ЛЮБОВЬ В АДУ

Недавно спохватилась: как давно я не была в театре? Оказалось, давненько уже – около года. И это серьезно озадачило: так и духовно деградировать недолго. Разучиться думать, сопереживать.

Ведь отношение к театру – показатель духовности личности. А полный театральный зал – показатель культуры, общего уровня развития горожан. Причем, не на легких вещицах, во время которых с наполняемостью нашего муздрамтеатра проблем нет, а во время серьезных спектаклей.

Именно такой серьезной работой, посвященной 60-летию победы в Великой Отечественной войне, стал спектакль «Три дня любви», премьера которого состоялась в Тувинском музыкально-драматическом театре 17 апреля. Спектакль, поставленный по повести Василия (Василя) Быкова «Альпийская баллада», настолько заинтересовал, что я, компенсируя свой пробел в посещении театра, посмотрела его дважды: и в день премьеры, и на следующий.

«Альпийская баллада», написанная в 1964 году, стоит особняком в творчестве Быкова. В его «окопной прозе», за неприкрытую правду которой так критиковали в свое время писателя, это единственная романтическая повесть о любви. Короткой любви узников, сбежавших из концлагеря – «руссо» Ивана и итальянки Джулии. Быков, выдержавший натиск обвинений в «узости обозреваемых позиций», отвечал на это тем, что его интересуют «не масштабы сражений, а масштабы человеческого духа».

Именно этот масштаб заинтересовал и главного режиссера театра Алексея Ооржака – в одном лице и автора инсценировки, и переводчика, и режиссера-постановщика спектакля. Вариантов юбилейного военного спектакля тувинской труппы было два: «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева и «Альпийская баллада». Режиссер остановился на последнем. Именно из-за темы любви, потому что уверен: «Любовь всегда побеждает». Даже если это любовь в аду, любовь бегущих через горы узников, сопровождаемая автоматными очередями и лаем овчарок-волкодавов.

У Быкова Иван погибает, спасая Джулию: настигаемый овчарками, успевает в самый последний момент бросить ее в пропасть – единственный шанс на спасение. У Ооржака погибают оба: раскинув руки в замедленном танце, вместе летят в вечность в белом тумане.

Почему он выбрал именно такой финал, допытываться у Алексея Ооржака бесполезно, он будет только загадочно улыбаться, заставляя вас самих искать ответ на этот вопрос: режиссер не должен пускаться в пространные объяснения своей трактовки и системы образов, они либо есть, либо нет. Главное, чтобы его поняли зрители и актеры. И такое понимание есть. «Они должны остаться вдвоем навеки», – очень точно и емко пояснила мне свое восприятие режиссерского замысла Галина Мунзук, одна из исполнительниц роли Джулии.

В спектакле два состава главных героев: в день премьеры играли Айдын Бады-Сагаан и Шенне Шоюн, недавние выпускники Санкт-Петербургской академии театрального искусства. Айдын и Шенне – супруги, у них растет сын Субедей, которому два года и восемь месяцев. Поэтому, думается, так особенно естественна была в их исполнении сцена мечты о будущем сыне – среди цветов на альпийском лугу.

За плечами второй пары больший театральный опыт: у Леонида Кан-оола десять лет, ну а Галина Мунзук, Заслуженная артистка РТ, в рекомендациях не нуждается: вся ее жизнь – театр.

Обоим парам пришлось на репетициях нелегко: Заслуженный художник РТ Валерий Шульга в очередной раз создал нечто неординарное, помогающее раскрыть режиссерский замысел. Не зря в театре говорят: «Шульга и Ооржак – два в одном». Сценография художника – сложная конструкция из перекладин и веревочных лестниц, уходящих под потолок сцены. На этих лестницах-горах происходит основное действие. Так что исполнителям пришлось стать еще и цирковыми артистами, их даже застраховали. Сначала, рассказывают обе Джулии, были и синяки, и занозы. Было и страшновато, но потом, когда уже вошли в образ, этот страх просто исчез, о нем забыли.

Эти горы-лестницы очень облегчили актерскую задачу: спектакль решается в движении, в пластике, ведь диалоги героев сами по себе небогаты: быковские Иван и Джулия говорят на отрывочной смеси русского (в спектакле – тувинского), немецкого и итальянского, понимая друг друга сердцем.

И уж совсем небогата словами роль сумасшедшего гефтлинга (немца-узника). Только несколько слов – «руссо» и «брод» (хлеб), да еще «Гитлер капут» и «гестапо», с которыми он с упорством потерявшего рассудок ползет за беглецами и, в конце концов, выдает их гестаповцам. Однако Олегу Сату удалось справиться с этой небогатой словами ролью: опять же за счет пластики и еще интонационного разнообразия. И хотя внешне образ его не сходится с Быковским: у писателя он – страшный, лысый, с безумными глазами, в спектакле – с волосами почти до пояса, в интеллигентных очках, это не мешает внутреннему восприятию персонажа, как знака беды, нависшей над героями, одаренными судьбой перед гибелью бесценным подарком – любовью.

Хотя реакция нашей публики всегда непредсказуема: вот и сумасшедшего Олега Сата ряд зрителей восприняли, как комического персонажа, встречая его появления радостным смехом. Впрочем, Алексей Ооржак относится к такой неадекватной реакции на трагическое со спокойствием философа, видя в ней не обидное непонимание, а, напротив, контакт со зрителем, пусть и нестандартный.

Да и сам спектакль, как вы уже поняли, нестандартный. И вызывает желание понять, вдуматься и перечитать «Альпийскую балладу». Что я и сделала, вернувшись домой после премьеры. И если такое желание еще раз (или даже в первый раз) вникнуть в быковскую военную прозу возникнет и еще у кого-то из увидевших эту театральную работу, значит, спектакль, посвященный 60-летию Победы, получился.

И пусть зал на «Трех днях любви» не был полным – это понятно, новая постановка – не шансонетка, рассчитана на определенный уровень зрителя. Главное – никто из пришедших до конца спектакля не ушел из зала.

Фото предоставлены литературной частью муздрамтеатра.

Коллаж Любови Рязанцевой.