Старшая сестра
Когда давит груз авторитета твоих близких, это непросто.
Дочь того-то, сестра этого, жена самого – для многих этого достаточно для гордости, ощущения своей значимости. Ларисе Шойгу этот груз довелось ощутить вдвойне: сначала – на уровне Тувы – авторитет и известность отца. Потом – на всероссийском – младшего брата, чрезвычайного министра и Героя России.
Но эта худенькая женщина с элегантной мальчишеской стрижкой всегда старалась быть самой собой – самостоятельной личностью, не живя заслугами родных.
С детского сада способна на самостоятельные решения.
дивила родных, когда неожиданно, предварительно проверив себя в морге, выбрала профессию врача.
Еще более удивила, пойдя после института работать в психбольницу, по-простому – в сумасшедший дом. А самое кардинальное решение приняла уже в зрелом возрасте, круто поменяв свою жизнь: из родной медицины ушла в депутатство. 2 декабря 2007 года избрана в Туве депутатом Государственной Думы России пятого созыва.
Мы встречаемся в Москве в квартире ее родителей. В ее собственной квартире – затянувшийся ремонт, а разговаривать в Госдуме я деликатно отказалась – во избежание давления официоза. К подъезду стандартного дома в районе метро Юго-Западная подходим одновременно, депутат нагружена тортиками к чаю.
В уютной двухкомнатной квартире, стены которой любовно увешаны семейными фотографиями, встречает мама – Александра Яковлевна.
Папы – Кужугета Сереевича – нет, он лежит в больнице.
Мама хлопочет с чаем, дочь помогает. Мы смело налегаем на тортики и беседуем.
И почему-то начинает казаться, что мы давно знакомы. Хотя мы встретились в первый раз.
Верхом на собаке
– Лариса Кужугетовна, в чем самая большая, самая главная удача вашей жизни?
– Очень сложно сказать, я никогда над этим не думала. Наверное, семья. Слава Богу, папе – 89 лет, маме – 86, и они со мной, живы. И все мои близкие рядом.
Это, наверное, самое важное для меня в этой жизни.
– Самое первое яркое воспоминание из детства?
– Это было уже в Шагонаре, куда мы переехали из Чадана. Двор, забор, большая собака. Во дворе – снег. Снег искрится. Этот снег – пушистый, белый – и какой-то необыкновенный восторг остались в памяти.
Потом, уже позже – мой маленький брат верхом на собаке, той же самой.
– Вы – старшая сестра. Насколько?
– Я старше брата на два года четыре месяца. С младшей сестрой Ириной у меня разница в восемь лет. Мы с Сергеем родились в Чадане, а Ира – уже в Кызыле.
Знаете, мама иногда смеется: многие рассказывают, что помнят, как Сережа бегал по Чадану. Но этого просто не могло быть: из Чадана уехали, когда брату было три месяца.
Знаете, чувство, что у тебя есть брат, это какое-то особое хорошее чувство, это, наверное, на каком-то уровне подсознания.
– В детстве братья и сестры непременно дерутся. Кто кого побеждал: он вас или вы его?
– Мы с братом, как все дети, дрались – с переменным успехом. До того момента, как он понял, что сильнее меня. И с того момента мы могли спорить, отстаивать свое мнение.
Мы с ним всегда были близки и остаемся близкими – и по духу, и по мыслям. Можем поделиться своими проблемами, планами, сомнениями, безумными идеями.
Это близкий человек, с которым я могу поделиться всем.
– В детстве руководила старшая сестра или младший брат?
– Вы знаете, мы как-то росли очень самодостаточными. И главенства у нас не было.
Мне кажется, что и нами никто не руководил, никто не воспитывал, потому что мама с папой с утра до ночи были на работе. На нас никогда не давили, не диктовали: делай так, поступай только так. У нас никогда не подавлялась чувство индивидуальности, не давили на личность.
Папа все время в командировках, мама – в своем министерстве, она там экономистом была. И, в принципе, мы были предоставлены сами себе.
Знаете, какое у меня еще воспоминание из детства? Мы сидим с братом у окна на стуле и ждем маму с папой. Одни. Вечер. Поздно. Их нет. Они на работе. А мы сидим и смотрим в окно.
Тогда мы еще жили в коммунальной квартире, мы же начинали в Кызыле жить в коммунальной квартире.
Нянек у нас не было. Садик я бросила.
Двор моего детства
– Это как же можно бросить детский сад?
– А я сказала, что не буду ходить в садик, и все. В садике мне не нравилось, потому что там все время надо быть всем вместе и делать, как все. А у меня всегда было чувство противоречия, такой был характер.
– Девочка советского времени без чувства коллективизма? Это невозможно.
– Девочка советского времени еще и написала сочинение, в котором не согласилась с авторитетами. Я написала, что Наташа Ростова, которую все превозносят, вовсе не положительная героиня, не моя героиня.
У нас тогда была практикантка из института. Она сказала, что я не права и поставила четыре за содержание, хотя у меня никогда не было четверок за сочинение.
А моя преподавательница никогда бы не снизила оценку за свои мысли. У нас была великолепная преподаватель литературы Мария Михайловна. Она позволяла нам мыслить.
Так вот, я бросила садик и сидела дома. У нас был очень дружный двухэтажный дом на улице Красных партизан. Я помню хорошо все праздники, когда мы, все дети, были в одной квартире, а родители с соседями, друзьями – в другой. Помню, как взрослые пели, танцевали.
Еще хорошо помню, это было в хрущевский период, когда были перебои с хлебом. Были белоснежные сайки из импортной муки, а хлеба не было. Нас, детей, собирали в одну квартиру – мы сидели с бабушкой Настей наших соседей Киселевых, а мама с другими соседками ночью стояла в очереди за хлебом. Жена секретаря обкома стояла в очереди вместе со всеми.
У нас во дворе было много детей. Двор был очень дружный. Я помню все игры, в которые мы играли всем двором: штандэр, выжигательный круг, там нужно было выбивать мячом.
– Во дворе моего детства эту игру называли кислый круг. Сейчас в нее уже не играют, как и в другие дворовые игры, так увлекавшие нас. А в десять палочек вы играли?
– Да. Надо было в самом начале положить десять палочек на дощечку и бить.
Еще был момент, когда мы ставили театральную постановку. Это была инициатива жившей в нашем дворе Надежды Красной, сейчас – Народной артистки России. Она старше нас была и взяла на себя роль режиссера.
Мы писали пригласительные, разносили их по почтовым ящикам. Костюмерная была в нашей кладовке во дворе. Спектакль был прямо во дворе, в нем все дети были заняты.
Портфель, полный конфет
– Всегда принимать друзей детей. Кто бы ни приходил – обязательно принять, накормить.
Как бы мама с папой ни были заняты, у нас всегда дома был дом. И все наши друзья все были в нашей квартире – в любое время.
Мама пекла пироги. Так, как мама пекла, никто не пек. У нас были большие двухведерные кастрюли, и они были полны выпечкой. И у нас в доме было очень много людей: мои подруги, друзья брата.
Может быть, потому, что сестра младше на восемь лет, мы были всегда ближе с братом. Общие знакомые, одна школа – мы все окончили первую школу. Хорошая школа, очень сильные преподаватели. У нас был замечательный директор – Петр Васильевич Маркелов. Жив он или нет, не знаю, они потом уехали из Кызыла. Он преподавал математику, а его жена – химию.
Еще одна традиция – папин портфель с конфетами. Папа часто ездил в командировки в Москву, еще когда был главным редактором газеты. И я помню его портфель – большущий, полный конфет, которые он привозил из Москвы.
И эти конфеты всегда раздавались всему двору. Обязательно угощали всех.
Со сладостями у нас был связан смешной случай. Хорошо помню, как мы один раз ходили с братом покупать подарок папе. Мама дала нам денег, и мы пошли выбирать. Там, где сейчас универмаг «Саяны», были продуктовые магазинчики. И мы ему набрали шоколадок, шоколадных медалек. Мы ему подарили то, что хотели бы для себя, что считали очень хорошим.
Еще было правило: в семье мы не знали о том, что у родителей какие-то трудности, проблемы на работе. Это никогда не переносилось на семью.
Когда я училась в школе, с книжками было сложно, и мы все время выписывали книги. Папе приходила такая книжечка, где было перечислено, какие книги можно выписать. И отмечала нужное, в основном, я.
И я так радовалась книгам! Это для меня был лучший подарок.
Еще традиция – папа всегда дарил своим женщинам цветы, несмотря на их дефицит. Где он их брал? Каждой – отдельный букет: маме, мне, сестре. Индивидуальные букеты.
В восемь лет мне делали операцию: были частные ангины, и мне удаляли гланды.
Это было зимой, а у меня 21 января – день рождения. А папа был в командировке в Москве. И он из Москвы прислал мне в больницу поздравительную телеграмму. Помню, как доктор пришел и зачитал эту телеграмму из самой Москвы – девочке, которая учится в первом классе.
Хорошее у нас было детство.
Бабушкины подушечки
– И какие же конфеты вашего детства вам казались особенно вкусными?
– Как ни странно покажется – подушечки.
– Продающиеся без фантиков, разноцветные, формой напоминающие миниатюрные подушки, самые дешевые и доступные в конце пятидесятых – шестидесятых годов? Я их прекрасно помню, моя бабушка очень любила пить с ними чай, и я вместе с ней.
– И моя бабушка Арина Петровна, мамина мама, очень любила эти очень мягкие карамельки – подушечки. Они хранились у нее в комоде, и она постоянно угощала меня ими. Я до сих пор помню их запах.
Нас с Сережей часто возили в гости к бабушке. Была такая смешная история, когда меня, совсем маленькой, везли от бабушки в Туву. В Москве мама купила мне столичных шоколадок, а я ей скандал устроила: этого мне не надо, хочу конфеты, какие бабушка давала. Мама никак не могла понять, что это за конфеты такие особенные. Потом уже бабушка ей написала: обычные подушечки я ей давала.
Сейчас таких конфет я нигде не видела. Не продают.
Бабушкин домик стоял в саду. В доме пахло льняным домотканым бельем, она сама ткала. Помню, я лежу на кровати, на перине. И ее фигура со спины, в белом. Вечер. Она молится перед сном. Она молится, а я смотрю.
Бабушка меня отнесла крестить тайно. И Сережу окрестила, когда ему пять лет. Маме она потом призналась, а от папы это скрывала – боялась, что рассердится: партийному человеку крестить своих детей было не положено.
Знаете, такое чувство умиротворенности было, когда я к ней ездила. Умиротворенности и спокойствия.
Это было страшно
– Где же располагался этот сказочный бабушкин домик?
– Город Стаханов, Луганская область, Украина. Город интересный – в советское время четыре раза меня название.
До 1937 года назывался Кадиевка, в 1937 – 1943 годах – Серго, в честь Серго Орджоникидзе. Когда 3 сентября 1943 года Красная Армия освободила город от фашистов, он снова стал именоваться Кадиевкой. А в 1978 году, после смерти прославленного забойщика Стаханова, назван его именем.
Это те самые места, о которых писал Фадеев в романе «Молодая гвардия», связанные с подвигом молодогвардейцев.
– Биография вашего папы Кужугета Сереевича Шойгу, родившегося в 1921 году в сумоне Кара-Холь Бай-Тайгинского района, журналиста, писателя, государственного и партийного деятеля, хорошо известна в Туве, и во многом – благодаря двум его автобиографическим книгам.
А где корни вашей второй половины – по материнской линии?
– Девичья фамилия мамы, Александры Яковлевны – Кудрявцева. Она родилась в 1924 году в Орловской области – в сорока километрах от Орла. Их деревня сливалась с железнодорожной станцией Змеевка.
Еще до войны семья переехала на Украину – в Кадиевку, нынешний Стаханов. Там мама выросла, там по сей день вся родня живет.
Когда началась война, маме было 16 лет. Настолько все это было страшно, что она до сих пор помнит точную дату: немцы пришли в город 12 июля 1941 года. Оккупацию они переживали втроем – бабушка, мама и невестка – жена старшего брата. Мама, чтобы не угнали в Германию, пряталась на чердаке.
Но в самом конце оккупации, когда уже наступали наши, мама с подругами пошла менять вещи на хлеб. Дошли до Горловки, и полицаи их задержали. Отвели в страшное место за колючей проволокой, оттуда людей уводили и сбрасывали в шахту.
А вечером им удалось сбежать: пролезли под проволокой. Сначала полезли – полицай на них гаркнул. А позже другой полицай, наоборот, не остановил, а только прикрикнул, с матом: быстрей лезьте. Вся рука у нее была изрезана этой проволокой.
Их спрятали местные женщины, наутро пошли домой, бабушка уже считала, что мама погибла.
В 1951 году мама окончила Харьковский сельскохозяйственный институт. По распределению, в обязательном тогда порядке, ее направили в Туву. Она понятия не имела, куда едет. Но, приехав, так и осталась здесь. В городе Чадане, где начала работать, в управлении сельского хозяйства, познакомилась с папой, он был редактором районной газеты.
Поженились, и вот уже 58 лет вместе – всю жизнь.
– Была не совсем точна, назвав вас старшей сестрой: в Чадане живет ваша самая старшая сестра – сводная, дочь Кужугета Сереевича от первого брака. Я несколько лет назад была по ее приглашению в гостях в ее уютном гостеприимном доме, и она очень тепло отзывалась об Александре Яковлевне, обо всех вас.
– Мы постоянно общаемся. Сейчас – особенно часто: папа лежит в больнице, и Светлана звонит, беспокоится. Помогаем и ее дочери, и внуку.
Светлана родилась у папы в первом браке. Жена папы умерла, и так как папа остался один и долгое время был холост, девочка росла у бабушки и дедушки. Папа все время помогал родителям.
Когда Светлане было около пяти лет, папа женился, и бабушка с дедушкой познакомили Свету с папиной женой Александрой Яковлевной, но жить она осталась у бабушки с дедушкой.
Света была окружена вниманием моих родителей, которые помогали ей во всем. Вскоре в семье родилась я. Светлана всегда была и остается нашей старшей сестрой.
В Кызыле живет двоюродная сестра Айлана Кужугет, она – работник науки, замужем за Юрием Минаевым, мы часто общаемся.
Мне повезло с мужчинами
– Ваше любимое место в Туве?
– У нас в Туве просто невозможно выделить отдельные точки – все красиво.
Вы ведь знаете, как пахнет степь? Воздух с запахом дикой полыни ни с чем не сравнится, такого нигде нет.
Или места, где живут староверы – верховье Малого Енисея. Там из реки выходят камни – порог, сумасшедшее течение, а ты можешь часами сидеть на этом громадном валуне и смотреть на эту невероятную красоту. И это ощущение – надежности и в то же время захватывающей силы и мощи.
У нас все красиво. Как сказал один человек: закрыть бы всю Туву колпаком, сделать заповедную зону и ничего не трогать, чтобы сохранит все это.
– Можно ли жить в Москве и говорить: у нас в Туве?
– Можно. Москва – это город-космополит. Со своими бзиками, заморочками, со своими снобами. Это город, который поглощает всех людей и затягивает своей сумасшедшей энергетикой. Пожив в Москве, трудно потом приспосабливаться к другому месту.
Но любишь всегда то место, в котором – твоя жизнь. А вся моя основная жизнь связана с Тувой.
Мы переехали в Москву, потому что родственные узы в нашей семье очень сильные. Это принцип у нас такой – вместе. Считаем, что мы должны быть близко друг от друга
Когда жизнь разбрасывает близких, они отдаляются, а это – неправильно.
Сергей уже давно жил и работал в Москве. Ира после вуза в Кызыл не вернулась: вышла замуж, потом Саяногорск, Абакан, Москва.
В Кызыле с родителями жила я, и они себе не мыслили: как они без меня. Мы тянули- тянули, не хотели с мужем в Москву. Но тут все как-то сложилось одно к одному. Очень болел папа, у него такая астма была, он не переносил зиму в Кызыле, у него были очень тяжелые астматические приступы. Сын окончил первый институт, в городе для него не было никакой работы.
И мы как-то очень быстро – за две недели – собрались и уехали: в 1998 году, когда был дефолт. Уезжала с должности первого заместителя министра здравоохранения Республики Тува, на которую была назначена как раз в девяносто восьмом.
– Всех перетянул в Москву брат?
– Каждый приехал со своей судьбой. Но потянул, конечно, он – Сергей.
Мне очень повезло с мужчинами, которые меня окружали. Начиная с папы. Потом – брат, муж, сын.
Когда уже у папы стало немного сил, брат стал нашей опорой. Он взял на себя все папины функции защитника и главы семьи.
Так и получилось, что мы все оказались в Москве. И решили поселиться в одном районе – юго-западном. Один район – это не случайно, это целенаправленно делалась, чтобы быть в пределах видимости и доступности, чтобы можно было пешком дойти, если что.
Только Сергей у нас не москвич, у него в Москве жилья нет, он – из Подмосковья.
Сердце разорвать невозможно
– С учетом двух культур, которые живут в вас, кем вы себя ощущаете – русской, тувинкой? Вас никогда не рвало на части?
– Я просто никогда не думала об этом. Я просто чувствовала себя человеком – со своим мировоззрением, восприятием.
– Да, наше поколение об этом действительно не думало. Потом – с девяностыми годами – пришло время, когда существовавшая тогда в паспорте графа «национальность» вдруг резко стала актуальна и болезненна.
– Да, так было. Одна знакомая, еще в Кызыле, сказала тогда мне: «Я тебе не завидую, потому что тебя не примет ни та, ни другая сторона. Ты никуда не вписываешься».
Это и сейчас еще ощущается. Я знаю о многих вещах, которые говорят за спиной: она – не настоящая тувинка. А я и не говорю, что я – стопроцентная тувинка. У меня мама – русская. Почему я должна от этого отказываться?
Мне одинаково близки и дороги и папа, и мама. Как могу сказать: я – только то, или только это? Сердце разорвать невозможно.
– А что, от вас кто-то пытался добиться однозначного ответа? По типу тупого вопроса, которым умственно недалекий взрослый загоняет в тупик ребенка: кого ты больше любишь – маму или папу?
– Конечно, пытались. Но это ненормально.
В нашей семье мы всех принимали и принимаем. И друзья у нас были и есть – всякие.
Сейчас, когда все границы открыты, все общаются со всеми. У меня друзей, знакомых каких только национальностей нет. Что ж, я должна кого-то выделять особо, с кем-то пить чай, а с кем-то – нет? Смешно.
И просто глупо. На самом деле – ущербное и ограниченное мышление. Есть чувство национального достоинства, а есть – националистическое местечковое. Это разные вещи.
Национализм – самое отвратительное качество. Как говорила в свое время Старовойтова, это то же самое, что гордиться тем, что родился во вторник.
Окончание – в №39 от 1 октября.
Фото: 2. Папа, мама и Лариса Шойгу. Тува, Чадан, 1953 год.
3. Папа, мама, Лариса и младший брат Сережа. Тува, Шагонар, 1956 год.
4. Лариса Шойгу с мамой Александрой Яковлевной. Москва, 31 августа 2010 года.
5. Вся семья Шойгу в сборе.
Кужугет Сереевич и Александра Яковлевна с детьми: Ларисой, Сергеем и Ириной. Кызыл, 1963 год.
Беседовала Надежда АНТУФЬЕВА