ЖУРНАЛИСТ В ЗАКОНЕ

Всемирный День прав человека – 10 декабря – Михаил Афанасьев встретил в камере предварительного заключения.

В этот день победители и финалисты премии имени Сахарова со всех концов России съезжались в Москву: церемония награждения, приуроченная к Дню прав человека, была назначена на 11 декабря. Михаил тоже был приглашен. 8 декабря ему позвонил Тимошенко: «Прилетай, ждем! Кто лауреат – пока секрет, но ты – в списке финалистов».

За ним пришли оперативно: уже на следующий день – 9 декабря. Он уже знал, что придут, что в Москву его ни в коем случае не выпустят, у него тоже были свои каналы информации. Спокойно ждал.

Взяли его прямо в больнице, куда он лег подлечиться: здоровье что-то пошаливать стало. В обвинительном заключении написали: чтобы скрыть свою преступную деятельность, лег в больницу, используя коррупционные связи своей матери, Елены Михайловны Афанасьевой.

С потрясающей оперативностью возбудил хакасский прокурор очередное уголовное дело: 6 декабря на сайте «Национальная безопасность» был размещен материал Афанасьева «Хакасская «Охотбанда» пошла во власть» – весьма актуальный, как раз шла предвыборная компания в Верховный Совет республики. Спустя два дня Михаил уже сидел в камере предварительного заключения.

В КПЗ Михаил даже удивился: ожидал худшего. Ежедневный шмон-обыск, конечно, малоприятная процедура: «Встать! Лицом к стене!» А так – довольно прилично. И отношение к задержанным весьма корректное. Больше всего его поразила фраза охранника: «Ну, мы же ваши права не нарушаем…» Это, когда сокамерники отказались разносить обед по камерам: «Мы не пятнадцатисуточники». Вспоминая об этом, он улыбается: вот ведь где довелось, наконец, услышать про права человека.

Сокамерники приняли журналиста доброжелательно. Только удивлялись все: «Это что же за статья такая, сто двадцать девятая? Первый раз слышим, чтобы за такое сажали». Особой симпатией проникся к Михаилу парень со статьей 228, с длинным названием: «Незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка, пересылка либо сбыт наркотических средств или психотропных веществ». Чаем делился, сигаретами. Михаилу, как «особо опасному», никаких продовольственных передач с воли не полагалось, только казенная пища – следователь специально рапорт об этом написал, позаботился. Так что спасибо наркоторговцу: без курева и чая – главной радости арестанта – в камере совсем бы скучно было.

Сидел Михаил, курил с новым знакомцем, упорно повторявшим, что наркотики не его – подбросили, а сам думал: вот уж, правда, неисповедимы пути судьбы. Прокуратура, закон защищать призванная, его на нары сажает, а наркоторговцы, с которыми всю свою журналистскую жизнь боролся, куревом с чаем выручают.

Сколько материалов написал он об этом зле! О наркотиках – вещественных доказательствах, странным образом «пропавших» прямо из сейфа МВД; о странных судебных решениях, когда за особо крупный сбыт присуждает судья только штраф или условный срок.

В 2001 году со знакомым лесником по тропам наркоторговцев прошел – восемь дней по тайге бродил: из Абазы – в Туву. Лесник журналисту места показывает, а журналист ему сено косить-убирать помогает. Взаимный интерес. И сено убрали, и наркокурьеров видели, идущих в Хакасию из Тувы: республика давно уже надежным поставщиком гашиша стала – поля дикой конопли немеряны, работы в селах нет, вот женщины, дети тем и зарабатывают на жизнь – собирают отраву. Идут курьеры по проложенной тропочке: рюкзачок с тувинским зельем не сзади, а впереди висит. А раз целый караван повстречался: двое впереди пешком, через километр один на лошади, затем замыкающий.

После выхода статьи начальник управления по борьбе с организованной преступностью отчитывал своих сотрудников, Афанасьева в пример ставил: вас несколько десятков, а журналист всех обошел! Только не стало Михаилу от этой похвалы легче на душе: все стояли перед глазами те мальчишки из Абазы, радостно рассказывающие ему, как это выгодно – наркотиками заниматься: трехлитровая банка конопли – мотоцикл! И цифра из памяти не шла – 70 процентов школьников, по данным местной милиции, к восьмому классу уже одурманивают свои мозги гашишем.

Сидел Михаил, думал. В камере времени свободного много, много чего передумать успеешь.

На третий день надели на него наручники, сковали одной цепью с наркоторговцем – побегут, так вместе, посадили в «автозак», и повез их конвой в суд, меру пресечения назначать.

В суде – снова в камеру, маленькую такую, внизу, в подвале. Парня того первого в зал заседаний повели. Он, уходя с конвоирами, на Михаила взгляд кинул, возмущаться стал: «Вот до чего дожили: журналистов сажают!» Мелькнула мысль: «Может, он и не врет, что наркотики ему подбросили?»

Потом в комнату для допросов повели. Там адвокат сидит – Андрей Трейзе.

– Ну, как там на воле, Андрей?

– Плохо, Миша, пресс страшнейший идет, чтобы тебя посадить.

Понятно все Михаилу: значит, не отпустят даже на подписку о невыезде. В следственный изолятор закроют, вполне реально. А там полгода продержат, пока все забудут о том, что был такой журналист Афанасьев. Наркотики подкинут, за них уже судить будут: вот, мол, он кто на самом деле – простой наркоман. Или посадят в пресс-хату, ничего общего с пресс-конференцией не имеющей, а там тихо-мирно и убьют. Да что об этом думать, сто раз уже передумано. Его дело суда ждать.

Только не ведут его в зал заседаний. Странно как-то конвоиры забегали, и следователь уже не так уверенного смотрит, бумажками, в руке зажатыми не размахивает: вот, мол, ты где у меня – в кулаке.

А потом вдруг снова сковывают одной цепью с сокамерником и ведут в «автозак». Для порядка повозмущался: «Куда, на суд давайте!» А сам уже все понял: что-то произошло. Особенное. Не будет суда. И СИЗО не будет.

Едет «автозак», камера на колесах, по Абакану. Михаил в окошко зарешеченное смотрит. Снег идет! Как здорово! Свобода!

Только в камере чай заварили, зовут: «Афанасьев, с вещами, на выход!» А там уже, на выходе, за решеткой, друг Андрюха прыгает, руками машет, Андрюха, друг детства, единственный адвокат, защищать его взявшийся: «Я здесь, Миша! Я уже маме твоей позвонил, она ждет!»

Только домой приехали, звонок из Москвы:

«Здравствуйте, Михаил, это Алексей Симонов звонит, президент Фонда защиты гласности и председатель жюри премии имени Сахарова. Я хочу сообщить, что вы стали лауреатом этого конкурса, о чем мы только что сообщили всей аудитории, которая сейчас будет вам аплодировать».

И в телефонную трубку ворвался шквал аплодисментов…

Ему рукоплескали Москва и Владивосток, Назрань и Орел, Нальчик и Кызыл, Грозный и Норильск, Кемерово и Воронеж – его коллеги, собравшиеся в Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова на церемонию награждения.

Он растерялся. Он не знал, что надо говорить в таких случаях. Он еще не осмыслил, что происходит: слишком резкими были контрасты этого дня. Произошло чудо?

Мама присела на стул и заплакала.

А произошло самое простое: на защиту сибирского коллеги встали журналисты России и мира. Встало то самое гражданское общество, в отсутствии существования которого его пытались убедить те, кто хотел заставить его молчать, хотел уничтожить как личность.

Когда жюри премии имени Сахарова, единодушно решившее: из восьмидесяти девяти авторов именно Афанасьев достоин быть лауреатом, узнало, что журналист арестован, оно забило тревогу.

В Хакасскую прокуратуру, в органы власти республики понеслись звонки: что происходит, на каком основании задержан журналист-лауреат? На стол прокурора Белошицкого легло обращение президента Фонда защиты гласности Алексея Симонова: «Жюри конкурса крайне обеспокоено действиями вашей прокуратуры».

Вслед за ним – обращение из Парижа: Международная организация «Репортеры без границ», защищающая заключенных в тюрьмы журналистов и свободу печати во всем мире, требует «немедленного освобождения журналиста, арестованного перед получением награды имени Сахарова, которой награждаются самые достойные».

Обращения следуют за обращениями, заявления за заявлениями: в Генпрокуратуру, в Министерство иностранных дел России. Сайты правозащитных организаций мира три дня на всех языках пестрят именами: Михаил Афанасьев, Александр Белошицкий. «Нет никаких оснований держать журналиста под арестом только за то, что он делает свою работу».

Прокурору Хакасии, слишком поздно понявшему, против какой мощной силы он пошел, наглядно указали на его место в обществе.

В феврале 2005 года он вынужден был уйти в отставку.

Журналистская солидарность. Гражданское общество. Никакого чуда. Так и должно быть.

Премию имени Сахарова Михаил получил 26 января 2005 года, только тогда, хоть и сняли с него все «подписки о невыезде», удалось прилететь в Москву.

Раньше никак невозможно было: прокуратура приготовила ему еще один сюрприз – бесследно исчез паспорт, забранный следователем при задержании. Данные паспорта в делее есть, а паспорта как ни бывало. А без паспорта далеко ни уедешь.

Сам Отто Лацис, журналист-эпоха, автор двенадцати книг, чей стаж в журналистике – полвека, член жюри Сахаровской премии, звонил хакасскому прокурору, пытался убедить вернуть паспорт. В ответ прокурор стал учить Лациса, кому следует давать, а кому не давать премию имени Сахарова. Вернее, бывший прокурор.

А со следователем прокуратуры был у Михаила итоговый разговор.

«Пойми, я вынужден был это делать, я человек подневольный!»

«Знаешь, когда война закончилась, и нацистов судили, они тоже так говорили: мы только выполняли приказы. Уже тогда на Нюрнбергском процессе было установлено: исполнение преступных приказов не является ни моральным, ни законным оправданием. А то, что ты паспорт мой своровал и, знаю, сжег, так ты от этого счастливей не станешь, Бог все видит».

И ведь так и получилось, рассказывает Михаил: неважные дела сейчас у того следователя, сам оказался на подписке о невыезде по подозрению в убийстве своей девушки. Ее родные приходили, просили провести журналистское расследование, написать об этом. 

Он всегда старается помочь тем, кто приходит к нему со своим горем, а тут отказался: это может быть воспринято, как месть, а мстить он не хочет.

Бог все видит. Откуда у него это выражение: просто оборот речи или искренне, из сердца? 

– Михаил, вы верите в Бога?

– Да. Хотя мне год с небольшим был, я помню, как меня крестили. В далеком Узбекистане. Бабушку туда работать отправили. Помню даже машину, в которой меня везли в церковь – «Скорую помощь». Храм большой, светлый. Я даже мысли свои помню: «Все дети плачут, и мне надо плакать». Помню, меня понесли к купели, а я поворачиваюсь и вижу: стоят отец, мать. Помню, священник даже внимания не обратил, когда я заплакал. Это мое первое воспоминание. 

Знаете, вера помогает. Во многом помогает. Много таких моментов было, когда я знал, что должен поступить, как православный. 

– Что для вас самое главное в жизни? 

– Работа. 

– Что ранит вас больнее всего? 

– Предательство. Было: люди, которым верил, как самому себе, предавали. И подставляли. Сотрудник милиции брал деньги от моего имени за то, что я больше не буду писать о наркоторговцах. К нему приезжали: «Как так, деньги взял, а проблемы не решил. Он все равно пишет». «А я не при чем, я ему все отдал!» 

Соратник бывший на суде заявил, что я две тысячи долларов, якобы, получил. Трудно его осуждать, он два месяца в пресс-хате провел, ни на кого в суде не смотрел, когда это говорил. Господь ему судья. 

– Вас часто пытались купить? 

– Сколько раз! Говорили: называй цену. И люди такие, что в число богатейших людей России входят. Спрашивали: «Сколько?» Они думают, если журналист начал о чем-то писать, значит, его кто-то заказал и можно перекупить. 

Или предлагают: давай, мы тебе дадим рекламу. В форме взятки. Я знаю все их структуры, все магазины, фирмы, какая как называется, чем занимаются. Если это торговая фирма, то еще не факт, что она именно этим зарабатывает. Есть, например, ряд заправок, на которых запах спирта перебивают запахом бензина. У таких я никогда не возьму рекламу. 

– Самый главный человек в вашей жизни? 

– Мама. Она сначала ругала за эти журналистские расследования: «Сколько можно, сколько я могу за тебя бояться, ночами не спать?» А потом смотрит – бесполезно. Стала просто переживать за меня. Мама. Конечно, мама… 

– А жена? Женились бы, и легче стало: еще один близкий человек рядом, вместе с мамой. 

– Как тут жениться? Это ведь сразу – больная точка. За свою безопасность поручиться не можешь, а тут еще и жену опасности подвергать. 

Я считаю, мужчина никогда не состоится, если будет жить по стереотипу еще советских времен: отслужил в армии, пошел на завод, проработал год, женился. И все. Самореализоваться сначала надо, сделать из себя настоящего мужчину. 

Вот я как-то на улице сценку видел: машина не заводится, муж пытается что-то сделать, жена выскакивает, кричит: «Кто тебе разрешил лезть в карбюратор?» А он молчит, голову опустил. Он уже не мужчина. Какой он мужчина, если даже за карбюратор ответить не может? Не понимаю женщин: зачем им нужны такие? 

«Как так, тебе 29, а у тебя ни жены, не детей?» Да что может дать ребенку, какой мудрости может научить отец, который в 21 год женился, в 22 года уже ребенком обзавелся, в 24 – двумя. И только в этих проблемах и заботах крутится – деньги зарабатывает, а вечером пьет. Вот и сидят потом дети этих папаш по гаражам, водку трескают или наркотиками балуются. Самореализуются. 

Вот теперь, я считаю, я своим детям дам нормальное воспитание. И они меня уже не обманут. И я знаю, чему смогу их научить. 

- У вас не возникало чувство, что вы бьетесь лбом об стенку, прошибить которую нашими публикациями все равно невозможно? 

– Нет. Я считаю, что всего можно добиться. Журналисты могут расчистить эту землю. Могут! Может быть, я оптимист или романтик, но я уверен: можно все это искоренить. Если мы еще не можем все вместе, с наскоку наскочить и расшатать всю эту коррупционную систему, то хотя бы по винтикам ее разобрать. 

Но надо нести ответственность и за то, кто придет на очищенную территорию А вдруг еще хуже тех? 

– Еще и за это отвечать? Не слишком ли тяжкий груз для одного отдельно взятого журналиста? 

– Такова наша работа. Знаете, что радует после этих кругов ада: журналистов в Хакасии стали воспринимать, как реальную силу. И власти, и, главное, общество. Мне рассказывали, что с газетой «Шанс», в которой опубликовали материал о Сахаровской премии и Белошицком, работяги к нашему бензиновому королю ходили: не выплатишь зарплату – позвоню Афанасьеву. Выплачивал. 

Но ничего этого не было бы, если бы не Фонд защиты гласности. Алексей Кириллович Симонов столько сделал, такую поддержку оказал! Его поддержка значила абсолютно все. А как они меня встречали в Москве! Я растерялся даже: чем такое заслужил? 

Все жюри премии Сахарова, в полном составе, ждало своего сибирского лауреата. 26 января 2005 года было заполнено событиями, встречами и впечатлениями до отказа. 

Пресс-конференция в Центральном доме журналистов, специально абаканскому журналисту посвященная. Потом торжественный прием – в его честь, вручение диплома и премии. Алексей Симонов, Отто Лацис, Алла Политковская, Эльвира Горюхина, учредитель премии Питер Винс… 

Михаил смущенно улыбается: «Они мне потом сказали: сначала понять не могли, почему я с ними не здороваюсь. А я стесняюсь к ним подойти даже. Смотрю на Лациса и думаю: а вдруг обознался, вдруг это вовсе и не он?» 

Пресс-конференция тоже как в тумане прошла: не привык он на виду быть, все больше в засадах да на допросах. Правда, отвечал толково, когда вдруг терялся, на помощь приходил Лацис. 

«Через пару часов мы шли с ним в районе Чистых прудов, и я вновь чувствовал свое замешательство. Вот так просто идем с легендарным Отто Лацисом и говорим, как будто всю жизнь были знакомы. Беседуя, мы то сворачиваем в переулок, то переходили улицу, то вновь сворачивали. 

И вдруг я спросил: «А это центр Москвы? » И ведь знал, что центр, а зачем спросил, не знаю. Видимо, привык как в Абакане: нырнул в пару переулков и уже в другом районе. После двадцати минут ходьбы сработал инстинкт «жителя маленького города». Отто Рудольфович улыбнулся и ответил: «Это не центр, это сердце Москвы». 

Это воспоминание уже из статьи Михаила, размещенной 5 ноября на сайте «Новый фокус». Горькой статьи, потому что 3 ноября 2005 года Отто Рудольфовича Лациса не стало: он скончался на семьдесят втором году жизни, в НИИ имени Бурденко, куда попал после автомобильной катастрофы. 

У Отто Рудольфовича тоже есть строки о Михаиле. Держу в руках сборник публикаций победителей и финалистов премии имени Андрея Сахарова, выпущенный Фондом защиты гласности в 2005 году. Первыми идут журналистские расследования Михаила Афанасьева. 

Открывает сборник предисловие «Глоток кислорода», в котором есть такие слова: 

«… Но вот еще строки: «Все уверены в непотопляемости Машукова. Кроме нас. Ведь кроме правоохранительных органов, которые должны обратить внимание на творимое беззаконие и сделать его предметом расследования, есть еще и терпение. Терпение людей, которое должно когда-либо кончиться». 

Машуков – начальник охотоуправления, который прислуживает высоким (иногда – очень высоким) гостям из столицы, приезжающим в Хакасию пострелять косуль у кормушек в заказнике. С ним ведет нескончаемую праведную войну Михаил Афанасьев. Вот это и есть глоток кислорода, эти самые слова: «Все уверены в непотопляемости Машукова. Кроме нас». 

Да, на Сахаровскую премию выдвигаются люди, пишущие главным образом о мрачных вещах и часто – с опасностью для себя, что показывает, кстати, и история Афанасьева. Но ведь пишут! Пишут, несмотря ни на что. Пишут сотни журналистов, получающих в своей работе поддержку тысяч читателей. Россия сопротивляется произволу, какими бы опасностями ни грозило это сопротивление. И пока это так – у нас есть надежда». 

Эти строки написал Отто Лацис. 

Бремя славы не оглушило Михаила. Да и некогда было ему купаться в этой славе. Забот много. 

Во-первых, сайт «Новый фокус», собственное, ни от кого не зависящее  Интернет-издание, который он создал благодаря премии имени Андрея Сахарова. Теперь он главный редактор, он же – единственный сотрудник «Нового фокуса». Сайт постоянно обновляется новыми репортажами с мест происшествий, новыми расследованиями. 

Во-вторых, уголовные дела. Прокурор- то в отставке, а изматывающие дела остались. По пяти из  семи он уже оправдан «за отсутствием в деянии состава преступления». 

Листаю один из приговоров, глаза останавливаются на строчках: «Для защиты нарушенного права обращался в правоохранительные органы, не добившись справедливости, обратился к журналисту Афанасьеву, который написал правду». 

Непоэтичный стиль, казенная формулировка, но, мне думается, это самые главные слова, которые можно сказать о журналисте: написал правду. 

В-третьих, еще забота есть у Михаила: сессия. В 2004 году поступил он в Хакасский госуниверситет, в институт филологии, специальность «журналистика». На заочное. Высшее образование получать надо, это он хорошо понимает. Только со всеми этими уголовными делами запустил учебу. Надо подтягивать хвосты, а то неудобно даже.

Дня не хватает Михаилу, чтобы успеть везде. На заднее стекло своей машины он наклеил надпись «Миссия – выполнима!» Такая «Скорая помощь» гласности. 

Приезжает домой уже заполночь. Мама ждет, не спит. Она кормит его ужином, а потом он стоит у окна и курит, глядя во двор. Во дворе идет снег. Такой же, как тогда, в Москве, когда шли они с Лацисом, и тот сказал: «Это сердце Москвы». 

Это был не просто ответ, это был смысл наших взглядов. Противостоя правовому беспределу в провинциях, в разных частях России, мы защищаем это сердце. Сердце Отечества. Понимание этого тогда проскочило между нами. Точнее, от него ко мне. Этот момент жизни я запомню до конца», – пишет Михаил. 

Это не просто красивые слова. Он действительно так думает. И пока это так – у нас есть надежда. 

Надежда АНТУФЬЕВА 

Москва-Абакан-Кызыл 

Фото Бориса Тимошенко и из архива Михаила Афанасьева 

Фотопортреты в начале и в конце очерка Нади Антуфьевой 

(«Центр Азии» № 48, 49, 2, 9 декабря 2005 года)

1. Миссия выполнима!

2. Идет журналистское расследование. Михаил Афанасьев беседует с наркотортовцами. т.Черноторск. 2001 тод.

3. С мамой Еленой Михайловной. 

Надежда АНТУФЬЕВА