Связанные одним арканом
(Окончание. Начало в №22 от 8 июня, №23 от 15 июня)
Телевизор или тайга
Конная вереница наших проводников обратным следом отправилась домой – в Тофаларию. Со дна горного блюдца долго виднелся петлями взбирающийся на перевал караван.
Мы сидим в чуме, из конуса которого струится дымок от костра. В котле варится оленина, Анна Алексеевна промывает оленьи кишки для хана – рецепт этого блюда не меняется тысячелетиями.
Батый-Хан выстругивает кедровую дощечку в форме ножа, который положит в свой правый резиновый сапог. Потом потеряет и будет делать новый. В этом круге ничего лишнего – костер, мясо, чай и люди, занятые делом. Лишь небольшие электронные часы, подвязанные к шесту, женским электронным 
голосом напоминают, что существует и время.
«Теперь, если сигареты кончатся, оленеводы со стоянки пойдут в поселок за куревом, – смеется Светлана Алексеевна. – Даже если идти придется три дня».
Сигаретами можно запастись на продолжительное время, можно и вовсе бросить курить, а как быть с теми потребностями, которые привила цивилизация: телевизор, магнитофон, телефон, и главной человеческой потребностью – общением?
«В прежние времена на стоянках жили семьями, а дети учились в поселках и проживали в интернатах. Осиротели до такой степени, что теперь одни мужики пасут, а жены в поселках остаются, не хотят с ними, – сетует Дёмкина. – Женщина и поддерживала, в первую очередь, традиционный быт – шитье сумок, верхней одежды, переработка всего, что дает олень. Оленеводство – это семейное занятие».
Светлана Дёмкина показывает семейную реликвию – серебряную узорную игольницу, выменянную у китайских торговцев еще в девятнадцатом веке. Тогда за такую безделушку нужно было отдать не один десяток оленей или соболиных шкурок. С грустью рассказывает:
«За какие-то полвека все стремительно изменилось. Наши родители года по зарубкам считали, а сейчас это кажется совсем чем-то первобытным. Отец работал до семидесяти пяти лет, через силу уговаривали его дома сидеть, все рвался в тайгу. А сейчас из поселков людей не выманишь, возле телевизоров сосредоточились. У оленевода телевизор – это его тайга, он не должен сидеть на одном месте.
Сестра Анна – последняя женщина в нашем поселке, которая знает рукоделие. Когда мы были маленькими, все женщины знали это мастерство. Сами выделывали кожу, мяли, шили. Я, например, этого не умею. Спасибо, сестра научила меня сыр из оленьего молока варить».
Оленьи сухожилия развешаны по окружности чума. После того как они высохнут, Анна Алексеевна переработает их в нитки, которыми прошивают переметные сумки, маймаки – обувь из камуса оленя. Лучшие по прочности нитки получаются из сухожилий марала. Анна Алексеевна в своей молодости хорошо охотилась – добывала пушных и копытных зверей.
«А я один раз подстрелила соболя, – вспоминает младшая сестра, – стало жалко, когда увидела обмякшего красивого зверька. Муж сказал: зачем стреляешь, если жалко».
К волкам и медведям – особое отношение
Светлана Алексеевна напряженным взглядом просверливает склоны и гребни хребтов вокруг фермы, пытаясь среди камней увидеть двигающиеся пятнышки – потерявшихся оленей.
Во время пересмены, когда Николай, собрав ездовых оленей, отправился за сестрами и племянником в Чазылар, на оленей напали волки. Стая, пользуясь отсутствием человека, бесцеремонно расправлялась с ними прямо на ферме: там, где олени привыкли находиться в безопасности.
Испуганные молодые важенки с народившимся весной потомством отбились от основного стада и уже почти месяц пасутся где-то самостоятельно. Николай и Эрес прочесывают окрестности, уходя в поисках оленей за изгородь хребтов все дальше и дальше, и их возвращения на ферму каждый день становятся более поздними.
Но к волкам здесь отношение особое. Их не ловят и не стреляют, считая, что волк возьмет норму, а в случае мести человека – истребит все стадо. Хотя волчатники и охотоведы придерживаются другого мнения: если волк давит домашний скот, он не успокоится. Для него это более легкая добыча, чем дикий зверь.
«Когда я пасла совхозных оленей, – вспоминает Анна Алексеевна, – как-то волки сразу семь голов задавили. Мы их не стреляли: если пастух волка убьет, у него оленей вообще не останется, другой волк отомстит – всех оленей заберет. В прошлом году волк задавил всех щенят в поселке, ночами из-под крыльца таскал. И все равно этого волка никто не стрелял. Медведей, которые рядом ходят, мы тоже не убиваем – нам же они не мешают».
Подниматься к небу
Мы готовились к отъезду. В путь собирались все, оставляя на ферме Эреса – теперь ему до осени пасти оленей одному. Во время гона приедут родственники: помогут охранять важенок от диких оленей, перекочевать на осеннюю стоянку – ближе к лесу.
Ездовые олени накануне были пригнаны к чуму. Привязывать их не стали, а зря. Николай с Эресом рано утром опять отправились на поиски отбившийся части стада.
А к полудню солнце нагрело воздух в нашем горном блюдце до такой степени, что изнуряющее от жары стадо умчалось куда-то на гребень хребта, зацепив с собой и ездовых оленей. Во время жары на самых вершинах они ищут особо продуваемые места, где можно отстояться, переждать солнце. Так устроен олень: жара и насекомые для него – главные враги.
«На продуве, если установилась жаркая погода, олени могут стоять долго, не спускаться», – Светлана Алексеевна уже приготовилась идти на поиск. Задумалась: с какого же хребта начать?
Направление было выбрано случайно и верно. Через несколько километров подъема по склону мы обнаружили клочки оленьей шерсти – следы линьки – и свежие экскременты. Каменистая осыпь параболой вонзалась в небо. По еле уловимому зигзагу вслед за оленями карабкались люди.
Во время очередной передышки Светлана Алексеевна оглядывается по сторонам:
«Мне трудно представить, что этого всего не будет. Не у природы, а у человека не будет, что не сможет он вот так с оленями подниматься к небу и видеть эту красоту, это чудо.
Из Кушкашки получился бы прекрасный оленевод. В поселке дети не знают, с какой стороны к оленю подойти, а он уже сейчас все знает и умеет, главное – любит оленей. Мы его в музыкальную школу отдали учиться, и что он потом выберет – оленя или сцену? А может ни то, ни другое. С Дашей тоже думаем о будущей профессии. Василий мечтал, что наша младшая дочь будет наукой заниматься, изобретет вакцину против оленьих болезней».
На краю гребня между скученными оленями нырял Кушкашка – Батый-Хан, отыскивая ездовых и связывая их веревками. Остальные спустятся вниз, когда спадет жара и сильно захочется соли.
Пехотой и на шестах
В Чазылар мы добирались пехотой. Седло досталось лишь Анне Алексеевне, другие олени были нагружены вещами и фототехникой.
Расстояние до поселка измеряется ночевками. Наш навигатор переводит их в километры – чуть больше восьмидесяти. Николай говорит, что их будет две, идем медленнее, чем верхом на олене. Обычно они через одну ночевку приезжают на место.
На второй день пути один олень сильно захромал, до этого при спуске по камням ободрав себе бедро. Пришлось его разгрузить и оставить на тропе. Отдохнув, он сам вернется в стадо.
Мы снова встретились с Бедием: в ночи переправляли вплавь оленей и самих себя на резиновой лодке, сделав не меньше десяти рейдов от берега к берегу. Здесь же увидели первую после перевала в Туву рыбацкую избу, от которой по болотам тянется к поселку вездеходная колея.
«Жаль покидать родовые кочевья, – Светлана Алексеевна глазами пытается объять пройденный путь. – Все труднее даются нам эти переходы. Придется перекочевать отсюда на Ак-Суг, туда геологи дорогу проложили, продукты завозить проще и в поселок быстрее добираться».
Хамсара показалась к концу третьего дня пути. Улюлюканья и крики Батый-Хана подняли лай собак на противоположном берегу реки – мы дали знак, что нужна переправа.
Поселок стоит на протоке, и с берега не видно ни домов, ни людей, ни собак, лишь только голоса разносятся по реке. Моторных лодок в поселке не было – все уплыли рыбачить, мы переправлялись на шестах. Известный всем тоджинцам простой способ: отталкиваешься шестом от дна реки и задаешь лодке нужное направление.
Чай пьём, Хамсара плывём!
В шестидесятые годы прошлого века на большой поляне на берегу Хамсары появилась фактория рыбаков и охотников. Так и назвали: Чазылар – Большая поляна.
Семья Светланы Алексеевны приехала сюда в разгар стройки, жили в домах без крыш. Здесь родилась их младшая сестра Татьяна – бабушка Батый-Хана, здесь умерли родители и появились на свет дети Демкиных – Наталья, Татьяна, Иван и Дарья.
В поселке находились отделения Тоджинского коопзверопромхоза и совхоза «Первое мая». Вокруг осваивались богатейшие рыбой озера, а Хамсара всегда считалась самой рыбной рекой в Туве.
Продукция рыболовного и охотничьего промысла вывозилась самолетами и вертолетами в Кызыл, таким же способом осуществлялось снабжение поселка. Можно было и самостоятельно выбраться в районный центр Тоора-Хем: около трехсот километров по реке на лодке, или в три раза короче – по земле, через болота и озера. Вглубь тайги людей поселили только для одной цели – заготовка продукции и выпас совхозных оленей, больше им ни о чем заботиться не стоило.
Большая поляна сегодня густо заросла травой. Выкашивают только аэродром, этим летом было два рейса. Оставленные дома уже проросли изнутри кустарником. Жизнь кипит на берегу – ребятня гогочет, купается, возле школы – подростки перекидывают мяч через дырявый невод.
Улица Ленина по-прежнему вмещает в себя украшенное флагом и новой вывеской здание администрации с ярко-красным таксофоном внутри. Такого же цвета стоит на другой стороне летного поля пожарная машина. Это то, новое, что появилось в поселке за последние годы.
Все остальное исчезло – работа, самолеты, электричество, магазин. Только школа с четырьмя учениками объединяет жителей вокруг себя.
В поселке прописаны 146 человек, постоянно проживают не больше пятидесяти. Любимая поговорка здесь: «Чай пьем, Хамсара плывем!» Свой поселок тоже зачастую называют просто Хамсара.
В Тоора-Хеме переселившихся хамсаринцев определяют по небольшим габаритам дома и жердевой изгороди. Они привыкли основное время проводить в тайге на промысле и довольствоваться скромными избами.
Лодки их тоже издалека приметны: над мотором стоит дымовая завеса, вместо бензина в бак заливают солярку. Бензин, как и продукты, в поселок не привозят, и каждый сам должен обеспечивать себя всем необходимым.
Залетные на частных воздушных суднах дельцы предлагают «выгодный» обмен – пять литров бензина за ведро хариуса, по цене одного килограмма рыбы у заготовителей. Мотивируют безысходностью рыбацкого положения. Вывезти рыбу летом – невозможно. Пока ее на кудахтающих от топлива лодках довезут до Тоора-Хема, она подкиснет и приобретет совсем нетоварный вид.
Чазылар скуксил наши лица. Нет, не разрухой и запустением, не заросшими в траве избами. Там, на перевале, мы тоже видели гниющие остовы чумов на стоянках. Но поселок будто скулил по хозяину, по какой-то другой жизни, как лайки на привязи в сезон охоты.
В глазах людей не было того блеска и осмысленности, который мы видели на стойбище, в тайге. Так же сиротски смотрел в Алыгджере Спартак Дмитриевич, когда мы не понимали его тофаларскую речь.
Прочный ремешок из оленьей кожи
Наш саянский аргиш распадался на части. Мы уходили вниз по Хамсаре на моторной лодке до Тоора-Хема, Анна Алексеевна и Батый-Хан оставались дома в поселке, Николай, Светлана Алексеевна и Даша готовились вылететь в Тоора-Хем, а после – в Кызыл: обещали вертолет.
Тофаларские проводники по всем подсчетам уже должны были добраться до Алыгджера. Мы вернемся в свой скоротечно меняющийся мир, а он, в свою очередь, вероломно продолжит наступать на тайгу и ее обитателей, с оленьей покорностью принимающих гераклитову мудрость: все течет, все изменяется.
Весь пройденный путь в моем рюкзаке прятался от дождей тофаларско-русский словарь Валентина Рассадина, найденный на складе нижнеудинского аэропорта.
В нем нет слова «аргиш» – так северные народы называют связку оленей во время кочевки, но в нем, как и в тувинском языке, есть много слов начинающихся с сочетания трех букв – арг, сумма переводов которых сводится к такому смыслу – связанные одним путем и одним арканом.
Следуя правилам игры аргамчы, известной и тофаларам, и тувинцам-тоджинцам, чтобы не проиграть, нужно крепче держаться за аркан и не позволять водящему выдергивать тебя из круга, убегая и увлекая весь круг за собой.
Остальные ведь тоже будут держатся за него – прочный ремешок из оленьей кожи.
Очерк Анастасии Вещиковой о Светлане Дёмкиной и ее роде в Тодже и Тофаларии «Связанные одним арканом» войдет двадцать шестым номером в пятый том книги «Люди Центра Азии», который продолжает формировать редакция газеты «Центр Азии».
Планируемое количество материалов о людях Тувы – сто. Пятый том выйдет в свет в начале 2016 года.
Фото:
1. Две сестры – Анна Менгирге и Светлана Дёмкина – готовят хан из оленя, любимое тувинцев-тоджинцев, рецепт приготовления которого не меняется тысячелетиями. В чуме оленьей фермы в верховьях реки Алым (Ак-Чар). 30 июля 2011 года. Фото Михаила Гениса.
2. Переметные сумки из оленьей кожи лучше всяких гермомешков уберегут содержимое от солнца и влаги. Батый-Хан Торлук навьючивает оленя, готовясь к переходу в Чазылар. 3 августа 2011 года. Фото Михаила Гениса.
3. Оленья ферма Светланы Дёмкиной приютилась в одной из складок хребта Арга-Олут-Тайга. В жаркую погоду олени убегают к вершинам гребней на продуваемые места. 31 июля 2011 года. Фото Анастасии Вещиковой.
4. Светлана Дёмкина: «Мне трудно представить, что этого всего не будет». Олени настигнуты на самой вершине. Выше – только небо. 1 августа 2011 года. Фото Михаила Гениса.
5. При переходе рек сильное течение может сбить с ног, поэтому лучше держаться за оленя. Сестры Светлана Дёмкина и Анна Менгирге переходят через речку Арзанак. 4 августа 2011 года. Фото Анастасии Вещиковой.
6. Поселок Чазылар – Большая поляна – сегодня густо зарос травой. Улица Ленина,
5 августа 2011 года. Фото Михаила Гениса.
7. Анастасия Вещикова: журналистский блокнот всегда при ней. Даже если валишься от усталости, надо задавать вопросы и все записывать: твой очерк о людях и экспедиции должен быть скрупулезно точным. Привал на Бедие. 30 июля 2011 года. Фото Михаила Гениса.
8. Олени очень неохотно идут в воду, чтобы не растерять их, нужна связка. Брод через Бедий. 29 июля 2011 года. Фото Михаила Гениса.
Анастасия ВЕЩИКОВА Фото автора, Михаила Гениса, Вадима Штрика, из семейного архива Светланы Дёмкиной.