Из породы великой степи
– «Уруй!» И разорвался воздух от боевого клича, разбив тишину.
– «Уруй!» И девственность снега в мгновение ока разрушена вихрем коней.
– «Уруй!» И вернулся Чингиз, и ожило древнее войско под небом холодной весны.
Команда «Стоп!» разрушает иллюзию подлинности схватки. Но войско Тэмучина продолжает оставаться в седле, руки, сжимающие мечи, не слабеют, стремена натянуты до предела, и каждый готов, по одной-единственной команде «Мотор!» вихрем сорваться с места и биться не на жизнь, а на смерть, как и тогда, восемь столетий назад.
В ущелье Ондум, неподалеку от Кызыла, идут съемки одной из главных сцен фильма «По велению Чингисхана». Снимается начало вражды Тэмучина – молодого Чингисхана и Джамухи, эпизод под названием «Противостояние».
«Для Тэмучина – это очень серьезная драматическая сцена, где он должен решить для себя нравственную задачу. Они с Джамухой – друзья с детства. Брата Джамухи Тайчара, страстно любящего лошадей, подстрелил нукер Тэмучина, когда тот угонял лошадей. И тогда Джамуха взамен требует жизнь нукера», – рассказывает режиссер-постановщик Андрей Борисов. Тэмучин не может отдать нукера, потому что он исполнял долг. Великая Яса гласит: «За воровство – смерть», и молодому хану приходится вступить в бой со своим побратимом из-за простого пастуха.
Войско – тувинские табунщики, Джамуха – монгольский актер Оргил. А в самой гуще боя – выделяющийся мощью Тэмучин – тридцатитрехлетний актер Тувинского музыкально-драматического театра Эдуард Ондар.
Режиссер-постановщик фильма Андрей Борисов выбрал Эдуарда Ондара на роль Чингисхана не только благодаря внешним качествам. Режиссер говорит, что у Ондара – многогранный характер: одновременно и мягкий, и жесткий; спокойный, добрый и нервный, даже злой. В актере – та самая эта масса противоречивых качеств, которая была издревле присуща степняку-кочевнику, настоящему человеку породы Великой степи.
Снова «Мотор!» и здесь, в ущелье Ондум, разумом осознавая реальность двадцать первого века, сердцем теряешь ощущение времени. Генетическая память вытаскивает (откуда?!) умение стрелять из боевого лука, биться на мечах и ловко мчаться с копьем наперевес, как будто всю сознательную жизнь сегодняшние тувинские табунщики только этим и занимались.
А Эдуард Ондар будто всю свою жизнь только и делал, что величественно сидел на коне, умудряясь выделяться богатырской статью среди немалого войска. Но как широкая река берет начало с ручейка, так и каждый человек начинается с детства.
ЛЮБОВЬ МОЯ, ПЕЧАЛЬ МОЯ
Он рос хилым и болезненным мальчиком. Терпеть не мог учиться. Больше всего на свете любил кидать камешки в реку и заворожено следить за расходящимися в воде кольцами. В такие минуты он забывал о школе и о том, что дома его ждет порка. Так мальчик переживал невысказанную любовь к девочке с красивыми глазами по прозвищу Каранмай (черненькая).
В те годы семья жила в Сут-Хольском кожууне. Родители Эдуарда были активными участниками художественной самодеятельности. Отец – Борис Дамдынович Ондар – изумительно играл на баяне, мать – Галина Седеновна – пела. Каждый вечер продавец и кочегар спешили вместе с такими же, как они, артистами в клуб. Кроме того, отец Эдуарда выполнял обязанности «диск-жокея» на сельской «дискотеке» – под его баян танцевала молодежь.
«Я был слишком мал и не участвовал в самодеятельности, – вспоминает Эдуард, – а вот рогатку держал уверенно и птичек постреливал. Наша ребятня тогда правдами и неправдами пробивалась на концерты родителей, а также на спектакли профессиональных артистов».
Тогда действительно, в духе призыва В.И. Ленина, искусство принадлежало народу, и жить в таком обществе, и быть свободным от художественной самодеятельности было невозможно. Мальчик рос в этой атмосфере.
Эдик – старший сын в семье. После него родились братья Эрик и Эраст. Имена сыновьям давал отец. А еще у каждого были свои прозвища. У старшего – Тадарыкпай (из тувинско-русского словаря дадарык – ржавый, покрытый ржавчиной), у среднего Кыдат-оол (китайский мальчик), а у самого младшего из-за необычного для тувинцев синего цвета глаз – Кок (синий).
Эдуард в детстве серьезно болел, у него долго не развивалась речь. Да и хорошо себя осознавать и помнить мальчик начал только, когда пошел в школу. По сравнению со сверстниками, вспоминает Эдуард, он отставал в физическом развитии. Но это не помешало ему в шесть лет влюбиться впервые и по-настоящему.
Он говорит о том периоде: «Я помню, как у меня все время было больно на душе. Не знаю, как это меня угораздило влюбиться в таком нежном возрасте. Была ли она красива, не помню. В памяти остались только ее большие глаза. Ни единым намеком, ни разу не дал ей понять о своей любви. Помню, учительница усадит нас за одну парту, сижу ни жив, ни мертв и боюсь даже голову в ее сторону повернуть. Больше такого пронзительного чувства у меня не было. Иногда думаю, что стал любить уединение из-за нее. Первый раз я узнал, что такое одиночество.
Потом опять заболел, и все вроде позабылось. Но иногда хочется ее разок увидеть. Я не боюсь того, что она могла неузнаваемо измениться. Лишь бы увидеть раз и слов никаких не надо».
Самым сильным впечатлением для мальчика стал переезд в большой город Кызыл. Но он оказался не столь радостным, как ожидалось. «Помню, тогда у меня в голове все время сидела мысль: «Зачем учиться, раз я этого так не хочу?» Было ощущение, словно меня из-под палки заставляют учиться. Странно, да?», – удивляется Эдуард.
У маленького Тадарыкпая не было друзей. «Честно говоря, я так и не полюбил учиться и закончил только семь классов. После седьмого класса заболел, долго лежал в больнице. У меня тогда была очень хорошая учительница. Она меня по-человечески пожалела и просто выписала аттестат об окончании восьмого класса. С ним я и поступил в Кызыльское училище искусств.
Правда, у меня сначала была мечта стать геологом. Самым любимым предметом в школе была география. Кроме того, что получал одни пятерки, однажды я умудрился получить пятерку с плюсом, считай, шестерку.
Однажды мой друг прочитал в газете, что идет набор на актерское отделение КУИ. Прибежал ко мне в больницу: «Давай попробуем поступить туда, эш (друг)». И я прямо из больницы пошел на экзамены».
– Эдик, а не сложно было тебе поступать с таким уровнем знаний и незавершенным обучением?
– Конечно, сложно. Самые трудные экзамены были по алгебре и русскому языку. А самый легкий экзамен был по специальности. Это и музыка, и танец, и сценическое движение, одним словом, все то, что входит в актерское мастерство. Вот они-то мне и сослужили хорошую службу. В училище началось мое взросление. Продолжилось оно в период учебы в ЛГИТМИКе – Ленинградском институте театра, музыки и кино.
Тогда-то, на первом курсе, и произошел во мне внутренний сдвиг. Я взялся за себя, решил измениться не только внутренне, но и добиться физического совершенства. Поселился в отдельной комнате общежития. Жил один, но своих однокурсников не сторонился. Но хотя дверь моей комнатушки была для них открыта всегда, душа моя была закрыта для многих.
БЛИЖЕ ВСЕГО ОДИНОЧЕСТВО
– А для чего было нужно такое отшельничество?
– Я тогда вновь понял, что одиночество мне ближе всего. Нравилось размышлять о многом. Шло духовное переосмысление своего «я», места и значения в жизни. Тогда начал интенсивно заниматься спортом. Так качался на тренажерах, что довел себя до физического истощения. Я не преследовал цели стать нагромождением мускулов, а просто хотел как будущий профессиональный актер, хорошо выглядеть и в жизни, и на сцене.
– А что ты еще вынес из тех студенческих лет?
– Немало хорошего. Самые лучшие воспоминания о моих педагогах. Я считаю, что они много сделали для формирования меня как личности. Это был конец периода застоя, что и сказывалось на всем, даже на учебном процессе. В обучении преобладала творческая инициатива, а не застывшая догма. Преподаватели внимание уделяли свободе выбора, уважали тебя как личность. В Питере было совсем не так, как в школе и в училище.
Думаю, что я в те времена неосознанно протестовал против авторитарной системы обучения в школе и училище. Если там меня никто не хотел понимать, и я для них был маленьким дикарем, то питерские педагоги приняли мою странность, как нечто само собою разумеющееся. А может, еще и время пришло такое. Я старался быстро и интересно выполнить задание, и когда преподаватели хвалили и говорили: «Эдик, ты – молодец, а сейчас можешь идти отдыхать», – был счастлив. Потому что до этого нигде так со мной не говорили. Думаю, что в Питере у меня зародилось ощущение внутренней свободы и осмысление себя как личности.
– Сильно хотелось тогда домой?
– Просто невыносимо. Так скучал, что начал писать стихи. Даже тоску по дому можно превратить в позитивную энергию. Чтобы заглушить ее, начал искать себя, пробовать в разных направлениях. Пел, рисовал, писал стихи, вырезал из камня. Можно сказать, в нужное русло направлял тоску по дому. Особенно скучал о родителях. Они мне много дали и в смысле внешности, и характера. Я у мамы спрашивал: «На кого я похож?» Получается так, что внешне похож на отца, характером на маму. Немного взял от бабушки с дедушкой. И совсем чуть-чуть от всей родни.
ПРИДУРКОВАТЫМ БЫТЬ – ТОЖЕ ТАЛАНТ
– Ты сложный человек?
– Так про меня сказать нельзя. Якуты, когда говорил им, что люблю играть на сцене придурковатых, пьющих мужиков, очень удивлялись: «Как ты при твоей фактуре подходишь для таких ролей?» А тувинский зритель особенно хорошо принимает моих комических героев. Творческая личность просто обязана уметь талантливо играть все.
Много образов взял у отца. Помнишь, наш дуэт с Анзат, где я Мекпер-оола играю? В нем полностью характер отца, его жизнь и причуды. Чем жена сильнее ругает мужа, тем он глупее становится. (Смеется.) И вообще, чем громче кричишь на кого-то, тем он больше теряется. Образ Мекпер-оола не придуман, это кусочек жизни, подсмотренный у отца, я думаю.
– А в твоей жизни бывает такое, что ты начинаешь себя вести как глуповатый чудак Мекпер-оол?
– Почему нет, конечно, случается такое. Когда приезжаю в большой город, становлюсь самым настоящим Мекпер-оолом. Особенно в аэропортах. Сейчас там контроль очень строгий. И когда начинают личный досмотр, я начинаю хохотать как сумасшедший (щекотки боюсь), вот и смотрят на меня как на ненормального.
– Ты – видный парень и потому из-за отсутствия внимания прекрасного пола наверняка не страдаешь?
– В моей жизни этого нет. С нашими девушками в свое время как-то не смог найти общий язык. Может, слишком сентиментальный. Мне они казались такими самостоятельными, самодостаточными, слишком самоуверенными. Мечтал встретить единственную и нежную, которой можно стать надежной защитой, любимым человеком.
И нашел Свету. Она у меня чувашка. Я ее долго искал и долго шел к ней. В этом году нашей семейной жизни будет десять лет, и я ни разу не пожалел и не подумал о том, что когда-то ошибся. У нас растет дочь Каролина.
– В жизни всякое бывает. Неужели все у вас так безоблачно и идеально?
– По большому счету, у нас не было серьезных скандалов, ссор. Только из-за того, что мы разной национальности, а значит, разных обычаев, менталитетов, возникают иногда небольшие недоразумения. Но мы все годы совместной жизни всегда вместе учились семейной жизни и воспитывали друг друга.
– А как ты относишься к обычаям чувашского народа?
– Конечно, я с ними сроднился. Больше года жил в Чувашии. Работал. Светины родственники приняли меня, как родного, но здесь в Туве, честно говоря, мои родители поначалу не принимали мою жену. Говорили: неужели во всей Туве не нашлось девушки для тебя? Может, поэтому у нас так и не было свадьбы. Но ни я, ни Света этому нисколько не огорчаемся. Так и живем. Самое главное – жить душа в душу, а остальное само придет.
– А Света не скучает по родным, не хочет переехать в Чувашию?
– Нет. По крайней мере, такого желания она мне не высказывала. Самое главное – мы вместе, а где – это неважно. Света Туву воспринимает, как свою родину. Когда уезжает в Чувашию, начинает скучать по дому, по Туве. Ее родина похожа на нашу республику.
– Светлана тоже закончила ЛГИТМИК. Как складывается ее карьера в театре?
– Света – режиссер кукольного театра. Может ставить спектакли. Но в нашем театре есть такая тенденция: тебе нужно, ты и делай. То есть как будто нужно только одному человеку, и в итоге он один и мучается. Это меня огорчает. Если театр – творческий коллектив, то все должны работать ради одной цели. Нельзя говорить только «я». Это мешает жить и работать. Нужно говорить «мы». Так что в этом плане Света остается одна.
Я стараюсь помогать. Но сейчас из-за съемок в фильме времени нет. А дома помогаю ей тем, что готовку еды взял полностью на себя. А со всякими там квитанциями по оплате коммунальных услуг очень хорошо управляется жена. Мы даже не договаривались о таком распределении труда, просто это как-то само собой случилось. Воспитание дочери Каролины – на Свете.
– А как складывается твоя карьера в театре?
–Идет обычная работа. Играю в спектаклях свои роли. Это ли не карьера для артиста, когда он востребован. Несколько лет назад я считал сыгранные роли и насчитал сорок восемь. Но среди них нет таких, о которых, положа руку на сердце, можно было бы сказать: именно эту роль люблю до глубины души, она – моя самая любимая. Нет. Потому что нельзя себе приказать: «Буду любить только ее».
Я вижу по телевизору знаменитых актеров, когда они говорят, что такая-то роль для него самая любимая и не могу их понять. Наверное, они лукавят. Если артиста научили, и у него есть природный талант, эта любовь должна быть изначально заложена в каждом воплощенном образе. И поэтому я считаю, что ошибочно утверждать об избранности некоторых ролей.
В КАЖДОЙ УДАЧЕ ЗАЛОЖЕНО ЗЕРНО УТРАТЫ
– А как же твоя звездная роль Чингисхана? Неужели ты ее совсем не любишь?
– Это, прежде всего, огромный и болезненный труд. Он также отражается на моей семье и родных. Потому что забирает меня от них. И не надо, прошу вас, думать, что я отхватил эту роль и страшно счастлив. Больше всего это работа, чем легкое счастье и везение. Приходится в двадцатикилограммовых доспехах целый день проводить на ногах – это ли не тяжелый физический труд. Ии, дадайым, берге чорду! Очень тяжело было.
А на зимних съемках доспехи Темучина и ханская шуба из шкуры волков потянули на все пятьдесят кг!
– Играя роль Великого Потрясателя Вселенной, неужели даже иногда себя не представляешь властелином мира?
– Нет. Мне режиссер фильма Андрей Саввич Борисов сказал, что я не должен играть Чингисхана, и я не играю его, я играю человека. Какой ты в жизни: печалишься, плачешь, радуешься, размышляешь – все это должно быть в образе великого Чингиза. Потому что это – естественно, потому что это – природа.
– Негаданное счастье – кежик – что-то забирает в ответ, говорят тувинцы. Что эта роль забрала у тебя?
– Забрала моего отца. Летом во время съемок я играл в сцене смерти Есугея – отца Чингисхана, так и случилось в моей собственной жизни. Мы потеряли отца.
По сценарию Есугей падает с коня и ранит руку. Опять же во время съемок так и произошло. Пришлось делать даже операцию на ключице. Теперь мне на несколько лет заказано спортом заниматься.
В Якутии в сцене соколиной охоты вдруг мне на руку стали садиться соколы, ястребы. Это удивительно еще и потому, что съемочная группа заметила: стоит мне из себя выйти, что со мной редко бывает, раз – и молния сверкнет в ясном небе. Все это указывает на взаимосвязь с природой духа великого прадеда. И надо к этому относиться с пониманием и осторожностью. Я так думаю.
– В фильме рядом с тобой есть шаман Хохочой. А в жизни кто-нибудь тебя оберегает?
– Да, одна знаменитая шаманка – якутка. Есть вера кок-денгер (синее тэнгрианство). Оно считается древнее язычества. Та шаманка – последовательница этой веры, общается с силами неба и природы и говорит, что я связан с ней. В 1994 году она меня видела во сне. Зашла вроде бы в какое-то общежитие, и в одной из комнат увидела кудрявого парня. Дора – это ее имя – говорит, что это был я. Якобы, пригласил ее к себе в комнату. И с тех пор она считает себя обязанной меня защищать, потому сама меня нашла.
Дора с тех пор присутствует на съемках фильма. Шаманка знаменита на всю Якутию. Люди записываются к ней за много месяцев вперед. Дора обладает даром ясновидения и иногда предупреждает меня о многом. Позвонила недавно и сказала, что нужно позаботиться о здоровье моей матери.
«Роль очень тяжелая», – утверждает якутская шаманка. Это не упавшее с неба счастье, как многие думают, а повторяю, большая работа и, может быть, утрата чего-то. Наверно, шаманка Дора будет меня оберегать до конца съемок фильма. Я думаю, что даже после съемок наше общение продолжится.
– В разных изданиях за пределами республики о тебе написано очень много. В основном, тебя очень хвалят, к чему тувинцы относятся очень осторожно.
– Да, конечно, люди боятся сглазить. Еще опасаются, как бы звездная болезнь не подцепилась. Ну, я же взрослый мужик. Нет у меня этой болезни, и думаю, что уже ею и не заболею. Просто за пределами республики много попадается таких людей, которые относятся к тебе, как к очередной знаменитости и торопятся на твоем имени заработать деньги, сделать бизнес.
Например, в Калмыкии и Бурятии на моих фото уже зарабатывают деньги. Еще открылся в Якутске ювелирный магазин «Чингисхан», там Чингисхан из золота сделан по моим фотографиям. Много вышло пиратских постеров и календарей.
Все это делается незаконно. Но я как-то на этом не зацикливаюсь. Только думаю, а что мы, тувинцы, тихо сидим-то? Если другие меня, как носителя образа Чингисхана, уже вовсю используют, то мы-то чем хуже? Хоть какие-нибудь деньги заработаем, и то хорошо. Я же за это ничего не требую.
– Эдик, а все-таки, если не секрет, какова сумма твоего гонорара за фильм «По велению Чингисхана»?
– Больших денег еще не видел и не держал в руках. Многие думают, что получаю чуть ли не миллионы. Это не так. И нужно отметить, что работаю не ради денег и обогащения. Просто эта работа мне по душе. Ну, а если приблизительно, один съемочный день равен примерно полугодовой зарплате артиста в нашем театре. Мне этого хватает. Самое главное, чтобы фильм действительно стал интересным для всех, чтобы был хороший прокат.
– А завидуют ли тебе из-за этой роли не только в жизни, но и в творческой среде?
– Я как-то с этим не сталкивался. Друзья и коллеги за меня очень радовались. Родные и близкие, безусловно, были счастливы. Но не все так гладко. Завистливые люди тоже встречаются. Их можно даже кожей ощутить. Иногда мимо кто-то молча пройдет, а я уже знаю. Еще якутская шаманка сказала, что буду чувствовать таких людей. Конечно, знать, что тебе завидуют и еще, того хуже, ненавидят, любому человеку больно и обидно. За что? Но я стараюсь над этим много не думать.
НАЦИОНАЛЬНЫЙ ГЕРОЙ ЯКУТИИ
– В Якутске ты настолько популярен, что журналисты однажды мне в шутку сказали: ваш Эдуард Ондар теперь – якутский национальный герой. Ты с этим согласен?
– Если честно, я думаю, что национальный герой Якутии – Андрей Саввич Борисов, министр культуры и духовного развития Республики Саха (Якутия), режиссер этого уникального кинопроекта. Якутия по сравнению с нами более развита, народ более состоятелен, их больше, чем нас. Мы схожи во многом, и по внешности, и по характеру. А отличаемся, на мой взгляд, тем, что якуты по сравнению с тувинцами больше времени проживали бок о бок с русским народом и духовно взаимообогащались.
У нас же было время, и хорошо, что оно прошло, когда мы не захотели жить с русским братом. Но это не цивилизовано. Если говорить: пусть тут живут только тувинцы, там – только монголы, еще где-то – только китайцы, то мы безнадежно отстанем от мировой цивилизации.
Национальные герои нужны, и чем их больше, тем лучше. У нас герои есть. Но мы их начинаем почитать только тогда, когда они уходят от нас. Хотя есть же среди наших современников такие величины, которые могли бы стать национальными героями наших дней. Например, это знаменитый борец Аяс Монгуш. Несомненно, великий человек Монгуш Борахович Кенин-Лопсан. Надо воздавать таким людям при жизни. А что после смерти? После смерти ничего.
– Трудно представить, сколько журналистов за последний год брали у тебя интервью. Как ты думаешь, они смогли передать твое истинное «я» в своих материалах?
– Большей частью в печатных СМИ того, что я говорил на самом деле, печатают мало. Журналисты, в основном, пишут много отсебятины. Или преувеличивают безбожно. Например, на вопрос: «Какой ваш любимый цвет?» отвечаю «зеленый», а в газете напечатано «красный».
Такие мелочи расстраивают и порождают недоверие к журналистам. Если вообще найдется тот, кто выразит то, что говорит тот или иной артист, я думаю, это будет талантливо. Любят они читателя не в ту, вернее в свою степь вести. Настоящих журналистов, ответственно относящихся к словам своего героя, к сожалению, мало.
В Туве журналисты меня мало беспокоят. А в Якутии приходится буквально убегать от журналистов, но все равно они меня очень профессионально вылавливают (смеется). На родном языке с журналистами общаться легче. Потому что родной язык из души и сердца идет, и потому не обманешь. А когда на русском начинаешь давать интервью, тогда идет уже наработанная техника (улыбается).
– Какая у тебя самая заветная мечта?
– Я мечтаю открыть для детей кукольный театр. Потому что у нас нет таких театров. Там бы ставились красивые тувинские сказки, легенды из истории нашего народа. Я готов играть в нем как актер и как кукловод. У меня есть опыт – год работы в кукольном театре. Так что в этом деле не новичок. Могу и других учить. Не знаю, сможет ли эта мечта осуществиться. Даже самый маленький театр не может состоять из одного актера и режиссера. А наших специалистов, выпустившихся, как актеры кукольного театра, что-то не видно.
Искусство требует огромных вложений. Этот большой мешок, не имеющий дна, не сможет ни окупиться, ни принести прибыль. И потому в этом деле без помощи правительства в финансировании никак не обойтись. Это же не ларек какой-то открыть, а театр для народа.
ТО, ЧТО ДОРОЖЕ ВСЕГО
– А вы с женой для своей маленькой Каролины играете дома спектакли?
– Мы с женой с 1997 года, тайком от всех, ставили вдвоем спектакль и ходили по детским садам, школам. В то тяжелое время так мы зарабатывали на жизнь. Этот наш семейный театр позволил пережить трудную пору, когда по девять месяцев люди не получали зарплату.
В одном садике нам тогда сказали: «Мы не хотим вас. Будем принимать только профессиональных артистов из театра». (Смеется) Думали, что мы с улицы пришли. А иногда, бывало, и выгоняли, даже не дослушав. Это был детский спектакль «Цыпленок». А своему ребенку мы предпочитаем рассказывать сказки. Мама обычно – добрую и красивую, а я с ужастиками и страшилками.
– Завсегдатаи ресторана «Эне-Сай» тех лет помнят тебя в качестве стриптизера. Это было действительно экзотическим зрелищем.
– На самом деле то, что танцевал тогда, оказывается, не стриптиз. Я в Москве видел настоящий мужской стриптиз. Мое исполнение, скорее всего, мужской эротический танец. А в стриптизе каждое движение несет в себе сексуальный заряд, может, даже агрессию.
Для меня важно было заработать денег, чтобы семью прокормить. Дочке было четыре месяца. Стриптиз в «Эне-Сае» кормил мою семью два года. Когда же с выплатой зарплаты стало лучше, ушел оттуда. Но элементы танца пригодились для образа Мекпер-оола. Со временем мужчина матереет, уходит та грация и пластика, умение двигаться. С возрастом сила земного притяжения любого гнет к земле. Молодые ближе к небу. Не ходят, а летают.
– Если работа над образом Чингисхана – не главное в твоей жизни, что же главенствует?
– Самое главное место в моей творческой жизни занимает мой театр. Театр – как дом, а друзья-актеры – как родные люди. Там все равняются друг на друга, на лучшего. Вплоть до мелочей. Кто-то похудел и похорошел, я ничем не хуже, тоже так сделаю.
В последнее время в театре многие актеры начали увлекаться спортом, качают мышцы, подходят за советом. Так что у меня появились последователи. Искусство всегда воспитывает и держит в форме. Я сам тоже многому учусь у своих коллег, привык жить в коллективе. А кино – это другое. Не получается такой привязанности друг к другу, как в театре. Съемочная группа собирается, месяц работает и разъезжается. Здесь не так, как в театре. В кино обычное дело – сначала отснять конец, а потом – начало, – поставить все с ног на голову. В этом особенность кинопроизводства.
– Кто оставил след в твоей жизни?
– Это мои учителя. В нашем музыкально-драматическом театре это – ветеран сцены Александр Халарбаевич Салчак, наш режиссер Алексей Кара-оолович Ооржак, уважаемые Люндуп Иргитович Солун-оол и Дыртык Баккысович Монгуш. То, что они в свое время подхватили эстафету у основоположников и продолжили историю театра, вызывает чувство благоговения перед ними. До сих пор они с нами занимаются нелегким актерским трудом. Своим присутствием влияют на наше творчество, рядом с ними смысл актерской жизни нашего театрального поколения начала девяностых и молодежи, пришедшей после нас, становится ясным. Без них было бы так пусто в нашем большом храме искусства.
В жизни личной я не могу сказать ни о ком, что кто-то меня направил, стал путеводной звездой, а в искусстве меня поддержал, за руку вывел, раскрыл и оценил Алексей Кара-оолович Ооржак – божией милостью режиссер.
– Что тревожит твою душу и причиняет ей боль?
– То, что снова стал одинок. Выхожу на улицу и долго хожу один. Это грустно. Болею душой, что мои родные – братья и мама живут нелегко. «Что бы такое сделать, чтобы всем им стало хорошо?», – думаю я всегда. Хочется всем угодить, но не получается. Это не столько материальная помощь, сколько душевная. А может, и все вместе.
Тоскую по отцу. Иногда вижу его перед собой. С виду я очень сдержанный и с первого взгляда суровый, но у меня часто болит душа и щемит сердце. Это и ведет к одиночеству. В такое время никого не хочу видеть, ни о чем не хочу думать. В такие моменты разговариваю со своей душой…
А в ущелье Ондум, под небом холодной весны, вновь и вновь раздается команда «Мотор!»
И в который раз бьются в яростной схватке побратимы-андаи, друзья детства Тэмучин и Джамуха. Закон справедливости и долг – превыше всего. Превыше даже родственных и кровных уз. Кто из них прав, а кто нет, рассудят восемь веков славы. Но трудный бой Добра и Зла, нравственное сражение справедливости с несправедливостью каждый день идет и у нас в душе. Значит, есть надежда на успех. Пусть будет так.
PS: О фильме с участием нашего земляка можно узнать на сайте www.chingiskhanfilm.ru
Подписи к фото
1. Эдуард Ондар в образе Чингисхана.
2. Новый год в Муздрамтеатре. Эдуард с женой Светланой и дочерью Каролиной. 30 декабря 2003 года.
3. Кадр из фильма «По велению Чингисхана».
Фото автора, Василия Балчий-оола и из семейного архива Эдуарда Ондара