Владимир Маландин: Обидно, что победители-освободители всей Европы, живут теперь хуже, чем побежденные
Память… Она постоянно возвращает нас к былой боли и переживаниям. Ее не сотрешь прожитыми годами, горем или счастливым благополучием. Особенно часто она напоминает о себе ветеранам Великой Отечественной войны, которые до сих пор до мельчайших подробностей помнят свои суровые фронтовые годы.
9 мая 2000 года мы в 55-й раз отмечаем самый дорогой и самый грустный праздник – День Победы, за которую заплачена очень высокая цена. 1418 дней и ночей войны лишили жизни более двадцати шести миллионов человек, а из оставшихся в живых остается все меньше и меньше.
Сегодня наша встреча – с кызыльчанином, ветераном Великой Отечественной войны, артиллеристом противотанковой бригады “Прощай, родина”, встретившим День Победы в Венском лесу Владимиром Леонидовичем Маландиным.
– Владимир Леонидович, признаюсь честно, мне больно и обидно оттого, что общество и государство не в состоянии сегодня вернуть вам, ветеранам, в полной мере той заботы и того уважения, которых вы заслуживаете. Более того, даже появляются попытки некоторых ниспровергателей переписать самые святые страницы истории Великой Отечественной войны, умалить величие подвига наших дедов и прадедов. Но не зря говорят: у кого нет прошлого, у того нет и будущего.
– Да, люди потеряют связь с прошлым, а без такой связи жить плохо. Вы говорите, что теряется уважение к ветеранам. Да, теряется. А кто виноват? Мы сами растеряли самые хорошие традиции в воспитании у нынешнего поколения уважительного отношения не только к ветеранам, но и друг к другу. Посмотрите, что творится: грабежи, насилия, убийства стали нормой жизни. Хоть не слушай радио и не включай телевизор. Вон как-то на днях передавали по телевидению, что в Смоленске осталось всего шесть Героев Советского Союза, и пятеро из них были ограблены из-за Золотой Звезды, которую затем продают на базаре. О чем же говорить дальше? Страшна для нас не боль от ран и болезней, а человеческая неблагодарность.
– Разговор наш начался на слишком грустной ноте... Давайте возвратимся на несколько десятилетий назад и вспомним ваши детство и юность.
– Я родился в городе Минусинске, что в Красноярском крае, в 1923 году. Скоро мне исполнится 77 лет.
– Ни за что вам не дал бы столько лет – вы выглядите намного моложе. И, честное слово, это не комплимент.
– Спасибо на добром слове, но вы, наверное, ждете, что я вам расскажу о каком-то заумном рецепте, наподобие такого, что, дескать, не пил, не курил, по утрам занимался зарядкой и бегал трусцой. Ничего такого не было. Пил и пью в меру, спортом не занимался и не занимаюсь. А рецепт один: с детства работаю. И хотя моя специальность вроде бы сидячая – я всю жизнь проработал бухгалтером в различных учреждениях, но без физической работы не сидел. Сызмальства не чурался никакого труда, помогал в детстве отцу с матерью, постоянно копаюсь в огороде, работаю на даче.
– Словом, терпенье и труд все перетрут, как гласит пословица. Даже отодвинут старость?
– Вот, вот, именно так.
– Я немножко прервал ваши воспоминания о детстве. Давайте продолжим.
– Отец мой, Леонид Владимирович, работал бурильщиком, а мать, Александра Павловна, была учительницей. Отца в 1937 году расстреляли. 18 ноября взяли, а уже 12 декабря пустили в расход. Мне тогда 14 лет было, и я хорошо помню, как из нашего поселка арестовали сразу 70 человек, приписав им террористическую деятельность против Советской власти. А какая там деятельность, если половина из них и расписываться не умела. Я об этом узнал только в восьмидесятых годах, когда сделал запрос в КГБ об отце и мне показали папку с протоколами допроса. Из семидесяти арестованных только одному дали 10 лет, а остальных расстреляли. Причем ни за что.
– Кажется, у Шаламова я читал рассказ, где он описывает, как с ним сидел человек, которому дали 10 лет за то, что у него нашли сигареты “Дели”, название которых вроде бы тогда запретили. И знаете, почему?
– Нет, не слышал об этом.
– А какой-то остряк из КГБ признал в них криминал, расшифровав их название следующим образом: долой единый ленинский интернационал.
– (Смеется) Да, были всякие нелепости. Закончив семь классов, а это по тому времени считалось уже много, я поступил в абаканский сельхотехникум, но успел закончить только два курса. В декабре 1941 года призвали в армию, в 309 дивизию 842 артполка. Но сначала три с половиной месяца учился в полковой школе, которая, кстати сказать, располагалась в нашем же техникуме. По окончании присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром топовычислительного отделения.
– Что это такое?
– Мы готовили данные командиру батареи для стрельбы с закрытых позиций. Точнее, давали координаты для стрельбы.
– Ответственная работа.
– Конечно, конечно, на нас ложилась большая ответственность. Надо было с приборами, с линейкой все вымерить, пересчитать и дать точные координаты.
– И куда после окончания полковой школы вас направили?
– Привезли нас на станцию Лиски Воронежской области. Может, слышали о такой?
– Не только слышал, но и приходилось бывать там – я же родом из Тамбова, а это совсем недалеко от Лисок.
– А помнишь на окраине города элеватор?
– Представляю, где.
– Ну так вот на этом элеваторе мы все лето и просидели, наблюдая и засекая немецкие точки. А немец день и ночь обстреливал нас из минометов. А в середине января 1943 года началась операция – мы пошли в наступление. Взяли город Белгород, Богодухов, Ахтырку, Опочно, но дальше силы иссякли, и мы начали снова отходить назад почти по тому же самому пути, по которому наступали. Причем отступали медленно, с боями. Подошли к самому Белгороду, где-то на острие Курской дуги. Заняли оборону.
А 5 июля 1943 года немец пошел в наступление – началась Орловско-Курская битва. Жара стояла неимоверная, хлеба горят, а там в основном посевы ржи, гарь, дым, копоть, много разлагающихся трупов, запах невыносимый. А похоронить их нет никакой возможности – авиация противника день и ночь наносит удары, голову невозможно поднять.
– Страшно было?
– А как вы думали. Кто говорит, что он ничего не боится, тот лжет или просто ненормальный. Страх присущ всем – это истинный способ сохранения. Особенно было страшно первое время. Летят с неба бомбы, и такое ощущение, что каждая из них падает именно на тебя. Особенно ночью.
Вожмешь голову в плечи и думаешь: все, конец. Потом слышишь бомба разрывается где-то далеко от тебя. Но нельзя жить все время с ощущением опасности. Постепенно все это притупляется, приобретается опыт. А опыт на войне – великое дело. Гибли, в основном, молодые и неопытные.
– Статистика гласит, что из каждых 100 солдат, ваших ровесников, в живых оставалось всего трое.
– Да, много гибло нашего брата, много.
– А не повинны ли в этом сто фронтовых граммов, которые полагались каждому солдату – где сто, там и больше, а пьяному и море по колено?
– Да не верьте вы этому. До рядового состава эти сто граммов почти не доходили. Во всяком случае в артиллерии. Офицеры не баловали нас этим. Да мы и сами, совсем молодые, еще не пробовавшие вкус водки на гражданке, не стремились напиться.
– Может, не хотите компрометировать свое поколение?
– Да какой там! Говорю, как на духу, в артиллерии было именно так. Конечно, не без этого, некоторые и выпивали, как теперь говорят, снимали стресс, но не поголовно же пьянствовали. Бывало и так, что по пьянке гибли, просто по-дурацки, вот и все.
Забегая вперед, расскажу такой случай. В январе 1943 года стояли мы в обороне в одной деревушке под Острогорском. Немцы пошли в атаку. Впереди был глубокий овраг. И их надо было во чтобы-то ни стало остановить. Основные наши силы располагались позади. Помню, попадаюсь я на глаза командиру полка. Он кричит: “Сержант, бери пулемет и закрой овраг”. У меня, артиллериста, опыта обращения с таким оружием совсем не было. Но приказ есть приказ. Беру с собой двух бойцов и вперед. Залегли, начали стрельбу. Немцы остановились, тоже боятся идти – они же не знали, сколько нас там. Мы им для храбрости кричим: “Хэнде хох!”, мол, сдавайтесь, а у самих патроны на исходе. Я говорю Володьке, фамилию забыл: «Беги, проси помощь». Тот убежал, мы остались вдвоем. И вдруг, откуда ни возьмись, появился бронетранспортер, за рулем которого сидел сержант, такой разбитной парень и немножко под “мухой”. Кричит: “За мной, пехота!”. Я говорю ему: «Куда ты лезешь – там столько снега, что твоя машина тут же застрянет». Но он такой ухарь, что ему все нипочем. Только начал переезжать балку и тут же застрял. Стал вылезать из люка и его сразила пуля – попала в голову. Через несколько минут подоспела подмога. Немцы тут же сдались в плен, а мы похоронили того сержанта, написали химическим карандашом его имя и фамилию. Помню только, что он был ленинградец. Всякое бывало. Война не прощает легкомыслия. Тогда меня наградили медалью “За отвагу”.
– А как в дальнейшем сложилась ваша военная судьба?
– От Белгорода до Днепра наступали почти тем же путем, как и в первый раз. Форсировали Днепр, и я там был в первый раз ранен: разорвался снаряд, и осколок остался торчать в ноге. Подбежал лейтенант, разрезал сапог и как дернет его из ноги, что от боли искры посыпались из глаз. Кровь брызнула фонтаном прямо ему в лицо. Отправили в госпиталь в Тростинец. Пролежал там месяц, а когда выписался, меня определили в 22-ю отдельную противотанковую артиллерийскую бригаду, в резерв главного командования, или, как тогда нас окрестили, в бригаду “Прощай, родина”.
– А почему?
– А потому, что мы всегда были на переднем краю и вели борьбу с танками. А с ними бороться, ой, как тяжело. Представьте себе: прет на тебя эдакий здоровенный утюг, так мы называли танки, и стоит тебе промазать, так уже его невозможно остановить. Убежать тоже невозможно – все равно догонит. Секунда – и весь расчет под гусеницами. Правда, когда появилась 57-миллиметровая пушка, обладающая лучшей убойной силой, стало полегче. Мы тогда немецких “Тигров” стали молотить здорово. Но надо было подпускать их не дальше, чем на 200 метров, тогда был лучшим эффект поражения. А чем еще бороться с танками, как ни артиллерией.
– Не зря же артиллерию считали Богом войны.
– И правильно. Командование на нас возлагало большие надежды. Помню, под Курск к нам приехал маршал Жуков. Его сильно все боялись, крутой был мужик. Офицеры все навытяжку стояли. А он собрал солдат и сказал как-то по-свойски. “Чем больше вы, ребята, подобьете танков, тем победа будет быстрее. Мы верим вам и надеемся на вас”.
– А вам лично удалось подбить хоть один танк?
– У артиллеристов стреляет не один человек, а расчет, в котором семь солдат. Конечно, наш расчет не раз подбивал танки.
Помнится, мы брали Житомир, Новгород-Волынский, Ровно, Луцк, дошли почти до Львова, остановились под городом Броды Львовской области. И в одном из боев подбили сразу три танка под Бродами. Причем, один из них застрял на огороде, но дом поджег. Мы с лейтенантом бегом к нему. Я с автоматом, а он с пистолетом. Экипаж начал сопротивляться, не сдается. Я полоснул очередью и всех срезал. В танке оказалось ведро, а там семь общипанных куриц. Ну мы их забрали и съели, конечно. А потом разговаривали с жителями деревни, они нам жаловались, что немцы всех кур у них переловили и забрали.
– А не жалко было убивать? Хотя их же поэт Генрих Гейне говорил, что врагов надо прощать, но после того, как их повесят.
– Законы войны неумолимы. Не убьешь ты, убьют тебя. Да во время боя об этом и не думаешь. У войны тоже есть свои законы, и в данном случае Гейне не прав. Зачем же убивать всех подряд, особенно пленных. Вон смотришь по телевидению, как чеченцы издеваются над пленными, и кровь в жилах стынет: отрубают пальцы, отрезают голову, превращают в рабов. Да это же самое настоящее средневековье! Вот такое прощать нельзя. За такие зверства они обязаны ответить.
– Из-под Львова куда вы попали?
– В конце апреля 1944 года нашу бригаду РГК (резерв главного командования) перебросили с района Брод на 2-й Украинский фронт, там под Яссами немцы бросили большие танковые части. До 20 августа простояли в обороне, а затем началась операция. Яссы – бывшая столица Румынии. К вечеру мы уже были там. Потом пришлось повоевать в Болгарии, Югославии, Венгрии.
Да если обо всем рассказать, то можно написать целую книгу.
– А где вы закончили войну?
– В Австрии, в Санк-Пельтене. Спим ночью, вдруг началась стрельба. Что такое, никак не поймем. Выскакиваем из палаток и видим: идут танки с красными флагами. Все кричат, что войне конец, обнимаются, стреляют в воздух, появилась бочка вина и, как положено, причастились. Эту радость невозможно передать словами.
– И потом с победой домой?
– Нет. Из Австрии возвращались пешком до своей границы. Шли два месяца. Там прошли карантин. Однажды наш десятый батальон выстроили и начали вызывать пофамильно. В основном молодых. Скомплектовали отряд и отправили в Румынию, в город Брашов, где еще пришлось прослужить два года. А затем, в 1947 году, демобилизовался и приехал домой в Артемьевск, где меня ждали не только мать, но и жена.
– Как жена, когда же вы успели жениться?
– (Смеется) А вот и успел. В 1943 году, когда мы стояли под Курском, я познакомился с красивой девушкой Музой. Все время с ней переписывались. А в 1946 году мне дали отпуск на десять дней. Но разве я успел бы за этот срок добраться до Сибири. И тогда я решил поехать к Музе в гости. Приехал – и тут же расписались в сельсовете. А так как у меня паспорта не было, то штамп поставили прямо в красноармейскую книжку. Поэтому она и приехала к моей матери в феврале, а я приехал домой 15 апреля. И вот с ней живем 54 года. Имеем двоих детей, трех внуков и одного правнука.
– У вас прекрасная память, вы помните все даты.
– А вы знаете, как-то само собой получается: все военные, и послевоенные годы запечатлелись в памяти, и помню все до мельчайших подробностей.
– А как вы попали в Туву?
– После Артемьевска переехал с женой в Минусинск, устроился работать бухгалтером в автороте. Квартиры там не было, снимал комнату, платил сто рублей, а зарплата была пятьсот. К нам часто приезжал директор кызыльской типографии Барсуков. Он-то и пригласил меня в Кызыл, пообещал квартиру. И мы согласились. Приехали. Домов здесь было мало, а на горе вообще ни одного домишка. Дали нам квартиру в бараке, где сейчас располагается восточная трибуна стадиона имени “5-летия Советской Тувы”.
Муза Дмитриевна устроилась на работу в типографию, где проработала 32 года и оттуда ушла на пенсию. Я до 1953 года работал там главным бухгалтером, затем перешел в управление культуры при облисполкоме. Оттуда через три года перевелся в геологическую экспедицию, в трест «Тувинстрой», затем снова ушел в геологию и шесть последних лет работал в финансово-плановом отделе МВД. И везде работал бухгалтером. Вот и вся моя рабочая биография.
– Какой период жизни был для вас самым лучшим?
– Послевоенный. Жили хоть небогато, но дружно и уважительно относились друг к другу. Неплохо было и при хрущевско-брежневском правлении, хотя и там были свои недостатки.
– А какой самый худший?
– Нынешний. Почти всех сделали нищими. Работу найти невозможно, и людям приходится копаться на помойках в надежде найти кусок хлеба. Мы потеряли СССР, страну, в которой родились и выросли, которую защищали. Россия тоже находится на опасном рубеже.
– Получается, что Россию могут победить только русские, как говорил Шиллер.
– Да, наверное, так. И обидно, что победители и освободители всей Европы живут теперь хуже, чем побежденные.
– А может, у вас это ностальгия по прошлому, когда трудно удержаться от сакраментального: а вот в наше время и небо было голубее, и трава зеленее?
– Да какая там ностальгия, если люди стали жить хуже! Особенно пенсионеры. Раньше была пенсия 120 рублей и на нее можно было слетать в Москву и обратно. А теперь билет стоит более шести тысяч. И если я получаю тысячу, а многие и того меньше, мне надо копить деньги на билет ровно год. Разве разумно это?
– Как вы собираетесь встретить праздник?
– Пойду на все мероприятия, которые будут организованы в городе.
– И, конечно, при всех регалиях?
– Да, хоть раз в году надеть свои награды.
– Кстати, а сколько у вас всего боевых наград?
– Три медали “За отвагу”, причем последняя нашла меня через 45 лет. Был второй раз ранен, как это часто бывало, из части после ранения выбыл, а медаль затерялась. И лишь в 1990 мне ее вручили в военкомате. Кроме этих медалей награжден Орденом Отечественной войны первой степени и другими. Всего 14 наград.
– Позвольте поздравить вас с днем Победы, пожелать здоровья и долгих, долгих лет жизни.
– Спасибо вам, что вспомнили обо мне.
Фото:
2. За день до Победы. Владимир Маландин в Австрии. 8 мая 1945 года.
3. 4. Муза и Владимир. Их познакомила война, а обвенчала победа.
Беседовал Вячеслав ХОПРОВ