Любовь, которая не отпускает
Станислава Шапиро в Туве знают. На улицах Кызыла он постоянно встречает знакомых. С ним здороваются артисты муздрамтеатра, сотрудники Национального музея, члены правительства, художники, журналисты, бывшие студенты, проходившие практику в археологической экспедиции. Наконец, просто друзья и приятели.
В нем узнают фотохудожника незнакомые люди.
Как-то раз мы сидели с ним в небольшом ресторанчике в Кызыле и в разгар застолья к 
Стасу подошли веселые гуляки из-за соседнего стола, попросили их сфотографировать. Его фотоальбом «Тува. Люди, горы, традиции» стал своего рода визитной карточкой республики в центре Азии.
Без преувеличения можно сказать, что после основателя Национального музея Владимира Ермолаева, создавшего фотолетопись Тувы первой половины XX века, Стасу Шапиро удалось глубже других заглянуть глазами фотомастера в душу этого прекрасного места и его людей. По крайней мере, среди тех фотографов, которые приезжали и приезжают сюда из-за Саян.
Стас Шапиро – петербуржец. Трудно представить себе что-либо более противоположное, чем образы Петербурга и Тувы. Может быть, поэтому Стасу свойственно такое обостренное, проникновенное видение центрально-азиатских пейзажей, лиц, ситуаций.
И еще: он на редкость открытый, светлый человек. С ним легко. Поэтому люди и горы одинаково охотно раскрывают ему свой внутренний мир.
«Станислав Шапиро. Для друзей – Стас, Стасик, Улуг-Шапир, а также гражданин Тапиров.
Фотограф (с ударением на последнем слоге). Фамилию известного дореволюционного фотографа взял нарочно при рождении. Мастер городского пейзажа, видов гор и степей, а также несомненный мастер фотопортрета.
Путешественник. В своих странствиях, почти как Марко Поло, соединил Германию с Монголией. Неоднократно пересекал Алтайско-Саянские хребты на автомобиле, на лошадях и пешком.
Отец пятерых детей. Вопрос: скольких жен муж? – остается открытым.
Любит: яичницу, майонез, выпить, детей, женщин, яблочный сок, хорошую дружескую компанию.
Не любит: туристов, рыбу, пиво, оставаться в одиночестве.
Религиозная принадлежность: не ест сало по субботам.
Изречения:
«Утро не может быть добрым!»
«Дело к обмороку – пора что-то предпринять!»
«Мы будем, наконец, делать это?»
«Лэхаим!»
Много лет работал фотографом в археологических экспедициях в Хакасии, Туве и Монголии. В настоящее время – фотограф Музея антропологии и этнографии РАН (Кунсткамеры). Пострадал во время недавних фотосъемок в музее: в процессе работы на него вылилась часть жидкости из банки с уродом. О последствиях судите сами».
Из текста буклета выставки фоторабот Станислава Шапиро «Люди и двери» (Петербург, музей Владимира Набокова, январь-февраль 2007 года).
РАЗМЕРОМ В ПОЛЖИЗНИ
– Как получилось, что ты, питерский человек до мозга костей, стал своим в Туве, и Тува для тебя стала своей? Какую часть твоей жизни занимает Тува?
– Ну… Наверное, половину.
– Почему так?
– Как можно сказать, за что любишь человека? Если начнешь объяснять, за что любишь – вся мистика разваливается на части. В итоге придешь к выводу, что ни за что. Чего это я его люблю? А вот любишь. Так совпало. Слава Богу.
– Как складывалась эта любовь?
– Семьдесят восьмой год. Я впервые приехал сюда. Нельзя сказать, что я прямо сразу влюбился в Туву. Но что-то запало в душу. Сошлись какие-то нити…
Семьдесят восьмой год – это была археологическая экспедиция Ленинградского дворца пионеров под руководством Виноградова. Стояли где-то за Балгазыном. Знакомство с Александром Даниловичем Грачом. И такая особая, непривычная жизнь – в палатках по двое, по трое. Все в кучу, все вместе. Ехали общим вагоном до Абакана четверо суток плюс сутки опоздание.
(Поясню читателю: в те годы в Туве работала ставшая легендарной археологическая экспедиция под руководством петербургского археолога Александра Даниловича Грача. Александр Данилович сам глубоко вжился в мир Тувы, был усыновлен тувинской семьей. В его экспедиции работали и учились школьники из разных районов Тувы. В их числе – будущий Герой России Сергей Шойгу.
И своим питерским соратникам Грач сумел передать чувство привязанности к Туве. Его учеником был Алексей Владимирович Виноградов, создавший в Ленинградском дворце пионеров кружок археологии. Своих кружковцев Алексей Владимирович ежегодно привозил в Туву.
Эти экспедиции определили судьбу многих из них. Константин Чугунов, Алексей Ковалев, Владимир Кисель, Сергей Хаврин – ныне известные исследователи древней истории Центральной Азии – выходцы из этого замечательного кружка. Своего руководителя кружковцы до сих пор любовно и уважительно называют «Шефом»).
ЛУНА И ТОРТ – НЕОБЫКНОВЕННЫЕ
– Нелегко попадать в Туву. И какие воспоминания от этой дороги?
– Да, в общем, нормальные. Ехали себе и ехали. Нас было много, целый вагон. В тамбурах открывались двери, можно было сесть, свесив ножки, посидеть.
От Абакана – на автобусе, вернее, на автобусах: в один все не влезли. Потом долго в Кызыле торчали, ждали автобуса, который нас отвезет в Балгазын. Купались в протоке у парка.
В Балгазыне тоже ждали машину, чтобы доехать до места. Первый раз в Туве. Еще ребенок же был, восьмиклассник. Все впечатляло.
Вот, было приключение, что контейнер с вещами не приехал. Вернее, приехал за неделю до нашего отъезда. Жили, в общем-то, сурово. Зато потом, под конец, все было: консервы «Ланчен мит», сгущенка, горошек, шоколад. Дети же. В экспедиции всегда о чем-то мечтается, о каких-нибудь благах цивилизации. Мне тогда в мечтах виделся такой необыкновенный торт.
Еще из впечатлений – пыльная буря безумная. В самом конце – дожди, все затопило. А главное – луна. Понимаю, что так не бывает, но мне кажется, что она была в полнеба.
– Да, у меня тоже первое впечатление от Тувы – луна: в 1990 году, на Вавилинском затоне. Ночь, темно – и огромная луна выходит из-за гор на том берегу. Конечно, здесь небо по-другому видится, чем в Питере.
Стало быть, в Туву тебя привели занятия в кружке археологии. А как ты попал в кружок?
– Случайно. То есть, ничего случайного не бывает. Я ходил в походы, на туристские слеты ездил. Соображал, значит, как полевая жизнь происходит. Знал, что такое абалаковский рюкзак, палатка, спальник, костер. Мне это нравилось.
А в кружок к Шефу меня привел мой одноклассник, Мазуркевич, по прозвищу Мазурик. Сейчас он археолог, работает в Эрмитаже.
Ну, понятное дело, к этому времени мы все читали книгу Керама «Боги, гробницы, ученые». Выставка сокровищ гробницы Тутанхамона как раз незадолго до этого была в Эрмитаже. Это все было красиво. Я «прикололся». Было интересно.
Потом – семьдесят девятый год. В тот год у нас был отдельный отряд. Мы не копали, а делали геодезические работы и разведку. На границе Тувы, Хакасии и Красноярского края. Кутужеково, потом река Теплая. Прошли по Теплой, искали палеолитическую стоянку. Потом через Гагуль в наши, теперь уже родные, места.
– То есть, в Турано-Уюкскую котловину, где в начале 2000-х годов работали на кургане Аржаан-2, и где в этом году начали исследование загадочного кургана Чинге-Тей.
– Да. Оттуда потом попали на Сут-Холь. Прошли пешком долину Алды-Ишкина, потом перевалили через хребет на Устю-Ишкин. Там в нескольких местах стояли отряды нашей экспедиции. Там мы копали тоже. Был прекрасный совершенно сезон. Тогда и началось сближение с Тувой.
ПЕРВЫЕ ФОТО – СОДЕРЖИМОЕ ДАЧНЫХ СОРТИРОВ
– А как ты стал фотографом?
– Как стал? Все фотографы пишут про то, что была старенькая «Смена», или папа на Новый год подарил старенький «Зенит».
Это, конечно, было, но никак не «прикалывало». Но как-то приятель – я уже учился в пединституте – отдал мне свой, действительно, «Зенит». Меня заинтересовало, как это происходит, я стал спрашивать. Тем более, мама снимала.
Стал фотографировать. Собственно, первые мои фотографии – содержимое дачных сортиров. Там сквозь щели било солнце, переливались какие-то замечательные цвета. Очень красивая такая абстрактная картина, если убрать антураж. Косые лучи, разной ширины щели, улетные цвета.
Отснял всю пленку. Понятное дело, ничего не получилось. Стал думать – отчего не получилось? Так и началось.
Потом я ушел в армию. В армии я дружил с полковым фотографом. Мы с ним выпивали, обсуждали, что и как надо делать. После армии пошел работать в библиотеку Академии наук. Там была кое-какая техника, я стал конкретно этим интересоваться, читать книжки по фотографии.
В магазине технической книги на Пушкинской улице была знакомая продавщица, она мне звонила и говорила: «Пришла новая книга издательства «Мир» по фотографи». Я кучу всего перечитал благодаря ей.
– Когда и как ты окончательно осознал себя фотографом, фотохудожником?
– До сих пор не знаю. Как-то так получилось… Из пединститута я ушел, поступил в Институт культуры на какое-то там кино-фото.
К тому времени уже неплохо снимал. Во всяком случае, мне казалось, что я что-то могу. Не хуже, чем другие. И оказалось, что – да. Там ведь были обсуждения, оценки твоей работы со стороны. Надо было выполнять задания.
Институт, правда, не окончил, но очень важно, что была такая палочка, которая погоняет. Одно дело, когда сам себе что-то придумываю, другое – когда тебе говорят: нет, дорогой, ты мне сделай портрет, ты мне сделай пейзаж, и какую ты поставишь экспозицию, когда фотографируешь негра на белом фоне?
Это и есть обучение. Чтобы талант раскрылся, нужен внешний раздражитель.
КАК СВЯЗАЛИСЬ НИТИ
– И когда же соединились эти две линии твоей судьбы – фотоискусство и тувинская тема?
– В восемьдесят восьмом году, после долгого перерыва, я поехал в Туву, в экспедицию Владимира Семенова. Собственно, это Костя Чугунов предложил: поехали к Семенову. Оказалось, что я там нужен как фотограф. Я и поехал – в отпуск.
Взял с собой черно-белую пленку, пару катушек слайдов, «Зенит» неплохой, набор объективов – в общем, кофр. Там снимал, печатал. Это было на Баян-Коле.
С тех пор почти каждый год езжу в Туву. С перерывом на Германию и Монголию. С 1991 года – лет десять в экспедиции Чугунова на Вавилинском Затоне. В начале девяностых много ездил вместе с тувинским археологом, увы, покойным Иргитом Унгульчековичем Самбу. Это называлось «паспортизация археологических памятников».
Самбу рисовал визуальный план курганного могильника, или как там это называется? А я фотографировал. Много где побывали. На Чагатае и вокруг, на Чаа-Холе, почти до Чадана доезжали.
С Самбу было замечательно: я очень благодарен и ему, и Косте Чугунову за то, что они это устроили. Это было бесконечное знакомство с Тувой. Он рассказывал много, у него всюду были знакомые, родственники.
– А какие еще у тебя были большие поездки по Туве?
– Когда я снимал для путеводителя «Ле пти фюте» в конце девяностых. В Тодже побывал, на Азасе, в Бай-Тайге, в Монгун-Тайге. И на машине, и на лошадях.
– Какие-то остались еще места в Туве, где хотелось бы побывать?
– В Кунгуртуге. Там не был ни разу. Я бы хотел, конечно, полетать, поснимать сверху.
ВЫЖИТЬ В КЫЗЫЛЕ БЕЗ ДЕНЕГ, НО С ДРУЗЬЯМИ
– В середине девяностых у нас, участников «затонской» экспедиции, начался замечательный процесс: обретение друзей в Туве. Давай вспомним, как это началось.
– Началось с Александра Ивановича Евсеева. Он в 1988 году был экскаваторщиком в бригаде дорожников поблизости от Баян-Кола и там познакомился с Семеновым и с нами.
Много лет потом работал в экспедициях Семенова и Чугунова. Это самая старая наша дружба в Туве. Но решающим оказался 1994 год. Мы тогда задержались на весь сентябрь. Появились тогда Надя Пономарева и Юра Ахпашев.
– Напомним читателю, что Надежда Пономарева и ее муж – художник Юрий Ахпашев – руководители широко известного ансамбля «Октай».
– Мы тогда поселились у Нади в подвале. Там стал собираться кызыльский «бомонд», и мы ходили в гости. В общем, наши кызыльские знакомые стали передавать нас друг другу. Все это было неожиданно и здорово. Сидишь себе все лето, копаешь, а тут вдруг такие горизонты открылись!
Еще одно прекрасное знакомство – Монгуш Борахович Кенин-Лопсан. Человек уникальный, живое сокровище шаманизма. Я его фотографировал, ему понравилось. Он теперь говорит мне: «Стас! Ты мой личный фотограф. Твоя мистическая обязанность – фотографировать меня каждый год. Когда я умру, этот процесс временно приостановится!»
На следующий год обретение друзей продолжилось, возникли новые знакомства: художник Валерий Елизаров, Елена Самданчап, Юрий Семенович Пищиков.
– Думаю, что на сегодня это наши с тобой самые близкие, самые надежные друзья. Ну, а потом эта дружба окрепла в суровом 1998 году.
– Когда я остался в Кызыле до зимы. Это было вообще… Интересно. Мы в тот год проводили так называемые спасательные раскопки – на месте, отведенном для строительства дач.
Оплачивать работу должно было министерство культуры Тувы. У нас с ним был договор. Мы приехали, работаем, а денег все нет и нет: «Приходите на следующей неделе». Мы заняли у наших друзей денег на экспедицию – две тысячи долларов, то есть, по тем временам тысяч 12 рублей, с тем, что, когда получим – отдадим.
И тут, в августе, происходит дефолт. И эти 12 тысяч мгновенно превращаются в 50 с лишним. А это уже серьезно. У Кости Чугунова в это время уже были завязаны отношения с немцами, он должен был в сентябре лететь в Германию. Это надо было сделать, потому что за этим стояли важные перспективы – собственно, будущие раскопки кургана Аржаан-2.
Он уехал, а я остался в Кызыле – добывать денег и расплачиваться с долгами. И торчал в Кызыле почти до конца ноября. И получил массу впечатлений и друзей.
Я, естественно, был без денег, и подрабатывал: фотографировал свадьбы, фотографировал театр, спектакли, и там со всеми подружился. Жил вольным художником.
Теплой одежды, у меня, понятно, не было. Лена Самданчап выторговала у родственника для меня куртку по какой-то странной цене. Такая кожаная куртка с подстежкой из пуха. В ней ходил по Кызылу, и мне было тепло. Я в ней вообще потом долго ходил. Пока не обменялся с одним приятелем: я ему – куртку, он мне – свитер.
СУПРУГИ ОТ РАЗНЫХ БРАКОВ
– Как же так получилось, что ты, проработав в экспедиции Чугунова все девяностые годы, не работал в качестве фотографа на раскопках «золотого» кургана Аржаан-2?
– Поначалу ведь раскопки Аржаана-2 оплачивали немцы. А у меня с ними отношения не сложились. Наверно, поэтому. Они поставили условие, что работать будут только специалисты, а рабочих-землекопов они нанимали на месте.
Поскольку я специалист по фотографии, а фотограф у них был свой, я оказался не нужен. На три года вышел из этого проекта.
В 2002 году был в Монголии – в роли начальника экспедиции, потому что начальник, Алексей Ковалев, депутат Законодательного собрания Петербурга, попал в политическую передрягу и на время оказался «невыездным». В 2003 году я уехал с семьей на «пмж» в Германию. Правда, долго там не выдержал – через год вернулся.
– Да, кстати, вот вопрос, который, несомненно, интересует наших читателей и особенно читательниц: какую роль «Затонская» экспедиция сыграла в твоей личной жизни?
– Как любит повторять один мой приятель, нельзя говорить: «Моя первая жена, моя вторая жена»; нужно говорить: «Моя супруга от первого брака, моя супруга от второго брака». Так вот, посредством «Затонской» экспедиции я приобрел супругу от третьего брака – Яну.
– Постой, но и супругу от второго брака ты, насколько я помню, приобрел благодаря «Затонской» экспедиции?
– Конечно, благодаря. А что может быть не благодаря экспедиции? Вся жизнь с этим связана. Хотя со второй женой Юлей я познакомился в Питере. Потом только узнал, что она хакаска, из Абакана, дочь Ирины Кононовны Кидиековой, которую я знал как ученого-этнографа.
В ТАЙГУ – С «БЕЛОМОРОМ» И ПАКЕТИКОМ СОЛИ
– Если уж вспоминать про «личную жизнь», то поведай миру о твоем замечательном переходе от Телецкого озера к истокам Абакана. Началось ведь все с личной драмы, а драма эта тоже завязалась в экспедиции?
– Переход был прекрасный. Это, наверное, было божественное наитие.
После разрыва с очередной любимой женщиной непонятно было, что делать, и это оказался выход. Правда, драму эту я нажил, все-таки, не в экспедиции, а тоже в Питере. Но не это важно.
Поход был замечательный. Поскольку я тогда был фаталист – умрем, так умрем, выживем, так выживем, а моему спутнику вообще было все равно, то мы ничего не стали брать с собой – ни карты, ни компаса, ни запасов еды.
Взяли «Беломора», из продуктов – пакетик соли, пачку чая, пакетик бульонных кубиков. Ну, еще палатку и спальники. И все. И пошли в тайгу.
У нас еще была замечательная теория: поскольку надо было что-то болтать. Представляешь, два таких оболтуса явились в центральную усадьбу заповедника и говорят: мы сейчас через ваш заповедник пойдем. Что нам скажут? А на хрена? Идите обратно: тут заповедник, тут нельзя ходить.
Вот мы и придумали: у нас разведка археологическая. Здесь же проходил древний тракт! Здесь же люди проходили еще шесть тысяч лет тому назад! На лошадях! Ого-го! Мы должны пройти, изучить маршрут. Заливались соловьями. Тогда нам говорят: серьезное дело, идите!
Вот мы и пошли. Котелок еще у нас был, котелка как раз на двоих хватало: развести бульонные кубики, а потом, не помыв, чай заварить. Без сахара.
Дней десять шли. Не спешили. Шли, оглядываясь по сторонам, сидели, смотрели, когда красивое что-нибудь. Тропа там такая, на тропу не похожая: засечки на лиственницах. Идешь и смотришь: засечка справа, засечка слева…
ЧТОБЫ ТУВА ДВИГАЛАСЬ
– Как родилась идея твоего фотоальбома «Тува. Люди, горы, традиции»?
– Желание сделать что-то такое зрело давно. И вот, когда я приехал из Германии, у меня был такой подъем, столько идей! Ощущение: ты все можешь! Сейчас все будет!
Как-то заговорил про идею собрать под одной обложкой фотографии Тувы со своим двоюродным братом Ленькой: он серьезный предприниматель. И как-то, наверно, на этом подъеме удалось зацепить его за живое, передать что-то важное.
Как бывает: кушаешь что-нибудь вкусное, и человеку рядом тоже начинает хотеться. Так и тут. Я его зажег, и он согласился дать деньги на издание.
Я нашел дизайнеров – Аллу Мышезерскую, Стаса Гиля. Звоню Леониду, говорю: это стоит столько-то. А его офис с моим домом был рядом, я к нему в тапочках ходил. Он говорит, давай, заходи за деньгами. И мы это все сделали.
– Фотографии, вошедшие в альбом – это какие годы?
– Это все годы, начиная с 1994. Тогда я начал снимать на цвет.
– При наличии возможности ты сделал бы сейчас еще один альбом о Туве?
– Нет. Интереснее было бы сделать что-нибудь другое. Еще один альбом был бы повторением.
Конечно, есть новые снимки, конечно, есть новые места, что-то снято более качественно. Сейчас можно все делать самому, обрабатывать. Можно было бы, наверно, тот альбом переделать, выпустить «вторую редакцию». Но специально делать новый я бы не стал.
А вот кино про Туву снять очень хочется. Хочется, чтобы Тува двигалась, предстала в движении. Чтобы это все переходило с плоскости фотографии в объемную зрительную форму.
САМЫЙ СТРАШНЫЙ ЧЕЛОВЕК
– Не менее провокационный вопрос: а что главное в фотографии? Или шире – в искусстве фото- и видеофиксации?
– Я бы не путал фото и видео. Потому что это разные принципы и по-разному они воздействуют. Разные законы: фотографии застывшие, и видео, где есть время и движение.
В этом смысле, может быть, фотография сложнее: раз – и получай результат, какой есть. Как говорят: кто самый страшный на свете человек? Фотограф: один раз щелкнул – и человек обезображен навсегда.
А в видео можно создать такой видеоряд, что, если одна картинка не нравится, то другие ее закроют, подправят.
– Ты говоришь, что хочешь снимать кино. Ты все-таки кто в первую очередь? Фотограф? Для тебя фотопринцип имеет решающее значение?
– Конечно, я фотограф. Потому что по натуре индивидуалист. Люблю работать один и не люблю работать в коллективе.
Не очень понимаю, что такое вообще коллективное творчество. Говорят: работает команда. Но в команде всегда есть кто-то один, который обо всем думает и все решает.
Вот видео – это всегда команда, это мы все взаимосвязаны. Это если не коллективное творчество, то коллективное действо.
Мне ближе поэтому фотография: я и фотоаппарат. С ним я договорюсь, он же не орет ничего, он молчит.
Но мне хочется показать то, как вижу Туву. Хочется, чтобы кто-то еще посмотрел на то, как это происходит в действии. Чтобы не рассказывать: вот облака, вот такой вот туман так сползал в долину…
На фотографии это не показать. А на видео – в движении видно, как сползает. И как поднимается вверх.
– Заменить глагол изображением?
– Может быть. Это совершенно по-другому действует. Если создать картинку, как все это происходит, такую же ясную и четкую, как я вижу это глазами. Или как я вижу глазами персонажей этого фильма. Вот это мне было бы интересно.
ЗАВИСИТ ОТ ТАЛАНТА
– Ты говоришь: вместо того, чтобы описывать, как облака сползают в долину, я хочу показать, как это происходит. Какова вообще связь между словом и движущимся образом? Можно ли одно заменить другим?
– Это зависит от таланта. Конечно, показать – проще, чем описать. Я уже научился делать так, чтобы получить фотографию такой, какой я ее вижу глазами. Если у меня не получается, я делаю еще дубль.
Это происходит на автомате. Но где-то в подсознании я каждую фотографию как-то называю. Словами это не выразить, как не понять, как рождается слово.
– Можешь ли ты этот процесс, во многом интуитивный, объяснить другому человеку? Ученику, например?
– Да. Но после. Когда есть результат. Когда можно объяснить: вот здесь удалось, а здесь нет.
Есть простой способ: можно перекрыть белым листом фотографию в разных местах, ее как бы скомпоновать. Видишь – вот так. Как тебе вот так?
На глазах результат меняется. Человек начинает видеть не то, что он сделал, а то, что хотел сделать изначально, но ему не хватило мастерства, уверенности в себе.
– Ты уже несколько лет ведешь учебную фотостудию в Санкт-Петербургском институте гуманитарного образования. Скажи мне, у тебя есть настоящие ученики?
– Я бы подождал с ответом на этот вопрос годика этак три.
КАК ПОЙМЕШЬ, ЗА ЧТО ЛЮБИШЬ?
– А что самое главное, самое ценное в Туве?
– Ну, Анджей… Самое главное в Туве – что касается меня – это наша с ней личная взаимосвязь.
– Какая?
– Я же тебе опять говорю: как поймешь, за что любишь? Можно перечислять долго, за что, но ведь это все не главное.
Просто вот такая любовь, которая не отпускает. Без встреч тоскуешь, засыхаешь, жизнь кажется немилой.
Это, наверно, на всю жизнь уже.
Фото из архива Станислава Шапиро
Фото:
1.+2. Тува и Санкт-Петербург. Фото Станислава Шапиро.
3. Руки Монгуша Кенин-Лопсана. Фото Станислава Шапиро.
4. Только облака и горы. С Юрием Пищиковым.
5. С супругой Яной в Питере.
6. В Монгун-Тайге. 2002 год.
Беседовал Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ