голову, какую память, чтобы вот так, своей взрослой дочери, читать без всякой подготовки выученный ещё до революции латинский текст!
– Так у вас, преподавателя английского, способности и любовь к языкам, от отца?
– Не такие глубокие, как у папы, но, действительно что-то передалось: английский, немецкий, португальский. Мне сестра всё время говорит, что я в жизни разбрасываюсь, но что делать, если мне в жизни многое интересно! У меня девять различныхдипломов, и она из-за этого надо мной подтрунивает. (Сёстры улыбаются).
Сестре же передалась папина любовь к театру. Она закончила театрально-художественное училище и много лет работала в Большом театре художником-модельером по театральному костюму, создавала образы для героев балетов, опер. Работала с Майей Плисецкой, Галиной Улановой, Ольгой Лепешинской.
Папа в 1923 годуодновременно окончил школу и хореографический техникум. Но, увы, танцевал недолго – всего два года, повредил связки ноги. С 1925 года сталбалетмейстером-постановщиком, педагогом. В Московском театре балета для детей поставил «Золушку», «Красную шапочку», «Мойдодыра», «Макса и Морица», «Похождения Мурзилки». А с 1929 по 1941 год был художественным руководителем Московского хореографического театра «Остров танца» и Школы сценического танца.
Евгения Анатольевна: Этот папин«Остров танца» был чем-то замечательным, необыкновенным! Ябыла типичным театральным ребёнком – меня постоянно брали на репетиции, спектакли, целыми днями была между актёрами, пока кто-то не вспоминал, что ребёнка надо быпокормить (улыбается). И помню тот сказочный остров – он до сих пор цел в парке культуры и отдыха имени Горького, тогда он назывался «Нескучный сад».
Зрительный зал находился на берегу озера, а на острове – сцена. Актёры подплывали к сцене на лодках. Занавес создавался бьющими из озера струями воды, подсвеченными разноцветными прожекторами. Это после нашло развитие в цветомузыкальных фонтанах.
– Так это вашего папы детище? Я ведь видела такой балет на острове в парке Горького – в 1985 году – во время двенадцатого Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. «Лебединое озеро» на самом настоящем озере. Это, действительно, было что-то необыкновенно романтичное. Но я полагала, что это что-то новое, специально для фестиваля придуманное. Оказывается, этоещё в тридцатых годах было и связано с именем Анатолия Васильевича?
– Да. Там папа поставил балеты «Красавица Радда» – его композитор Асафьев написал специально для«Острова танца», «Волшебная флейта», «Лауренсия», «Степан Разин» и другие. Но началась война и работа коллектива, конечно, прервалась.
Тува - сказка детства
– Евгения Анатольевна, акак встретила вас Тува всорок третьем?
– После всего пережитого, после бомбёжек, Тува показалась мне раем. Путешествие было длинным: десять дней добирались до Кызыла. В Абакане вышли из поезда, нас встретили специально посланные из Кызыла водители, нарядили всех в огромныеваленки, дохи из собачьих шкур, угостили мясом, снабдили спиртом, чтоб не замёрзли в дороге. Но мы всё равно отморозили носы (смеётся). Ещё бы – минус пятьдесят. Но какая дорога!Безмолвная красота заснеженных Саянских гор – смотрели и насмотреться не могли. С тех пор я полюбила горы.
А потом – Кызыл. Синие струйки дымков над домами. Шапки снежные на заборах и яркое-яркое, сумасшедшее яркое солнце. Ни ветерка.И такая тишина! Вот такой я запомнила Туву. Мне казалось, что я приехала в сказку. И потом, когда мы уже сноважили в Москве,и родилась Алёна, я ей постоянно рассказывала: какая прекрасная, красивейшая странаТува.
Это была сказка моего детства, поэтому я так хотела приехать в эту сказку ещё раз. И очень благодарна балетмейстеру Вячеславу Октябрьевичу Донгаку и его супруге Киме Чозаровне – организаторам и инициаторам этой поездки – за то, что встреча с Тувойв мае этого года осуществилась.
Он учил балету и жизни
Наталья Дойдаловна: В Туве до Шатина не было национального танца, кроме мужского «Танца орла», который танцевали во время борьбы хуреш, и Анатолий Васильевич создавал тувинскую хореографию. Он находил движения дляженских танцев, подолгу следя за тем, как работают, как двигаются тувинские девушки и женщины. Особенно внимателен был во время гастролей весной 1943 года – в Эрзинском, Тес-Хемском районах.
Очень терпеливо он работал с нами – девочками, набранными в балетную группу театрального училища. Мы ведь ничего не умели. Он подолгу занимался с нами у балетного станка: ставил пять основных позиций рук и ног, учил держать корпус, голову, руки. Занимался с подъёмом, у него было всегда приподнятое настроение. Он был очень требователен и учил нас ответственности, собранности, в то же время терпеливо относясь к капризам девочек и проказам мальчиков. И мы очень любили своего учителя.
А сколько интересного он рассказывал нам о балете, о ведущих мастерах. Благодаря ему мы приобщались к российской школе балета, танца. От него мы узнали столько нового и интересного об искусстве и просто о жизни!На своём первом экзамене весной 1943 годамы уже танцевали «Ноктюрн» Шопена.
Вся группа участвовала в исполнении белорусских, украинских, молдавских танцев: «Гопак», «Бульба», «Поляночка». А потом Анатолий Васильевич поставил первый тувинский женский танец. Его исполняла Галина Севилбаа (Бады-Сагаан).
Танец длился около четырёх минут – Галя танцевала, играя на флейте (лимби).
Семь девушек, семь тарелочек, семь нот
А второй танец он поставил уже для несколькихдевушек. Это и была
знаменитая «Звенящая нежность». В Тувинском национальном музее среди других фото тех лет хранится фотография, на которой запечатлены первые исполнительницы: Галя Бады-Сагаан (Севилбаа), Клава Веденеева, Аля Сельянова, Лариса Соловьева, Катя Харлыг, Фаина Дубовская и я. Так же этот танец исполняли Катя Кыдай и Клара Намчак.
Когда мы начали работать над танцем, Анатолий Васильевич объяснял мне, что я, солируя,должна не просто выполнять движения, а осознанно. Например, поднимая руки к небу, как бы просить у него хорошую погоду, солнце. Мы часто репетировали в парке – на природе. Так Анатолий Васильевич создавал у нас особое настроение.
Евгения Анатольевна: Папа так потом писал в своих воспоминаниях:
«Когда я работал над этим танцем, постоянно обогащался народными тувинскими традициями и обычаями. Колокольчики звенят в руках девочек – это я ходил к ламам и увидел у них звонкий шан (прим. медные тарелки, использующиеся при совершении буддийских религиозных обрядов) и попросил кузнеца сделать такие же, только маленькие. Для пальцев. Эти тарелочки поют разными нотами: до-ре-ми-фа-соль-ля-си. Отсюда родилась у меня мысль о семи девочках: они должны играть по нотам, а солистка Н. Ажикмаа, прекрасно исполняющая свою партию, выразительно и артистично ведёт роль. Каждое движение рук девочек взято из жизни: когда их руки закрывают лицо – значит, девушка стесняется».
У нас сохранилисьтри пары этихтарелочек из «Звенящей нежности», и мы с сестрой недавно передали их в Туву нашему другу и продолжателю дела отцаВячеславу Донгаку –для истории тувинской хореографии. Может быть, удастся когда-нибудьвосстановить и первоначальный рисунок танца, который современемпретерпел изменения.
(Прим.: сёстры Шатины подарили Фонду культуры Вячеслава Донгака и корейский, китайский танцевальныекостюмыиз коллекции отца, а республиканскому краеведческому музею – его любимый серебряный подстаканник, подаренный преданными учениками с «Острова танца». На резном подстаканнике выгравирована надпись «Анатолию Васильевичу от любящих ребят. 12. VII. 1938г.»).
В современной интерпретации танец исполняется без этих тарелочек, но они как бы звучат в замечательной музыке Алексея Николаевича Аксёнова. Там-та-тара… (очень точно и правильно напевает).
– Музыка, действительно, чудесная. В ней инежность, и поэзия, июность, и свет….
Наталья Дойдаловна: Когда я слышу музыку «Звенящей нежности», у меня слёзы на глазах появляются.
Такие люди: Миронович, Аксёнов, Пальмбах!
Евгения Анатольевна: Папа и Алексей Николаевич очень сдружились в Туве. У нас сохранился сборник из двенадцати тувинских песен, записанных Аксёновым, с дарственной надписью: «Дорогому Анатолию Васильевичу Шатину, брату и товарищу по совместной работе в Туве. Аксёнов. 1945 год». Они и после возвращения из Тувы много и плодотворно работали вместе.
Советские специалисты в области культуры, работавшие тогда в Туве, были такими увлечёнными, такими удивительными людьми!
Вы знаете, я всё время вспоминаю Ростислава Георгиевича Мироновича. Музыкант, дирижёр, он организовывал в Кызыле оркестр, буквально из ничего. Это был отличный человек. Умный, талантливый. Нет, талантливый – это какое-то избитое слово. Он вникал. Вникал в души людей. Так, чтобы через душу человека зазвучал инструмент. Инструменты тувинские ведь очень тихие. И он очень много работал над тем, чтобы оркестр зазвучал. Дополнял его новыми инструментами, исполнителями. Он обучил всех. Всех увлёк.
Даже я в его оркестре играла. Я была таким всеобщим ребёнком. И меня пихали и сажали туда, куда надо. Надо за ударника – садилась, надо на другом инструменте что-то исполнить – меня туда кидали. В нотах разбиралась отлично, была ритмичной, быстро схватывала. Смотрела на Мироновича и понимала всё, что надо делать.
Жаль, что о нём забыли в Туве. А это был отличный человек и специалист. Он очень дружил с Пальмбахом. Они были «не разлей вода».
А как много мы узнали от Пальмбаха (прим.: Александр Адольфович Пальмбах, 1897-1963, работал в Туве с 1930 года, один из зачинателейтувинской литературы, создатель тувинской письменности, автор тувинско-русских и русско-тувинских словарей, «Грамматики тувинского языка»,переводчик на русский языкпроизведений тувинских писателей, в том числе «Слова арата» Салчака Тока).Это был такой интересный человек! Когда он начинал что-то рассказывать, я слушала, затаив дыхание. Мне ничего больше не надо было. Я только слушала. Он так хорошо знал историю тувинского народа! Столько обычаев! Я очень хотела сходить в майский приезд на кладбище, на могилу Александра Адольфовича. Но четыре дня в Кызыле – так мало. Так много встреч было запланировано: в музее, в театре, с юными танцорами.Мы не успели…
Танцы в степи возле юрт
– Как я поняла, вы, хоть и были двенадцатилетней девочкой,очень активно участвовали в культурной жизни Тувы сорок третьего – сорок четвёртых годов.
– Так мы же все одной жизнью жили. Поэтому и участвовала во всём. Пример был перед глазами – папа с мамой и Миронович, который жил вместе с нами.
Мы жили на улице Ленина, дом 17, а во дворе у нас располагался радиокомитет.
Радио включаем, а там: «Дыннанар, дыннанар! Кызыл хоорай чугаалап тур» («Внимание, внимание! Говорит Кызыл»).
– До сих пор помните, как это звучит по-тувински?
– Конечно.Я туда всё время бегала, помогала. Папа ещё и радиопостановку делал по «Слову арата» Салчака Тока, меня привлекал на посильную работу.
А гастроли по районам! До сих пор помню первую поездку танцевальной группы и оркестра Мироновича. Я первый раз в жизни села на лошадь! Стёрла себе всю попу (смеётся), но так полюбила лошадей! Я могла сутками с лошади не слезать.
Едем мы, а уже за пятьдесят километров знают: артисты едут. Ждут. Приезжаем и прямо возле юрт начинаем концерт. Танцевала вместе с девочками «Молдаванеску», украинский танец. Та-та-тата (напевает), мы таким вихрем вылетали. Удивляюсь, как мы не падали? Ведь не на сцене танцевали – в степи. А с каким восторгом нас принимали! А сколько удивительного встречалось нам по дороге.
Однажды мы забрались на какой-то перевал, лошадей отпустили, чтобы они немного отдохнули.
И вдруг смотрим: стоит огромный полупрозрачный человек. Силуэт угадывается. Одной ногой он стоит на одной вершине, другой ногой – на соседней.
На нассмотрит, как на каких-то карликов. Мы все обомлели. Кто это? Что это? Мне объясняют: хозяин гор.
Как мне было жалко уезжать из Тувы, от её красоты, от тувинских школьных и танцевальных друзей и подруг. Когда в октябре 1944 года Тува вошла в состав СССР, то уезжало советское постоянное представительство, и мы с мамой должны были ехать вместе с ним. Папа оставался, чтобы закончить все дела.
Наталья Дойдаловна: Анатолий Васильевич уезжал зимой 1945 года. В феврале. За неделю доотъезда он принёс в класс книги икаждой из нас подарил на память – с тёплыми пожеланиями. Мне достался томик Пришвина.
Помню последнюю нашу встречу: в маленькой комнате канцелярии нашего театра он сидит уже с вещами, холодно. Я чайник вскипятила и его чаем пою. Он корочку чёрного хлеба макает и пьёт. Грустный такой, задумчивый. На другой день он уехал. Мы так грустили о нём. Сникли, пали духом. Словно осиротели с отъездом своего учителя.
Уехали и другие московские специалисты, и в 1949 году балета в театре не стало, его сократили…
Всё в жизни имеет продолжение
ЕленаАнатольевна: После войны папу направляли в Минск и Каунас, где он восстанавливал работу Белорусского и Литовского театров оперы и балета. Он и в Корее свой след оставил, где поставил балет «На вечно своей земле», танцевальные сюиты.
В феврале 1946 года он приступил к организации балетмейстерского отделения на режиссёрском факультете ГИТИСа (прим.:Государственный институт театрального искусства имени Луначарского, сегодня –Российская академия театрального искусства). Четверть века он был его деканом, стал профессором, преподавал ведущую дисциплину «Искусство балетмейстера». Его ученики и ученикиучеников живут и работают во всех уголках бывшего СССР, в Болгарии, Греции, Германии, Венгрии, Албании, Индии и других странах.
Папа так любил своих учеников! Он был так предан балету, своему педагогическому долгу! Папы не стало 9 января 1972 года. Совершенно неожиданно для всех нас стало очень плохо с сердцем – инфаркт. В последние часы жизни он беспокоился только об одном: «Как же так, ведь завтра мне надо быть на экзамене, меня ждут студенты».
… Как всё-таки всё связано в жизни и имеет своё продолжение. Одна из учениц папы Лия Таланкина, впоследствии ставшая профессором ГИТИСа, была учителем тувинского студента Вячеслава Донгака, тоже закончившего ГИТИС, уже в начале восьмидесятых. И по этой цепочке папина школа вновь вернулась в Туву. Теперь Вячеслав Донгак учит своих юных учеников, и им передаётся что-то от Шатина.
Знаете, мне кажется, что Вячеслав Октябрьевич очень похож на папу – огромным трудолюбием, увлечённостью, талантом и преданностью делу. Он даже мыслит и видит как папа: образами танца.
15 мая, на вечере памяти Шатина в тувинском музыкально-драматическом театре главным героем былтанец «Звенящая нежность». Его исполняли несколько раз: и профессиональные, и самодеятельные коллективы, и взрослые, и совсемкрохотные девочки. И я заметила: это никому не приелось, каждый танец зрители воспринимали очень тепло, радостно, хотя и до этого видели его не раз, ведь его в Туве исполняют повсюду.
И это так растрогало нас с сестрой. Значит, жива в Туве память об отце, значит живо и любимо народом то, во что вложил он душу шестьдесят лет назад – его «Звенящая нежность».
Беседовала
НадеждаАНТУФЬЕВА
Фото Чимизы Даргын-оол,
из фондов Тувинского
национального музея, архива семьи Шатиных
и Вячеслава Донгака
Фото:
1. Женя Шатина с тувинскими подружками Валей Шома и Кларой Намчак, 1943 год.
2. Анатолий Шатин в годы «Острова танца». 30-е годы ХХ века.
3. Беседа со зрителями. Елизавета Чарова, супруга Анатолия Шатина – после концерта в тувинской степи. 1943 год.
4. Наталья Ажикмаа-Рушева: «Спасибо, дорогой учитель!». Москва, Донское кладбище. Июнь 2004 года.
5. «Звенящая нежность», 1943 год. Слева направо: Галина Бады-Сагаан (Севилбаа), Клава Веденеева, Аля Сельянова, Лариса Соловьева, Катя Харлыг, Фаина Дубовская. В центре – первая солистка Наталья Ажикмаа (Рушева).
6. Танец с лимби. Исполняет Галина Бады-Сагаан (Севилбаа). 1943 год.
7. На сцене театра – балетная группа Шатина и оркестр Мироновича, 1944 год.
8. Профессор Шатин во дворе ГИТИСа. 1971 год.
9. Встреча в Туве. Елена Шатина, Наталья Ажикмаа-Рушева, Евгения Шатина (слева направо в первом ряду) с юными сполнительницами «Звенящей нежности» из ансамбля «Эдегей». Во втором ряду – педагоги Кима и Вячеслав Донгак, Любовь Сюктерек. Кызыл, май 2004 года.