Здорово живёшь, Верховьё!

(Окончание. Начало в №16 от 29 апреля, №17 от 6 мая)

Тропа на Ок-Чары набита лошадьми и людьми. Заимка расположена еще выше по Енисею – в десяти километрах от Чодураалыга.

Налегке можно добежать за пару часов, но нас отвлекала и заманивала в лес костяника. Нагнешься на обочине за красной гроздью, а по соседству еще одна из-под кустика подмигивает. Так и бегали зигзагами по лесу.

По пути – заимка на реке Май. Мосты и мосточки через множество ручьев и речушек в хорошем состоянии, видно, что люди часто пользуются этой дорогой. Как указатели верного пути нам встречались обертки от шоколада, которым мы угощали детей в день приезда на Чодураалыг.

МАЛИНОВЫЙ МОНАХ

Тропа постепенно перешла в колею от уазовских колес, по которой мы вышли к добротному дому. Вокруг разобранного автомобиля бегали индюки. Как оказалось, в доме жила семья сына Павла Трефильевича, а сам основатель заимки расположился в своем имении чуть дальше.

Он встретил нас на крыльце. В той же соломенной шляпе, что и при знакомстве на Малом Чодураалыге.

«Водички-то попили, умылись с дороги? – сходу спросил он. – Ключ у нас здесь целебный. Отец Палладий открыл его почти сто лет назад, когда спасался от преследований и уводил в тайгу монахов».

Павел Трефильевич подвел нас к роднику, струи которого разбегались по желобам в разные стороны:

«Вся гора сочится, не знаешь, откуда вода идет. Этот ключик лечит кожу от заболеваний, тот – спину. Ложишься, и спина немеет от холода. Я в Кызыл ездил, заболел – не мог грипп вылечить. Таблетки прямо горстями ел, температура, ходил, как веревочный. Сюда приехал, попил холодной воды из ключа, и температура прошла. А зимой горки льда намерзнут – ключ направишь туда, так он, как ножом, разрезает лед».

От ключей по самодельным ирригационным сооружениям вода уходила на огородные грядки. Через плантацию садовой малины Павел повел нас к монашеской келье, скрытой в зарослях кустарника.

«Вы такой малины ни разу не ели, – он раздвигал спутавшиеся, обвисшие от крупной спелой ягоды ветки. – Я бы назвал этот сорт «Монах». Продаем малину в городе, ей и живем. Я обработал ее, червяков там нет. Наедайтесь, а то пропадет. Внуки уже собирать не хотят, да Настя?» – обратился он к сопровождавшей нас внучке.

РАСКУЛАЧЕННЫЕ В БОЛОТО

Фамилия у Павла польская – Бжитских. Родился в 1952 году в городе Колпашево Томской области. Деда по линии отца раскулачили и вместе с семьей выслали из соседней Кемеровской области в томские болотные топи.

Жили прямо на болоте в мокроте, осоку рвали для настила и спали на нем. Днем ссыльных переселенцев вывозили на лесоповал.

«Они там работали до упаду, по сто человек в день умирали в этих болотах, – рассказывает Павел. – Дед на последние деньги купил вместо хлеба распятие. Пришел домой и говорит: давайте помолимся всенощную, может, Бог нас и приберет. Помолились.

А утром пошел за водой на речку, смотрит: из песка веревочка торчит. Потянул, глядь – сетка рыболовная. Поставил и через два часа вытянуть не мог, пришлось всей семьей тащить. Выкопал землянку у берега и ловил рыбу. Крупную отдавал охранникам. Они потом многим разрешили по землянкам закопаться. Рыбьим жиром от цинги спаслись.

Младший брат отца – дядя Яша – пошел в 1941 году на фронт и статус спецпереселенцев с семьи сняли. Тогда переселились на окраину Колпашево, где я и родился».

Павел Трефильевич учился в Новосибирске в институте водного транспорта, получил диплом капитана речного флота. Отслужил в Советской Армии – в танковых войсках. Пока служил, родители переехали в Туву, из армии пришлось возвращаться на новую землю. В тайге орех заготавливал, на пилораме – древесину. Перед тем как уйти на Ок-Чары работал главным лесничим Каа-Хемского района.

«Мне жена говорит: ты давай учись, будем хоть людьми с тобой. Я через силу поехал учиться, а уже детишки повалили. Из Кызыла перевелся в Красноярск, стали тащить дальше, а я сказал, что хочу в Верховье работать, бросил институты.

Не нравилась мне эта работа, потому как халявные деньги кучами валятся. А тем более, я у руля стоял, весь район в подчинении был. Я мог сказать, какое дерево срубить, а какое – нет. Помню, участвовал в первом съезде лесничих в Москве в 1990 году. Пять человек нас из Тувы отправили. На двадцать шестом этаже жил в Измайловском комплексе. А в Москве – грязь, не понравилась она мне».

ПРИКОСНУТЬСЯ К СВЯТОСТИ

У Павла – три дочери и сын. Семья сына живет с ним на Ок-Чарах – семь внуков.

Старшая дочь – на заимке Катазы, в невестках у Иллариона Пермякова. У нее восемь детей. В миру тоже училась на лесовода.

«Ласковая, интеллигентная, – говорит Павел. – Но на Катазах суровые порядки в семье: лучше сто рублей убыток, чем послушать женщину.

Вторая дочь – в монашках на Чаваше, ее тут накрыли в пятнадцать лет. Третья дочь в Ужепе живет, в библиотеке работает. Она отзывы туристов о Верховье собирает, журнальчик специальный завела. У нас и фотографий много, видео присылают со всех концов земли.

А вот жены Анны уже две недели как здесь нет: тесть бедро сломал, она с ним в Кызыле. Моя бабушка была бы, она вас лучше бы встречала, она вообще сама доброта.

Приехали мы сюда – ничего здесь не было. Только жила матушка Надежда, она мне тетушкой приходится по родству. Говорит: одна я осталась, вы уж меня покараульте, пока я не отойду.

Мы приехали с семьей, стали к ней ходить, смотреть, как она живет, и так восемь лет с ней вместе и прожили. Потом она увидела, что сын Евгений женился, ребятишки стали рождаться, и ушла отсюда в монастырь – туда дальше, – Павел махнул рукой вверх по течению. – Там игуменьей была. Монахини нам сказали: если кто будет интересоваться, то до нас не пускайте, мы не должны общаться с миром, иначе молитвы рассеиваются. Они молятся, чтобы нечистая сила не застала нас врасплох. А если кто хочет присоединиться, то можно, укажите путь.

Сама матушка Надежда мне сказала: не надо сюда никого водить. Но туристов много приезжает. Свято место пусто не бывает, люди постоянно приходят: интересуются.

Думаю, что если человек к какой-то святости прикоснется – ему лучше будет».

ЕСТЬ ГРЕХ – ЗАВИСТЬ, А ОТ НЕЁ ДРУГИЕ ГРЕХИ ВЕРЕНИЦЕЙ ТЯНУТСЯ

Келья состоит из двух комнат: молельня-часовенка и кухня, служившая также спальней. На кухне – глинобитная печь. Дверные проемы очень низкие. Павел пояснил: чтобы человек чаще наклонялся.

В сенях и по сей день лежит зерно. Раньше на Ок-Чарах водяная мельница была. Матушка Надежда наказала отдать его кому-нибудь из пустынников.

В келье в разное время находились три или четыре человека. Монашки жили полностью своим трудом: сеяли пшеницу, лен, овес. Посуду делали из глины и бересты. Теперь все предметы быта, утвари и одежды собраны в этой келье. Как в музее.

«Еще десять лет назад здесь жила матушка, – Павел показывает нам образцы льна. – Уже не могла ходить, а к ней придешь, просто посидишь рядом и уходишь обновленный. Глаза светлые, чистые. Тут как было – так и осталось, немного предметов добавили. Некоторые иконы установили всего два или три года назад. Вот наряд монашки. Черноризица – самый низкий чин. Самый высокий – схимник».

День монашки начинался с добычи огня: терли высушенную чагу или о камень высекали искру. Павел продемонстрировал этот ритуал, но отсыревшая чага никак не давала искру. Когда появился дымок, он отправил внучку за спичками. Наши не взял, потому как и спички здесь собственного производства – из природной серы.

После прочитанных молитв часть монашеской братии благословлялась на дело – работу в келье или на земле. Молитвенник на старославянском языке набух от сырости. Кто-то на обложке карандашом записывал погоду: «с утра роса, дош».

Особый порядок соблюдали монахи за столом: каждый ест столько, сколько считает нужным, притом, что трапезу устраивали только в обед и ужин. Тот, кто подвиг желает совершить, пост во славу Божью, делает вид, чтобы не заметили, что он не питался за столом. А сам только хлеб и воду потребляет. Славы иноку не нужно, потому он обязан скрывать свой поступок во славу Божью, а на людях не показывать своего истинного жития.

Молодой инок на все просит благословления духовного отца, становится подвижником. Если в таком подвижничестве проживет больше года, ему разрешается жить в келье. Потом разрешают быть поваром. После может благословиться на пост без воды и хлеба и на полное отшельничество.

В любой пост запрещено есть скоромное. Если человек больной, разрешено немного масла. Пост – дело добровольное, но кто пост не несет, растлевает свое тело, развязывается, а маленький грех становится со временем большим.

«Вот есть грех – зависть, – объясняет Павел. – А от нее другие грехи вереницей тянутся. Духовный отец врачует души, вырезает греховность, но необходимо целебное снадобье – молитва, чтобы рана скорее заживала.

Покаяние должно от души идти, человек должен устыдиться сам себя, своих поступков. Бог смотрит на кающегося человека. Мы и не знаем: простит нас Бог или нет, только когда окажемся там – узнаем».

ЗА ПЛОХОЕ НЕ ОСУДИТЕ, ВОЗЬМИТЕ ХОРОШЕЕ

Павел несколько часов читал нам Иоанна Златоуста. Стоя, держа в руках тяжелую старинную книгу в кожаном переплете, он даже ни разу не согнулся в плечах. Книги нужно читать людям, иначе слово перестает работать и нести свет.

К другим религиям Павел настроен дружественно. Но детально не изучал. Рассуждает:

«Евреи не приняли самого Бога, который из смердящей могилы воскрес, магометяне тоже не приняли Иисуса. Я считаю, что если их Бог не карает, то нам зачем карать? Мы должны все терпеть.

Но с еретиками нам нельзя ни есть, ни пить, ни Богу молиться. Так в Писании сказано. Мы не должны показывать это и говорить, что мы чище и лучше всех. Наоборот, говорим, что хуже всякой твари и потому отдельно питаемся.

Мы никого не хотим в это общество посвящать, и тому, кто присоединиться желает, туго приходится. К нам отец Аввакум пришел, до накрытия мирское имя у него было, жил в Ужепе какое-то время – никто его крестить не хотел. Потом крестили, пошел он к матушке Максимиле: стал монахом и благословился на отшельничество. Уже двадцать лет в отшельниках. А приехал с Одессы, профессор, ученая степень имеется. Отличался от простого человека тем, что не курил, не пил и старался познать Писание. Он все веры прошел, у всех был, а нашу веру принял.

В поселке любого примут, особенно, перед смертью. Человек придет, скажет: простите меня, братия, хочу с вами – тогда примут. Просто боятся, что человек, привыкший к вольной жизни, развратится и примером нехорошим будет».

«На Чодураалыге нас дети о войне постоянно спрашивали. О какой войне им рассказывают? Зачем?» – поинтересовались мы у Павла.

«Возможно, кто-то из взрослых делает предположение, что война с китайцами будет. Чтобы устрашить детей, спасти от соблазнов и распутства, пугают войной. Как метод воспитания.

Вот мои внуки рвутся в город, им надо футболки, шорты, а у нас должна быть своя одежда, своя индивидуальность, – сетует Павел. – Я им говорю: вы же оригинальные будете? А они – нет, мы в этой одежде не будем походить на городских.

Так у нас все походят одеждой, поступками и выражениями «потрясающе», «я в шоке». Сами себя изживаем, отрицаем. Нет духовности в наших словах. Сейчас все смеются, но за каждое праздное слово будет давать ответ потомство.

Деньги – да. Вошли в наш уклад. В монастыре с вас бы деньги не брали. Есть в Писании такой пример. Жили два брата-инока в келье, совершали подвиг, молились. Пошли в лес и наткнулись на кучу золота. Один отскочил от него и прочь бежать, а другой думает: возьму, построю больницы, школы для детей, приюты для бездомных.

Взял деньги и возвращается к своему брату, а его нет. Он давай молиться, несколько лет со слезами молился, и к нему приходит ангел и говорит: ты своего брата не увидишь. Спрашивает инок: почему, я же золото в добро пустил? Ангел отвечает: твое добро недостойно одного скачка, который сделал твой брат.

Для инока золото – пагубно. Это все козни дьявола.

В Писании сказано, что тайная печать Антихриста будет присутствовать на предметах купли-продажи, а первый предмет купли-продажи – это деньги. Но пока есть покаяние – надо каяться, возможно, Господь вразумит, как дальше.

Если вы думаете о нас, что мы без грехов, это не так. О нас нужно думать еще хуже, потому как нам все запрещено, мы во всех грехах искушаемся. Если присмотритесь: на заимках в пост ребятишки по кустам потихонечку яички жарят, мясо шашлычат. И в монастырях каждый день человек с помыслами борется.

Не осуждайте. Мои родители говорили: за плохое нас не осудите, не делайте плохое. Возьмите хорошее и идите с ним по жизни».

БОЖЬИ ПРОМЫСЛЫ

Из кельи Павел повел нас на летнюю кухню. По пути показал гостевой домик для туристов, чаще всего в нем останавливаются сплавщики. Недавно построили с сыном баню для гостей. В свою нельзя иноверцев пускать.

Гостевые постройки помогали строить староверы Северной Америки, расселившиеся своими общинами в штате Орегон. Иностранные туристы здесь не редкость: поляки, немцы, американцы. Прошлым летом туристы из Аргентины снимали фильм, прислали Павлу диск.

Насчет техники в быту староверов у Павла свое мнение. В этом мире все зависит от Бога: что он дал, тому и рады. Величие Бога проявляется и в молекуле, которую он создал. Ее тоже нужно познать, изучить структуру. Наука – тоже Божье творение, и компьютеры не уменьшают силу Божью. Староверы говорят: дескать, трактор – дьявольская машина. Но ведь Бог человеку послал мысль, чтобы придумать такую технику. Поэтому из техники у Павла имеется генератор, трактор, автомобиль «УАЗ», пилорама и мобильный телефон.

Павел интересуется: «Грибами-то вас потчевали?» И накладывает из фляги в тарелку соленых опят. На столе – клубничное варенье, в отдельной чашечке – пенка от варенья. Курильский чай с плодами шиповника, свежий хлеб, только что вытащенный из коптилки таймень.

«Еще у нас копченое мясо бывает, но я еще не коптил. Приехали ко мне из Екатеринбурга знакомые, один из них – хирург – дал инструменты и лекарства, а я думаю: что я ему дам? Поймали тайменя на Преображение, угостили его, и вот для вас остался кусочек. Мы этим делом и живем, туристы нас кормят, мы их кормим. В прошлом году у нас были французы».

Вспоминая наше знакомство, Павел удивляется:

«До этого два года не появлялся на Малом Чодураалыге, а тут вы подъехали, разговор завели. Действительно промысел Божий, но не на мне, я плохой человек.

Я весь в вашем распоряжении, ваш покорный слуга. Что желаете? Есть каменное масло – сибирский аналог мумия. Это такие многолетние отложения на камнях. Разводишь в воде и пьешь. Кости сращиваются после переломов. На базаре вы это купите за доллары, а у меня – за пятьдесят рублей. Самые сильнейшие лекарства – маралий и золотой корень – родиола розовая, пантокрин. Силы дают. Чайную ложку выпиваю, и целый месяц хожу, ноги выше головы задираю.

Гриб агарикус лечит геморрой. Одной женщине от миомы помог гриб. Я и в Орегон его отправлял. Простите меня, я уже торговать начал.

Варенья могу продать, зерна дать на пробу. Мельница есть на Мае, но там жернова сняли, а вы можете попросить Федора Давыдыча на Малом Чодураалыге, он вам смелет. Сейчас пантокрин принесу, а золотой корень нести? Иммунитет нужно поддерживать. Пантокрин вроде как в человеке растет, как грибы, силы добавляет, и настроение утверждается.

Из Белоруссии мне звонили, когда я в Кызыле был. Женщина довольная, радостная: десять лет не было детей, пантами вылечилась. А память вернется с золотого корня.

Пантокрин продаю за четыре тыщи литр, а корень – за тыщу. Но если вам дорого – могу сбавить. Вы точно меня евреем прозовете: я вам про Бога и тут же продаю. Вы уж извините меня.

Меня бы кто укрепил: злоба мучает ужасно. Сижу в лодке, сетку проверяю, весло поехало и бульк в воду. Ух, ты, говорю, нечестивый, где ты тут лазишь? С бесами ругаюсь матом, а внуки подсмеиваются надо мной».

ЗДОРОВОЕ ЖИТИЕ

От Павла мы вышли уже на закате. Нагруженные грибами, хлебом, индюком и лекарственными настойками. Больше всего груза было в голове: несли свои мысли молча, не перекладывая эту ношу на рядом идущего.

Что-то беспокоило и тревожило после посещения Павла, что-то такое, не поддающееся формулированию.

Как все по-разному: у Павла – гостевые бани для туристов, а Марфа Сергеевна натопила нам свою старенькую, просевшую баньку, покрытую корьем. Грех большой взяла на себя, пустив в святая святых иноверцев, да только смотреть не смогла, как мы в холодном Енисее плещемся, сжалилась.

Или Панфил Петенев – руки не подал на прощание – нельзя, так в Писании сказано. А деньги за перевоз вещей на лодке брать отказался. Просто так помог.

Смогут ли эти люди, живущие по заимкам Верховья сохранить и продолжить свою веру в детях и внуках? Веру в честный труд как защиту от праздности и легкой наживы, в покаяние – защиту от греха, в воздержание – от искушения и соблазнов.

Это и есть здоровое житие в понимании верховских и потому, встречая друг друга, они то ли спрашивают, то ли восклицают: здорово живешь?!

 

Очерк Анастасии Вещиковой о старообрядцах верховья Енисея войдет шестым номером в пятый том книги «Люди Центра Азии», который продолжает формировать редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Святы книги нужно читать людям, иначе слово теряет силу. Павел Бжитских. Заимка Ок-Чары. Фото Олега Смолия.

2. Павел Бжитских возле монашеской кельи-музея. Фото Анастасии Вещиковой.

3. Анастасия Бжитских – внучка Павла Трефильевича. На Ок-Чарах – платье, в Кызыле – шорты. Фото Олега Смолия.

4. Окно монашеской кельи выходит на плантацию малины. Заимка Ок-Чары. Фото Анастасии Вещиковой.

5. Целебный ключ отца Палладия. Ок-Чары. Фото Анастасии Вещиковой

6. Павел Бжитских: «Если вы думаете о нас, что мы без грехов, это не так. Нам все запрещено, мы во всех грехах искушаемся». Фото Олега Смолия.

Анастасия ВЕЩИКОВА Фото Олега Смолия, проект «Безграничная Россия», Анастасии Вещиковой, Натальи Судец.