Павел Стабров. Рядом с тувинским соколом

(Окончание, начало в №23 от 29 июля 2016 года)

Кочевники – детям

– Павел Анатольевич, кроме концертов в разных форматах, включая выступление «Хартыги» на козьей ферме у костра с предложением отведать натуральные яства под звучание народных инструментов, ты решил обратить в веру народной музыки и стар, и млад. В Фейсбуке – постоянно ваши приглашения на мероприятия, в том числе – на концерт для детей с родителями в усадьбе Василия Сурикова.

– Это наша фишка. Год назад написал Елене Мироненко, нашему красноярскому министру культуры, условно говоря, манифест. Считаю, что люди, живущие в Сибири, достаточно в жестких условиях, должны пребывать в гармонии со своей землей. Для того чтобы более уверенно на ней держаться мы должны обладать некими навыками, знать культуру и историю этой земли.

Предложил создать культурно-научный методический центр, который бы разрабатывал факультативные курсы для детей, начиная с детского сада. Это музыкальная и спортивная культура, декоративное искусство, история, мифология. Езда на лошади, стрельба из лука обязательно, иначе мальчик не имеет права называться сибиряком. Пока не получается обсудить это предложение с министерством, и мы решили пойти своими партизанскими тропами.

Проект мы назвали «Номады – детям» – «Кочевники – детям». Надеюсь, что таким образом мы сформируем будущую аудиторию Сибири не только себе, но и всем молодым артистам из Тувы, Якутии, Бурятии, Алтая. Будем сами себе растить запрос: каждый приезд «Хартыгы» в Красноярск бесплатно давать мини-концерты в детских садах и начальной школе. Кстати, после нашего первого бесплатного выступления в детском центре «Барабулька» часть родителей с детьми потом пришли на наш концерт.

– Как семья – супруга Татьяна Александровна и сын Александр – воспринимает это миссионерство?

– Мы всегда вместе, на одной волне. Семейный подряд. Так сроднились с тувинскими ребятами, вместе уже столько проектов по Туве сделали, что она стала частью нашей семейной жизни. Сашка, уезжая с фестиваля «Устуу–Хурээ», всегда спрашивает: «Когда мы сюда вернемся?» Уже на выезде он хочет вернуться.

Сначала – музыка, потом – деньги

– Слушаю вас и интуитивно уже знаю ответ на вопрос, который сейчас спрошу. Мне подобный тоже задают. Зачем вам нужно, чтобы другие узнавали о Туве, о музыке, о культуре, о мировоззрении пасущих скот людей, зачем мотаться по несколько раз в месяц в Кызыл для съемок, организовывать и придумывать что-то для музыкантов, ведь денег это не приносит?

– Я в своей жизни занимаюсь только тем, что мне интересно, во всяком случае, стараюсь это делать. И стараюсь тем, что интересно мне, заразить других людей. Хочется, чтобы люди в нашей стране хотя бы чуть-чуть начали понимать, что Россия – это не только балалайка, медведь и кокошник. Это многогранная страна, и Тува, несмотря на то, что самая бедная территория, на мой взгляд, самая интересная.

Когда возвращались с «Хартыгой» из Таллина с фестиваля «Tallin Music Week», у нас в Питере был эфир на «Лайфньюс». Ведущие спрашивают: «Вы из Тывы, да?» Причем, ударение делают на первый слог. Говорю: «Да, ребята – из Тувы, я – из Красноярска».

«А как правильно произносится?» – интересуются радийщики. «Тува или Республика Тыва», – отвечаю. «Ага, надо запомнить». Повторили несколько раз.

«А что вы не в валенках, не в унтах?» – продолжают на полном серьезе. Объясняю: «Тува находится не на севере, а на юге, и там другая национальная обувь». Тут же в эфире прозвучало: «У нас сегодня в гостях группа с юга России». Люди настолько не знают свою страну, что им даже это неинтересно.

Плюс ко всему я понимаю, что Тува в некотором роде, не скажу, что бесперспективная территория, но очень печальная.

– Уходящий мир?

– На самом деле этот мир никуда не уйдет с их подходом к жизни. Она просто крайне бедная и очень проблемная, но, в то же время, по духовности впереди многих регионов нашей страны.

Во всяком случае, я вижу там более честные отношения между людьми, хотя они не привычны и не понятны живущим за пределами республики. Они с нашей точки зрения абсолютно не логичные и противоречивые, просто балбесные. Как сказал мой хороший товарищ Пётр Казимир, с которым сейчас делаем совместный проект с органом и национальными инструментами: «Ты привык, как в Туве: сначала – музыка, потом – деньги».

Если у тувинских музыкантов возникла какая-то идея, они готовы убиться ради нее. А как это с деньгами – потом разберемся. Кредит возьмем, машину продадим, неважно что, но надо сделать, потому что это надо нам. На мой взгляд, это очень крутой принцип, хотя он и противоречит принципам российского и мирового шоу-бизнеса.

Когда в 2014 году работали с Тувинской филармонией по созданию видеоряда для проекта «Песни ветра века перемен» к столетию единения России и Тувы, я долго пытался представить, что чувствует живущий в юрте человек по отношению ко всему двадцатому веку, к тому, что происходит в мире.

Только эта земля даёт им силы

– Можете описать эти чувства словами, а не видеорядом?

– Тяжело описать. Есть факты, которые происходили в мире, и от этого никому не отвертеться, ни кочевнику в юрте, ни чиновнику из администрации. Полеты в космос, научные открытия, последствия которых сказались на всех. Гражданская и Великая Отечественная войны, холодная война.

Всё это подкосило кучу народа в Туве в плане сохранения культуры, но с другой стороны привнесло то, что позволяет вливать тувинскую культуру в мировую. К ним попала симфония и джаз. Они переварили и тоже начали играть в этих жанрах, но по-своему.

Вот взять духовой оркестр Тимура Дулуша. Европейские дирижеры до сих пор не могут понять: как и почему они так играют? Понимают, что ребята играют офигенно, но уж слишком непривычно для европейского слушателя. И повторить это невозможно.

Спрашиваю в Красноярске: «Почему не играете музыку тувинских композиторов, например, «Таежную симфонию» Владимира Токи?» Говорят: не можем, потому что не понимаем – как. Нужно чтобы к нам приехал духовой оркестр из Тувы, пятьдесят раз сыграл, студенты послушают и тогда начнут как-то им подражать – по духу, мироощу­щениям, по интерпретации этой музыки.

Когда поют – мыслят образами. Наш солист Начын Чореве, когда выходит на сцену, захватывает зал с первых секунд. Зритель цепенеет от звуков его инструмента и от голоса, издающего непонятные слова. Просто гипнотический транс. Но объяснить по-русски о чем он поет, не может. Всегда говорит, что песня – про нашу жизнь, про лошадей, овец.

Выходит, что все песни – про лошадей и овец, без какого-то конкретного сюжета. Но образно можно великолепные картины нарисовать. Он же не просто пасет овец. Нужно представить себя на месте этого человека. Он врос корнями в эту землю, он себе по-другому жизни не представляет. И любое действие становится поэтизированным, даже самая грязная работа.

А вокруг-то – красота! Почему все тувинские музыканты всегда возвращаются в Туву? Им нужно после тура пойти в тайгу, надышаться, напиться чистой речной воды.

Они у меня каждый раз в турах стонут: сейчас бы на речку, воды попить. Это большая проблема, ведь чтобы группа существовала в коммерческом плане, музыкантам нужно жить где-то в другом месте – поближе к мировым центрам. Но без Тувы у них не будет той энергии, которая достается зрителю. Только эта земля дает им силы.

Ответственность за совместное сожительство

– Цивилизация с ее потребительским подходом к жизни может проглотить культуру кочевников?

– Красноярск, да и Кызыл тоже, это места, где люди не живут в гармонии с природой, их обитатели не чувствуют земли, на которой живут. Каждый раз пытаюсь объяснить, что эта земля не одну тысячу лет намолена другими обрядами, и из-за того, что мы не можем их принять, у нас возникают многие проблемы, и не только в социальном плане.

Это не значит, что мы должны все стать сразу шаманистами и буддистами. Нужно настроить себя по-другому по отношению к этой земле. Тогда у нас не будет пыли на улице, дыма в воздухе, у нас появится рыба в речке. Снимутся конфликты существования на сибирской земле, и возможно, начнется какая-то другая цивилизация.

Человек в Красноярске не чувствует себя человеком общества: есть моя ячейка в скворечнике, и то, что за ее пределами, меня не касается, я за это не несу ответственности и не собираюсь.

Человек не хочет брать на себя ответственность за совместное сожительство с другими людьми на этой территории, со зверьми, птицами. Есть некая среда обитания, в которой существует огромное количество брошенных животных, и ведется постоянная война, большинство людей собирается их убивать.

Постоянное состояние конфликта, неустроенности, отсюда – стрессы, болезни.

– Павел Анатольевич, а где по-другому, где человек еще видит что-то, кроме своей нужды? Вот вы часто бываете в странах Латинской Америки, как там насчет отношения к тому, что вокруг человека?

– Ощущения очень схожи с Тувой. Люди относятся к жизни более честно. Нет проблем с бродячими собаками и кошками, они там просто лежат на пляже все вместе в обнимку – люди, кошки и собаки. Их гладят, треплют и подкармливают, и они ни на кого не гавкают, не нападают, никто никого не ест: ни собаки кошек, ни собаки людей.

Там очень гармонично, если даже люди живут в баррио – стихийно застроенных кварталах бедняков. Это такая бедность, которая нам и не снилась. Понятно, что там запросы другие – одни штаны есть, и хватит.

Когда-то это была туристическая страна, даже на остров Маргарита – одно из лучших мест для виндсерфинга – летали чартеры из Европы. Сейчас туризм в Венесуэле затухает. Хотя есть отдельные территории – лагуна Канайма и гора Рорайма, где туристы есть всегда, но это ограниченное количество людей. Это индейские территории, и по законодательству Венесуэлы в них имеют право работать только индейцы, в том числе заниматься туризмом. Они живут там страшно бедно, я таких худых собак нигде не видел.

Прилететь туда можно только на самолете: пятнадцатиместные борты, два или три рейса в день. На Рорайму есть пешая тропа, на машине туда проехать нельзя. Выпишут такой штраф, что останешься и без машины, и без штанов.

Сейчас это проблемная территория, прежде всего, в плане безопасности. Экстрим. Но при этом, когда ты имеешь проводника, который знает, куда нужно и куда не нужно идти, что говорить и что не говорить, это всегда решает проблемы на 98 процентов. Если ты выполняешь определенные правила поведения, тогда всё нормально.

И постоянно – говорить

– Основный экстрим – люди, которые могут тебя ограбить?

– Да. Огнестрельное оружие в Венесуэле – непременный атрибут. К тебе подходит поговорить человек, а у него пушка висит, чуть-чуть прикрытая футболкой.

– Вас предупреждали о том, чего нельзя допускать в Венесуэле?

– Самое простое правило – не нужно навязываться никому, не раздражаться не испытывать агрессию, что бы тебе там ни говорили. Мягко уходить от ответа, улыбаться.

При этом в Венесуэле можно с местными выпить рома без последствий. Когда с венесуэльцами застолье, первое правило – разряженное оружие на стол. С 2012 года таблички о запрете курить и стрелять висят во всех ресторанах и кафе страны.

В Туве с местными парнями пить ни в коем случае нельзя, чтобы не самому не спровоцировать конфликт, и это очень правильно, что на фестивале «Устуу-Хурээ» – сухой закон.

Люблю бывать в Венесуэле у моего приятеля Фелиппе Кольменареза Торреса, который живет именно в трущобах. Там люди любят разговаривать друг с другом, даже если они незнакомы. В баррио белым ходить не принято, полиция там тебя искать не будет. Я же там уже, как бы свой, приезжаю раз в год, иногда – в полгода.

Местные знают, что к Филиппе приехал русский, забегает ватага детей, кричат «привет» и убегает, потом приносят какие-нибудь барабаны. Дедушка, который немножко знает русский язык, начинает читать на испанском языке свою поэму о России. Потом заводит к себе домой: угощает кофе и показывает семейные фотографии.

Они и между собой постоянно общаются: вышел из дома, увидел соседа, нужно поздороваться, обняться, поговорить минут десять. Видят они друг друга каждый день, и каждый день им есть о чем разговаривать.

Тувинцы тоже – говорить. Приехал в новое место, пошел на Кызыл-Тайгу, добрался до Сут-Холя, сел чай пить – говорить. Час поговорили, можно дальше идти, и постоянно вот это – говорить.

В русских деревнях еще в семидесятые – восьмидесятые годы прошлого века так же было. Сейчас всё это потеряно. Надо либо возвращаться, либо идти дальше, пока друг друга не передушим.

Смерть – это тоже путь

– Что же случилось с нашим обществом?

– В мозгах какая-то каша: большинство людей стали считать, что из любого действия непременно должна следовать какая-то личная выгода. Обязательно, иначе не следует прилагать своей энергии.

Вот пример. Я руковожу общественной организацией – красноярским отделением Федерации автовладельцев России. Пару лет назад мы сделали маленькие таблички на пешеходные переходы – выдержки из правил дорожного движения для пешеходов. Никто в Красноярске не взялся за это платить, сделал тираж за свои деньги. Реакция в социальных сетях: за чей счет банкет? Народ, прежде всего, это интересует.

За последние годы произошла сильная метаморфоза – люди перестали воспринимать общественную деятельность как что-то полезное и искреннее: либо человек пиарится, либо зарабатывает деньги. А такая вера в деньги не может объединить людей и не может дать чувство защищенности.

– А ваша вера?

–У меня нет никакой конкретной веры. Атеист до сих пор. Тем не менее, 17 июня мне уже сорок семь стукнуло: вошел в тот возраст, когда гораздо чаще встречаешься со смертью, а не со свадьбами и рождениями.

Уходят близкие люди, родня, друзья и друзья друзей, музыканты. Раньше отношение к смерти было как к чему-то страшному и ужасному. С детства не очень любил, когда на похоронах все выли, рыдали, рвали на себе волосы.

А в последние годы это впечатление притупилось. Всё происходит очень быстро – раз, и человека нет. Через три дня его похоронили. Но не может же быть так, чтобы он совсем исчезал, поэтому из всего многообразия вариантов, которые предлагаются для осознания смерти и ухода человека из нашего мира, буддийский путь мне более лег на душу.

Понимаю, что человеческая душа продолжит свой круг, и поэтому мне приятнее не отрыдать это страшным образом, а просто принять и пожелать человеку счастливого перерождения и белой дороги. Даже по христианским обычаям считается, что нельзя сильно человека оплакивать – этим ты его привязываешь, не даешь душе продолжить дальше свой путь в рай или ад. Надо более спокойно к этим вещам относиться.

Меня иногда немного корежит, что белой дороги желают и при смерти человека и при любом начинании. Но это лишь подтверждает, что смерть – это тоже путь.

В Венесуэле мне нравится то, что там нет безумного религиозного фанатизма. Как правило, храм – это очень уютное место, аскетичное, скорее даже бедное, без всяких позолот. Есть такое место – зажатая между гор в джунглях какао-деревня Чуао, а в ней – старинная церковь и деревянный крест. Когда туда пришли миссионеры, местные поступили очень хитро – брали своих идолов, ставили за статуэтки католических святых и делали вид, что молятся им.

Сейчас в этой церкви нет своего священника – он приезжает туда за двадцать километров на рыбацкой лодке, проводит службу и уезжает обратно. В одном углу храма люди поют под гитару, в другом углу проводят службу.

Любая религия – свод правил и табу. У меня и шаманизм вызывает доверие, поскольку табу накладываются не священником, а опытом общения с природой. Я сам пытался влезть в Туве на гору Хайрыкан, и она меня не пускала. Жара – 35 градусов. Начинаю подниматься – молнии, град. Спускаюсь – тучи расходятся. Опять подхожу – та же история.

Может быть, потому что мы нарушаем тысячелетиями проверенные табу в общении с природой, никак не пытаемся наладить контакт с ней, у нас и проблемы в сельском хозяйстве. Максимум – это народный календарь, где сказано, что на полную луну можно посадить капусту.

Другой статус – человек на земле

– А вы наладили этот контакт с природой, ведь уже несколько лет живете на земле в своем доме?

– Пока еще нет. Но с прошлого года уже перестал перепахивать землю. На Маргарите в Венесуэле у меня есть приятель Гоша, который при выращивании различных культур использует технологию пермакультуры. Это сосуществование различных культур на одном участке земли, для того чтобы они не мешали друг другу, а помогали.

Решил внедрить эту технологию на своем участке. У нас принято посадить 150 кустов помидоров, а в пермакультуре сажают десять кустов, но с каждого собирают в десять раз больше. Для этого создаются определенные условия. Овощи высаживают по росту – помидоры, потом баклажаны, морковь – еще ниже и так далее.

Мы теперь садим картошку под солому – просто кладем картошку на землю и накрываем ее соломой. Она преет – обогащает почву собой, сорняки начинают меняться на луговую траву, потому как им некомфортно вне перепаханной земли, они же были приспособлены сотни лет под перепашку и за счет этого росли. Тут они начинают умирать, приходят черви, начинают есть их корни, образуются воздушные каналы.

Земля все время рыхлая и плодородный слой не перепахивается. Осенью не влезаешь в эту грязь по локоть, раздвинул солому и достал чистую картошку. Она, кстати, до сих с прошлого урожая лежит, как будто ее только что собрали. Розовенькая, желтенькая, с тонкой шкурочкой. Вместе со шкурой есть можно.

– Как вы решили выйти из зоны бетонного комфорта и перебраться на землю?

– Задумался, когда опубликовали первую схему метро в Красноярске – там была ветка «Предмостная площадь – Дрокино», дальше планировалась электричка в аэропорт «Емельяново». А мы как раз жили на Предмостной. Потом метро отменили. А лет восемь назад, мы жили уже в Северо-Западном, в скворечнике на пятом этаже, купили газету, а в ней – объявление: продается полдома в селе Дрокино.

Поехали смотреть. Дом – адская развалина, но когда зашли во двор, быстро представили, что здесь будет хорошо. Продали квартиру, и через два месяца переехали. Нам нравится: можно выйти босиком на землю, никому не мешая. В прошлом году у нас в саду три ночи пел соловей, я в таком объеме слышал это первый раз в жизни. Спать было невозможно – слишком красиво.

Видел, как сорока учит сорочат летать – на неделю смеха было. И попробовать первую помидорку с куста, это совсем не то, что купить ее на рынке.

Даже в самые тяжелейшие зимы думаю: нет, в город жить не поеду. Уже другой статус – человек на земле, и на ногах стоишь по-другому.

Фото Татьяны Стабровой, Виктории Лачугиной, Ольги Сморжевской, Андрея Пешкова, Павла Жданко, Сергея Кулика.

Интервью Анастасии Вещиковой с Павлом Стабровым «Рядом с тувинским соколом» войдёт тридцать девятым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги продолжает готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Движемся вверх: группа «Хартыга» – «Сокол» и Альберт Кувезин. Слева направо: Ангыр-оол Ондар, Найыс Дулуш, Начын Чореве, Хулер Лопсан, Альберт Кувезин, Сергек Сандык, продюсер Павел Стабров. Республика Тыва, 14 июня 2016 года. Фото Татьяны Стабровой.

2. Проект «Номады – детям» – «Кочевники – детям». Найыс Дулуш дает урок игры на игиле. Красноярск, музей-усадьба усадьба Василия Сурикова. 27 июня 2016 года. Фото Татьяны Стабровой.

3. Супруги и единомышленники на семейном подряде: Павел Стабров и Татьяна Стаброва, творческий псевдоним – Вишневская. Республика Тыва, Тоджинский район – поездка за видео и фотоматериалами. Июнь 2014 года. Фото Сергея Кулика.

4. Группа «Хартыга» – «Сокол» и Альберт Кувезин. Слева направо: Начын Чореве, Найыс Дулуш, Ангыр-оол Ондар, Альберт Кувезин, Хулер Лопсан, Сергек Сандык. Республика Тыва, местечко Ээрбек. 14 июня 2016 года. Фото Татьяны Стабровой.

5. Павел Стабров получает журналистскую аккредитацию на выборах президента Венесуэлы. Город Каракас, центральная избирательная комиссия. Октябрь 2012 года. Фото Татьяны Стабровой.

6. Такие таблички висят во всех ресторанах и кафе Венесуэлы: с 2012 года там запрещено курить и стрелять. Фото Татьяны Стабровой.

7. Татьяна Стаброва и Фелиппе Кольменарез Торрес. Венесуэла, город Макуто, 2012 год. Фото Павла Стаброва.

8. Бесконфликтное общение: Павел Стабров на съемке в заказнике Бобровый лог. Искали бобров, нашли пса. Красноярский край, лето 2015 года. Фото Татьяны Стабровой.

9. Здесь на ногах стоишь по-другому: Павел Анатольевич Стабров в огороде своего дома. Красноярский край, Емельяновский район, село Дрокино. Лето 2010 года.

Анастасия Вещикова, aborigen79@bk.ru Под редакцией Надежды Антуфьевой, antufeva@centerasia.ru