«ЖИЗНЬ ДЕЛИТСЯ НА ДВЕ ПОЛОВИНЫ: ОДНА – РАСКОПКИ, ДРУГАЯ – ИХ ОСМЫСЛЕНИЕ
Долгожданное событие произошло в Петербурге 2 марта: в Государственном Эрмитаже, в Арапском зале Зимнего дворца открылась выставка произведений древнескифского искусства из знаменитого кургана Аржаан-2. Напомню: раскопки кургана VII в. до н.э. в долине Уюка начались в 2000 году. В 2001 году была вскрыта оставшаяся неразграбленной могила царя и царицы, и в ней обнаружены драгоценные предметы и украшения, сказочно многочисленные и прекрасные. Работы продолжались в 2002-2003 годах и не закончены до сих пор. Обнаруженные в двадцати девяти погребениях кургана вещи были направлены на реставрацию и изучение в Эрмитаж. Те из них, что уже отреставрированы (это далеко не всё, но, пожалуй, самое интересное), – предстали перед восхищёнными зрителями. Мы знакомили читателя «ЦА» с ходом работ на кургане, теперь – самое время поближе познакомить его с руководителем сенсационных раскопок – Константином Владимировичем Чугуновым, питерско-тувинским Шлиманом. (Прим. ред.:Генрих Шлиман – немецкий археолог, открывший местонахождение легендарной Трои и раскопавший её).
ЧУДЕСА С МАНЕКЕНОМ
Признаюсь честно: я собирался встретиться с Чугуновым в каком-нибудь тихом месте, побеседовать часок под диктофон и предъявить читателю большое-пребольшое интервью с археологической знаменитостью.
Увы, планам моим не суждено было сбыться. С того момента, когда стали известны сроки подготовки выставки (а они окончательно определились в декабре), Константин сделался неуловим. Интересный феномен: мы, экспедиционники-питерцы, общаемся друг с другом преимущественно в Туве, на раскопе и в лагере; а по возвращении на родину – теряем друг друга, порой до следующего сезона. Да уж, джунгли большого города. Но тут – особый случай.
В кургане Аржаан-2 было обнаружено около семи тысяч золотых, железных и бронзовых предметов, не считая мельчайшего золотого бисера. Да ещё керамика, да ещё деревянные, да костяные изделия, да множество каменных плит с рисунками-петроглифами. Я уж не говорю о колоссальном объёме реставрационных работ, но даже простое описание находок, составление научного отчёта требуют уймы времени. А ведь каждую вещь надобно не только описать и внести в каталог, но рассмотреть, сравнить с другими, в конце концов – понять.
Вещи – мастера задавать загадки; в особенности – вещи аржаанские. Вот железные наконечники стрел, инкрустированные золотом. Как удалось древним мастерам добиться того, что золото держится в железной оправе, не вываливается из пробитых в чёрном металле канавок? Вот серёжки с золотой зернью. Какова технология их выполнения, как удалось мастеру припаять мельчайшие, почти микроскопические бисеринки к золотой основе? И таких загадок ровно столько, сколько вещей. Тут не отделаешься обыкновенным научным отчётом: надо писать большую обобщающую книгу-монографию.
Ещё в октябре Чугунов говорил мне, что монография продвигается, но медленно, что очень много нужно проводить трудоёмких исследований, сравнивать с материалами других раскопок, искать корнии связи – ведь никаких прямых аналогов многим аржаанским вещам и технологиям до сих пор не обнаружено. Так что работы и заботы со всей этой наукой хватало. И тут вдруг выясняется: срочно пора готовить выставку, хотя раньше её проведение намечалось на 2005 год, да и реставрационные и исследовательские работы ещё не закончены.
Не буду утомлять читателя подробностями того, что такое подготовка выставки.
Понятно, что в экспозиции должна быть логика, а значит, экспонаты должны быть интерпретированы и расставлены по точно найденным местам. Понятно, что должен быть составлен сопроводительный текст, определены датировки, объяснено назначение предметов, всё надписано и продумано. В нашем случае ещё надо было решить нелёгкую задачу: в царском погребении было обнаружено около пяти тысяч золотых бляшек в виде пантер, нашитых некогда на погребальные одежды царя и царицы. Благодаря уникальной сохранности памятника и скурпулёзнейшей работе питерских археологов, удалось проследить порядок расположения бляшек на одежде. Появилась редкостная возможность реконструировать вид и покрой костюма. Конечно, это тоже надо было сделать к выставке; тут же заказали манекен, решили одеть его в царские одежды, украшенные гальванопластическими копиями золотых изделий. А ещё надо было написать текст для большого
альбома и для маленького буклета. И подобрать фотографии. И дать материал в один журнал, и в другой. И проследить, чтобы в тексте для альбома не встречалось слово «бляшки» (его почему-то забраковала издательская цензура), а в журнале Пулковских авиалиний не попадались изображения черепов и костей (тутошнее начальство посчитало, что такие картинки угнетающе подействуют на психику авиапассажиров).
Само собой разумеется, что по мере приближения срока открытия возникали всевозможные непредвиденные трудности, нарастала суматоха и неразбериха. С тем же манекеном получилось – смех и грех. Заказали его какой-то фирме, написали в бумагах: «манекен мужской, телесного цвета». В срок товар, конечно же, не пришёл, поступил с опозданием, в самый, что называется, притык. Распаковали его Чугунов со товарищи – а там фигура женская, да ещё иссиня-чёрного цвета. Шутили: раз выставка в Арапском зале, будем говорить, что скифская царица была негритянкой. Но шутки шутками, а надо срочно требовать новый манекен. И ставить его, и подгонять к нему одежду, и прикреплять «гальвашки» чуть ли не в ночь перед открытием.
В СМОКИНГЕ И БАБОЧКЕ
Несколько раз мы договаривались с Константином о встрече. Даже дважды удавалось. Я пытался пустить в дело диктофон. Начинал задавать вопросы. Чугунов устало-безнадёжно смотрел сквозь очки на мои приготовления, что-то мямлил в ответ на первые, неизбежно глупые вопросы… Потом махал рукой и говорил: «Да ну к чёрту. И так надоело. Про меня ты сам всё знаешь, вот и пиши, а про вещи – прочитаешь в книжке. Давай лучше выпьем». Что мне оставалось делать? Питерско-тувинский Шлиман похудел, под глазами у него потемнело… И я, из милосердия, убирал диктофон. Надо ведь и Шлиману расслабиться. И мы расслаблялись.
2 марта я явился в Эрмитаж. Торжественное открытие выставки должно было состояться в Концертном зале. Приглашённые шли туда двумя потоками: с Иорданской лестницы и со стороны Эрмитажного театра, где уже закончилась пресс-конференция. В окружении свиты проследовал директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, сопровождаемая охраной, появилась Людмила Нарусова. Пробежали телевизионщики с громоздкой аппаратурой: «РТР», «НТВ», «RenTV», питерское телевидение. Я уже устал считать знакомых, экспедиционных, искусствоведческих, научных, газетно-журнальных и прочих, с которыми поздоровался, стоя в Аванзале. А вот и Чугунов – с какими-то людьми идёт, что-то говорит им. Вид отсутствующий.
И – что это? На нём чёрный смокинг и галстук-бабочка. Я знаю Константина с 1980 года, и в первый раз вижу его в галстуке. То ли дело: экспедиционный лагерь, солдатская рубашка, потёртые джинсы, кирзовые сапоги… Здешний, официальный, костюм странно как-то сидит на нём. Как гальванопластические золотинки на том манекене.
Дальше было торжественное открытие, речи, произнесённые всеми официальными лицами в микрофоны. Хорошие речи, одно только в них плохо – никто их не слышал и не слушал: эрмитажная акустика съела искусственный звук микрофонов. Потом толпа повалила в маленький (по масштабам Эрмитажа) Арапский зал; там немедленно создалась невероятная суматоха и толчея, в которой невозможно ничего увидеть, ни с кем поговорить. Вдалеке, за чужими спинами промелькнули знакомые тувинские лица – представители музея «Алдан-Маадыр» и республиканского министерства культуры. Появились и исчезли в толпе немецкие сотрудники Чугунова – Анатолий Наглер и Герман Парцингер из Германского института археологии.
Там и сям выплывали и пропадали друзья-товарищи по тувинским раскопкам: археологи Владимир Семёнов, Марина Килуновская, Сергей Хаврин, Владимир Кисель, фотограф Станислав Шапиро (один из авторов путеводителя по Туве, недавно изданного в Москве). А вот и сам Чугунов – припёртый в угол, стоит под софитами перед несколькими телекамерами и что-то рассказывает журналистам – с ожесточением в голосе и затравленно-безнадёжным выражением на лице. Только оторвался от одной группы репортёров – и тут же окружён другой компанией. И снова софиты, камеры, микрофоны, вопросы…
Потолкавшись у витрин с полчаса, побродив ещё полчасика по залам крупнейшего музея мира, я направился к выходу. Сокращая путь, проскочил служебным ходом на одну из многочисленных закрытых для посетителей лестниц. Там, на площадке, с двумя товарищами по экспедиции усталый, измочаленный Чугунов стоял, курил. И я к ним присоединился. Между затяжками не удержался, спросил Константина: откуда у него эдакий галстук-бабочка, как у завсегдатая казино в Лас-Вегасе? Оказывается, начальник отдела археологии Эрмитажа дал на денёк поносить. А то неприлично: официальное открытие, иностранные гости, представители Совета Федерации, люди от губернатора… А главному герою и виновнику торжества на шею нацепить нечего.
СТРЕЛЬНА – АНИЧКОВ ДВОРЕЦ – УСТЮ-ИШКИН
Чугунов – уроженец Стрельны, маленького пригорода Петербурга, ставшего лишь недавно известным в связи с созданием правительственной резиденции.
Тут есть нечто знаменательно-символичное. Стрельна древнее Петербурга лет на сто, уже это обстоятельство располагает к пробуждению археологических интересов. Множество исторических и этнографических слоёв и напластований составляют воздух и почву этого места. Путевой деревянный дворец Петра Великого, руины усадьбы Орловых, причудливый дом-замок князя Львова, дворцы и парки великих князей Михаила и Константина. Тут же – остатки гвардейских казарм, следы немецкой колонии и вполне реально существующее цыганское поселение; с нынешними солидными и бородатыми отцами цыганских семейств Костя Чугунов учился в школе. По Стрельне бродит немало исторических легенд – и о шведских баронах, владевших Стрелиной мызой в XVII веке, и о кладах, запрятанных в стенах Троице-Сергиевой пустыни, и о бронзовых конных скульптурах Клодта – аналогичных тем, что стоят на Аничковом мосту в Петербурге – бесследно пропавших в начале Великой Отечественной войны.
В школьные годы Костик интересовался всей этой стариной – бессистемно, как и большинство стрельнинских мальчишек. Откапывал старинное стекло, битую посуду, натыкаясь иногда на фундаменты разрушенных строений; порой находил где-нибудь на берегу Финского залива покорёженное железо времён войны (в Стрельне в 1941 году шли ожесточённые бои). Сам он обо всём этом вспоминает в сборнике «Археология и не только»:
«Я вообще-то ещё в 1975 году впервые попал в археологическую экспедицию в Молдавию. Конечно, не сам – мама меня устроила… Это было исполнением моей мечты. А мечта взялась из книжек. Заинтересовался, конечно, как большинство, в пятом классе, когда изучали в школе древнюю историю. Читал много про археологию и археологов, читал Амальрика и Монгайта «Что такое археология?», читал про Шлимана и Трою – вот и загорелся…
А потом у меня в Стрельне был школьный приятель, тоже подвинутый слегка на археологии, и мы с ним копали в Стрельне, рядом в Петровским домиком… Находили там какие-то шпильки, какие-то обломки сосудов, фрагменты фарфоровых ваз – и были, конечно, счастливы. Ещё мы раскапывали блиндажи времён Великой Отечественной… Любили мы, как, впрочем, и многие наши сверстники, шастать в разрушенных дворцах по подвалам. Там тоже много всего интересного находили».
Потом кто-то из знакомых рассказал, что во Дворце пионеров в Ленинграде есть кружок археологии и что туда берут желающих. Осенью 1976 года пятнадцатилетний стрельнинский школьник отправился в великолепный Аничков дворец (тогда – Ленинградский Дворец Пионеров, сокращённо ЛДП). По боковой лестнице поднялся на второй этаж. И вошёл в комнату № 123, где за длинным столом в окружении юных энтузиастов сидел молодой и бородатый «Шеф» – Алексей Владимирович Виноградов.
Как-то недавно мы сидели с Константином, вспоминали историю археологического кружка, обсуждали «Шефа». Естественно, Алексей Виноградов – человек неординарный, а потому сложный, не без противоречий. Порассуждали о его достоинствах и недостатках. А потом Чугунов сказал: «А вообще, ты понимаешь, Анджей, он нас всех сделал. Вот, кто бы я был, если бы не Шеф? Обыкновенная шпана стрельнинская. Я археолог благодаря Виноградову».
Слова Чугунова многого стоят, особенно если учесть, что как учёный и как раскопщик он являет совсем иной стиль работы, нежели Виноградов. Ученик и последователь легендарного питерско-тувинского археолога А.Д.Грача, которого помнят во многих уголках Тувы, Виноградов создал свой – первый в Союзе – детский кружок археологии и с 1973 года начал вывозить воспитанников на работу в Туву. С этим кружком и Чугунов впервые переехал через Саяны летом 1979 года. В тот год копали в Сут-Хольском кожууне, в горах, на реке Устю-Ишкин. Трудностей хватало – и в пути, и на месте.
Из воспоминаний Чугунова (всё в той же «Археологии и не только»):
«Помню момент растерянности: вылезли на Ленинградском вокзале в Москве, и я заблудился с обалденным рюкзаком и ящиком тушёнки в руках… Это был ужас! Иду и не знаю, куда… нашёлся только благодаря нашей униформе – этим белым футболочкам с эмблемой САЭ (прим. ред.:Сибирская археологическая экспедиция)»…
«Цыгане эти в Абакане… Там был такой гитарист однорукий. Он одной рукой умудрялся играть на гитаре. Может, он специально нас отвлекал, но именно в это время другие стали помаленечку наше хозяйство растаскивать… Они в числе прочего украли шефский чемодан. И вот их «цыганский барон» (или какой-то там другой начальник) пришёл потом с извинениями и говорит: «Вот моя глупая баба спёрла… Сволочь такая… Вот возьмите, пожалуйста». А Шефа не было. Мы этот чемодан открыли, а там стихи. Там был полный чемодан фотокопий самых разнообразных стихов».
На Ишкине работали полтора месяца, после трудов на раскопе, вечерами, под огромными, яркими сут-хольскими звёздами – читали стихи. Гумилёв, Цветаева, Пастернак, Мандельштам… Экспедиция Шефа не просто копала – она строила личности. Формировала судьбы.
ЗА ДВАДЦАТЬ СЕЗОНОВ – ПО ВСЕЙ ТУВЕ
Так вот Чугунов начал работать в Туве – в 16 лет. С тех пор работает каждый год, кроме 1981 (копал в Забайкалье) и 1982-1984 (армия). Сначала – в экспедициях маститых археологов.
Из его воспоминаний:
«В 1980 году после Кутужеково и завершения работ на могильнике Усть-Хадынныг мы… поехали в Саяно-Тувинскую экспедицию к Длужневской… Я поехал наудачу, надеясь, что не выгонят. Не выгнали. Более того, попал в Трубу, на Усть-Уса. Мы проехали через все отряды тогда: отряд Мандельштама – там пару дней побыли, отряд Семёнова, где поработали недельку… Потом мы стали перебираться в Енисейский каньон, где Длужневская должна была работать в устье Уса, на Иджире. Заброска туда была сложной – на лодках с Мугур-Саргола. Это было последнее место, куда доходили машины, сливали бензин в двигатели моторок, и дальше мы уже добирались по воде. На Мугур-Сарголе тогда работала М.А.Дэвлет. С ней тоже познакомился. Насыщенный был год в плане знакомств».
Надо пояснить: Мандельштам, Семёнов, Длужневская, Дэвлет – ведущие специалисты по археологии Тувы. В те годы их работы были сосредоточены в основном в зоне затопления Саяно-Шушенской ГЭС. Им – и Константину с ними – довелось побывать там, куда никогда не ступит (или по крайней мере, нескоро ступит) нога человека. Г. Длужневская, соратница Грача, ветеран тувинской археологии, сразу отметила молодого студента-вечерника (годом раньше он поступил на вечернее отделение истфака ЛГУ):
«Костя и Марина (прим. авт.: Килуновская, известная исследовательница петроглифов Тувы) тогда прекрасно вписались в коллектив… Чувствовалось, что у них за плечами уже достаточный опыт полевой работы».
Тут вскоре определились и будущие научные интересы Чугунова: скифы Центральной Азии. По возвращении из армии он сосредоточенно занимается изучением всего, что относится к этой теме. В 1985-1989 годах копает в разных экспедициях в Туве, Хакасии и на юге Красноярского края. Участвует в археологических разведках.
Спрашиваю я тут у Кости – в каких местах Тувы он был. Он начал перечислять – Ишкин, Сут-Холь, Балгазын, Мугур-Саргол, Труба, Аймырлыг, Баян-Кол, Суглуг-Хем, Бояровка, Хопто, Ак-Тал, Эрзин, Уюк, Тоора-Хем… В общем, куда проще оказалось сказать, где ему всё-таки побывать не удалось. Вот, красотами Монгун-Тайги не пришлось насладиться. На Кунгуртуге не бывал. Остальную Туву объездил почти всю. Причём по таким дорогам, по которым не всегда и не всякий внедорожник пройдёт. Археологическая разведка – дело серьёзное: курганы и петроглифы встречаются в труднодоступных горнотаёжных долинах, в дальних углах степи, на перевалах, у истоков рек, на краю пустыни…
В 90-х годах Чугунов участвовал вместе с покойным тувинским археологом И. Самбу в работах по паспортизации археологических памятников республики. То есть, в поисках и описании всего-всего-всего. Соответственно, побывал почти всюду.
Но главным делом с 1990 года становится своя экспедиция. В тот год Чугунов впервые получил Открытый лист на проведение археологических раскопок в долине Догээ-Баары под Кызылом.
ФРАГМЕНТ ИНТЕРВЬЮ В «БОЧКЕ»
Фрагмент интервью удалось-таки записать. Место встречи – кафе «Бочка» на Миллионной улице в Петербурге, в трёх минутах хотьбы от Эрмитажа. Здесь после работы расслабляются многие сотрудники прославленного музея. Просьба сделать поправку на многолюдство и шум.
– Костик, давай не будем прикидываться, что мы едва знакомы, я буду обращаться к тебе на «ты» и без отчества.
– Да уж, Анджей Анджеевич, пожалуйста.
– Я так полагаю, что наших тувинских читателей прежде всего интересует, какие места в Туве нравятся тебе больше всего.
– Ну, ты понимаешь… Да в общем все. Есть такая особенность у Тувы: на какое бы место ты ни пришёл, огляделся, обжился – и смотришь, оно тебе уже запало в душу, даже если поначалу не понравилось. Само собой, навсегда таким родным местом останется Ишкин – первое знакомство с Тувой.
Ты помнишь, когда мы начинали копать на Догээ-Баары (прим. ред.: на правом берегу Енисея, в районе дач Вавилинского затона), как вначале всем не нравилось: мол, город рядом, дачи рядом, простора нет, гор нет, экзотики мало… А теперь – место настолько родное, что и не оторвёшься. И на Хопто было по-своему здорово. На что уж Аржаан (прим. ред.:Пий-Хемский кожуун): вначале казалось, что там тоска, что жить невозможно – воды нет, дров нет, тени нет. А в итоге и к этому месту, что называется, «прикололись», да ещё как. Теперь вот я бы хотел покопать знаешь где? Под Эрзином, на юге. Да, да, там, где пустыня близко.
– А кстати, как тебе пришло в голову начать копать на Догээ-Баары?
– Давно было известно, что там расположено большое курганное поле. Насчитывалось что-то около пятидесяти курганов. Часть из них снесли без зазрения совести, когда разрабатывали песчаные карьеры по дороге на Кара-Хаак. А в конце восьмидесятых кызыльский исполком принял решение о выделении там участков под дачи. Памятникам грозило дальнейшее разрушение. В 1989 г. мы эту долину обследовали с Алексеем Ковалёвым (прим. авт.:петербургским археологом). Ковалёв добился заключения договора о финансировании спасательных археологических работ. И в 1990 году мы начали.
– А какой сезон был самым лучшим? И самым трудным?
– Тяжелее всех был, пожалуй, сезон 1991. Тогда мы взяли какое-то невероятное количество курганов – десять штук: строительство дач должно было вот-вот развернуться, и надо было спешить. Народу набралось безумно много: в лагере одно время «тусовалось» около пятидесяти человек с собаками и детьми; да ещё дворцовские дети (прим. авт.: кружок археологии ЛДП под руководством Тамары Жегловой) стояли отдельным лагерем поблизости. В тот год помимо организационных трудностей (ещё и опыта руководства у меня было – ноль) висело в воздухе что-то тревожное; потом, в августе, грянули события в Москве, ГКЧП и прочее. Всё это переживать в поле – не самое приятное занятие. В следующие годы – этак, примерно, до двухтысячного, главные трудности с одним были связаны: финансирование рухнуло. Ну, а самый удачный и трудный одновременно – это, конечно, 2001 год, когда всё это произошло с главным аржаанским погребением.
– Твоя жизнь вот уже четверть века делится поровну между Петербургом и Тувой. Не возникало желания перебраться в Туву насовсем? Или обзавестись там вторым домом? Или даже второй семьёй – в истории питерско-тувинских археологических связей ведь и такое бывало?
– Ну, вот это последнее – почему-то нет. Как-то не появлялось таких мыслей. А что касается переезда в Туву насовсем… Ну, во-первых, я люблю Питер: всё-таки родина. Во-вторых, очень многое можно делать здесь из того, что трудно или невозможно делать в Туве. Всё-таки, здесь – архивы, фонды, библиотеки, научные центры. Институт истории материальной культуры. Эрмитаж даёт большие возможности для нашей науки. Получается так: половина работы – это раскопки в Туве; вторая половина – изучение и осмысление материалов летнего сезона в Петербурге. Соответственно и жизнь делится на две половины. Одна не «покатит» без другой.
– И одна другой помогает. Я вот вижу: ты свой дом на лето берёшь с собой. И жена твоя с тобой ездит, и дочки…
– Когда у них и у меня есть такая возможность, что случается далеко не всегда. Но всегда к концу сезона (особенно если сезон – с мая по октябрь) устаёшь от полевой жизни. Домой начинает тянуть.
– У тебя наверняка в Туве образовалось немало друзей? Кое-кого и я знаю…
– Я считаю так: друг – это тот, на кого можно положиться в самой экстремальной ситуации. Да, такие друзья в Туве есть. Это – Сашка Евсеев, Юрка Пищиков, с которыми мы во всякие передряги попадали, и которые – это я на опыте выяснил – никогда не оставят в трудной ситуации, придут, если нужно, на помощь, чего бы это им не стоило. Такие же друзья - Володя Тамба, Надя Пономарёва. Ну и есть дружественные люди, с которыми, может быть, пуд соли мы не съели, не довелось, но которые помогают нам бескорыстно, или с которыми просто можно уверенно иметь дело, что для России и для Тувы немаловажно. Их, действительно, немало – перечислять не буду, чтобы кого-нибудь не забыть, не обидеть.
– Слушай, Константин Владимирович, а как ты думаешь…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Я не успел договорить: в кафе явилась небольшая толпа эрмитажных сотрудников, разговор немедленно переключился на подготовку к выставке, и больше мне уже не удалось задать Чугунову ни одного вопроса. Напоследок он мне вот что сказал:
– Мы с тобой увидимся двадцать девятого.
– А что такое?
– Как что? Антоша и Наташка женятся. Будет первая аржаанская свадьба.
Действительно, между сотрудниками экспедиции Антоном и Натальей всё как-то удачно сложилось в этот последний сезон. И вот они поженились 29 февраля, за два дня до открытия выставки аржаанского золота в Эрмитаже.
Фото:
1. Константин Чугунов на раскопках кургана Аржаан-2.
2. Навешие булавки, украшавшей женскую прическу.
3. Общий вид царской могилы. Фотография 2001 года.
4. Серьги из основного захоронения и сопроводительных могил. Диаметр колец – от 1,8 см до 3 см.
5. Бронзовое оружие из мужских сопроводительных могил. Чекан – длина 18 см; ножи – 14,7; 15,7; 18,6; молоток-тесло – длина 9,3 см; наконечники стрел длиной от 3,8 до 9 см.
6. Модель котла. Изображение барана. Диаметр 3,9 см, длина цепочки – 4,2 см.
7. Первые раскопки Костика Чугунова в Туве. Конец семидесятых годов.
8. Чугунова всегда отличала скромность. Особенно в беседах с журналистами. На кургане. 2002 год.