ПОЧЕМУ ТЫ УБИЛ МОЕГО СЫНА, ЗЕМЛЯК?
Поиск пропавших в Туве по-прежнему остаётся делом матерей пропавших
– Видно, не избежать мне смерти. Но у меня есть просьба: пожалуйста, убей меня без боли! Топор, нож… Как больно, наверное, когда убивают топором…
Эти слова принадлежат герою одного из рассказов Шангыша Монгуша, открывающего небольшой прозаический сборник «Уулгедикчи» («Злодей»). Сборник увидел свет в 2001 году, когда автору было 30 лет. Спустя три года Шангыша не стало. Автор рассказа принял ту самую смерть, избавить от которой так просил его литературный герой: Шангышу Монгушу нанесли множество ножевых ранений, а голову проломили топором…
Корреспондент газеты «Хемчиктин сылдызы» («Огни Хемчика») Шангыш Монгуш пропал 19 января 2004 года: ушёл из дома в 18 часов и исчез бесследно («ЦА» №10 от 12 марта 2004 года). Казалось бы, как можно пропасть бесследно в посёлке Кызыл-Мажалык, где все знают друг друга? Тем более, Шангыша, чья семья и он сам были на виду.
Мама – Валентина Бегзиевна – уважаемый в посёлке человек: ветеран педагогики, Заслуженный работник образования Республики Тыва, учитель русского языка и литературы, выучившая не одно поколение кызыл-мажалыкцев. Последние восемь лет она ведёт в школе особый, экспериментальный, курс «Тувинская национальная культура», учит детей добрым народным традициям. Отец – Василий Дудукпенович – руководитель территориального управления Правительства РТ в Барун-Хемчикском кожууне.
Да и самого Шангыша знали в посёлке все: после окончания актёрского отделения Кызыльского училища искусств и учёбы в Санкт-Петербургской театральной академии (правда, закончить её не удалось) он три года работал режиссёром местного народного театра. А с 1995 года – корреспондентом районной газеты. Играл на гитаре, пел, любил шутки, писал заметки, юмористические, фантастические рассказы, миниатюры. Правда, никак не мог найти «золотую середину», постоянно мучился: как совместить строгий газетный язык, требующий мыслить фактами, да ещё и ограниченный малым форматом районки, с образностью и фантазией писательского труда. В посёлке его называли «наш писатель».
И ещё очень любил детей: приводил домой и кормил голодных поселковых пацанов, чьи родители не очень-то утруждались заботой о своих детях. Фактически заменил отца своей племяннице Айкыс, дочери младшей сестры Шенней, когда родной отец девочки – сотрудник милиции Альберт Саая, посмертно награждённый Орденом Республики Тыва, был убит в перестрелке с преступниками. Шангыш и жил с родителями на улице, названной именем погибшего зятя. На этой же улице расположен и районный отдел внутренних дел, возглавляемый Алексеем Хомушку.
Именно туда, в милицию, и бросилась мать, когда пропал сын. А дальше всё по стандартной системе поиска пропавших, принятой в МВД нашей республики. Заявление приняли, подшили, а поиски – уже дело самих матерей-отцов: пожалуйста, ищите пропавшего сына, дочь, как можете. У милиции нет ни лишних сотрудников, ни машин и бензина для поисков.
Весь этот крестный путь пришлось пройти и шестидесятидвухлетней учительнице – матери журналиста.
Вот что рассказала, обратившись в редакцию, Валентина Бегзиевна:
– Сначала от руки сама писала объявления о розыске, развешивала их по посёлку. Потом родные помогли отпечатать их и размножить. К поискам подключились все родные, друзья – мои и мужа, коллеги по работе. Замечательный в моей школе коллектив, как все они помогали нам… Хорошо, что у нас большая, дружная семья, друзья, мои бывшие ученики. А как быть тем матерям, у кого нет таких надёжных родных, друзей? Как быть простым женщинам-чабанкам, которые просто не в силах организовать такой розыск? Ох, как им тяжело. Ведь это самое страшное: ждать, отчаиваясь от того, что ты ничем не можешь помочь своему ребёнку… Да, нам после нашей просьбы выделили сотрудника милиции, но даже без формы и удостоверения. И он всё спрашивал нас: а куда теперь поедем? И машину милицейскую обещали дать, если только мы в неё бензин зальём…
Искали мы везде, группами по 25-30 человек: реки, сугробы, заброшенные здания, тайга, чабанские стоянки. Искали в близлежащих районах, даже в Хакасии. Прочёсывали местность по нескольку раз: и по снегу, и когда он стаял. Даже выборы Президента России использовали: просили членов избирательных комиссий расклеить объявления о пропаже сына на избирательных участках, отвезти на дальние чабанские стоянки. Спасибо, не отказывали помочь нам в нашем горе. Машины, бензин, фонари для поиска в подвалах заброшеных зданий, питание для групп розыска – всё это нужно самим обеспечить, организовать. Объявления сами давали везде о розыске сына: телевидение, газеты – районная, республиканские. А у скольких шаманов, гадалок и ясновидящих разных национальностей я побывала, ну, хоть к кому-то надо идти за советом, раз милиция ничего посоветовать не может. Все гадавшие, человек пятьдесят, наверное, говорили разное: кто, что сын жив, что его где-то держат; кто, что его уже нет в живых и надо искать там-то. Сколько мест я изъездила, со сколькими людьми преговорила… Сколько раз надежда возвращалась, гасла и вновь возвращалась…
Сколько раз я уже слышала такие полные боли рассказы, прерывающиеся слезами…
Отец сам составляет план поисков, разбивает город на квадраты, и сам находит труп сына в подвале недостроенного дома… Труп девочки лежит в морге, как неопознанный, а измученная мать узнаёт об этом совершенно случайно, даже не от «занятыми поисками» сотрудников милиции… Мать из села Баян-Тала, уже четыре года ищущая по республике своего сына и обивающая пороги всевозможных правоохранительных кабинетов…
Вот уже который год «ЦА» бьёт тревогу: никакой чёткой скоординированной системы поиска пропавших в республике нет – ни в МВД, ни в респрокуратуре. Нет и простейшей системы оперативного оповещения населения о пропавших. Двадцать один год (!), оказывается, уже отметила пресс-служба МВД, но за это время там так и не поняли:чем они должны заниматься, о чём и как обязаны информировать население. Немного легче работать с пресс-службой республиканской прокуратуры: по крайней мере, там сообразили взять на постоянную работу профессионального журналиста со стажем, который умеет и писать, и чётко формулировать свою мысль, и с коллегами из СМИ по их запросам работать. Однако и там проблемы, уже не зависящие от профессионализма работника: строгая дозированность общественнозначимой информации – на грани её закрытости.
Так что журналистам намного легче найти покрытую мифической «тайной следствия» информацию о том или другом преступлении, уголовном деле из других, своих собственных источников, чем через пресс-службы правоохранительных органов. Благополучно забыли в МВД РТ и респрокуратуре и о регулярных пресс- конференциях, брифингах для журналистов, на которых руководство правоохранительных органов просто обязано через СМИ регулярно информировать общество о своей работе, о проблемах и даже… об успехах. Создаётся впечатление, что наши правоохранительные органы уже махнули рукой на поддержание своего престижа, или хотя бы иллюзии престижа в глазах общества, оставив население довольствоваться сознанием того, что уровень преступности в республики был, остаётся и будет оставаться одним из самых высоких в России.
В организации системы информирования о преступлениях, розыске профессиональное журналистское сообщество – на общероссийском уровне – оказывается гораздо расторопней, чем наши правоохранительные органы.
Сообщение о пропаже Шангыша Монгуша опубликовал профессиональный журнал «Журналист»(№5). Оно включено и в раздел «Хроника беззакония», который ежемесячно готовит для этого журнала сотрудник Фонда защиты гласности Борис Тимошенко. Имя Шангыша в числе других имён погибших журналистов появилось на сайте Фонда защиты гласности (председатель фонда Алексей Симонов), в постоянно обновляемом разделе «мониторинг», где в течение нескольких лет подряд отслеживаются все случаи нарушения прав журналистов, нападений на них, их гибели. Адрес сайта www.gdf.ruВ списке погибших в 2004 году – архангельский журналист Ефим Суханов; владивостокский телеоператор Фарит Уразбаев, журналист агентства «Рейтер» Адлан Хасанов, погибший 9 мая во время теракта на стадионе в Грозном. И наш Шангыш Монгуш – из барун- хемчикской газеты «Хемчиктин сылдызы».
Нашим правоохранительным органам неплохо бы поучиться у журналистского Фонда защиты гластности оперативности и ответственности.
Увы, «Бюро регистрации несчастных случаев», которое, по мнению сотрудников правоохранительных органов, должно было бы навести порядок в систематизации информации о пропавших, погибших на территории республики, способствовать целенаправленному поиску как жертв, так и преступников, так и осталось мечтой. Бюро так и не создано, и надежда на его создание в ближайшем будущем становится всё призрачней: нет денег. Однако чем больше мне приходится писать о страданиях матерей, ищущих свои пропавших детей, тем увереннее прихожу к выводу: дело не в деньгах, это просто отговорки, а в отсутствии чёткой организации работы, в отсутствии человеческой и профессиональной заинтересованности и ответственности.
Долгое время сотрудники МВД жаловались на разных совещаниях: мол, вся проблема в корыстных работниках СМИ, там деньги за публикацию объявлений о розыске требуют, как за рекламу, а милиция у нас бедная, деньги на это не предусмотрены. Неправда, не в этом проблема.
В большинстве наших газет не берут деньги за человеческое горе. А «Центр Азии» по собственной инициативе даже заключил с МВД РТ письменный договор: редакция обязуется безвозмездно, в качестве добровольной помощи в борьбе с преступностью, публиковать бесплатно предоставленные министерством объявления о розыске пропавших детей, о розыске преступников.
И что, дают информацию? Да ничего подобного! Пару раз, правда, принесли, именно принесли, потому что о таком оперативном средстве связи, как электронная почта, в нашем МВД, кажется, понятия не имеют. А уж такие понятия, как отсканировать розыскное фото, обработать его в программе «фотошоп» – и вовсе запредельны для наших спецов розыска. Редкие предоставляемые материалы подготовлены так непрофессионально, что лица разыскиваемых идентифицировать и опознать просто невозможно. Не для реальной помощи в поиске, считаю, предоставляется такая «информация», а формально, для «галочки», чтобы отчитаться: работа проводится!
А ведь чем дольше затягиваются поиски и следствие, тем больше шансов у преступников уйти от ответственности. Теряются следы, доказательства, орудия преступления, отпечатки.
Так получилось и в случае с Шангышем Монгушем. 2 мая его тело обнаружили рыбаки – километрах в трёх от посёлка, на маленьком островке на реке Хемчик, название которой носит газета, в которой он работал. Одежда зацепилась у воды за сучёк поваленного дерева, и тело не унесло дальше по течению. 5 мая его похоронили.
А в июне перед отцом и матерью правоохранительные органы ставят вопрос о необходимости эксгумации. В кожуунной прокуратуре, ведущей следствие, возникли некоторые предположения, появилась версия, проверка которой требует экспертизы крови. Но кызыл-мажалыкская судебно-медицинская экспертная служба не позаботилась о сохранении необходимого для этой экспертизы материала. И вот новые страдания для матери: из-за непрофессионального подхода к делу только что преданное земле тело требуется извлекать. И надо принимать такое трудное решение…
Два года назад газета «Хемчиктин сылдызы» организовывала соревнования по борьбе хуреш. И Шангыш предложил: «Давайте наградим не только победителя, как обычно, а и того, кто первым коснётся земли и проиграет».
И пояснил: ведь был же у тувинцев раньше обычай – на скачках награждали и ту лощадь, что пришла последней, ведь она со своим всадником не сошла с дистанции, билась до конца, как ни трудно ей было состязаться с сильными скакунами.
Предложение приняли. Парень из Баян-Тала был поражён, когда при награждении прозвучало его имя. Этот приз – проигравшему, но не сломленному, приз – символ будущих побед, с тех пор так и стали называть: «награда Шангыша». Награда слабому, который достоин стать сильным. Шангыш не любил, когда обижают слабых. Не мог спокойно видеть кровь. «Он даже в традиционном разделывании барана никогда не участвовал, даже голову отказывался держать, когда животное резали, уходил», – рассказывает Валентина Бегзиевна.
Теперь эту «награду Шангыша» вручает за сына его мама. Вот и недавно вручала – на майском традиционном слёте учителей кожууна, на котором тоже не обошлось без любимой борьбы хуреш. Её зовут и приглашают везде, участвовать и поддерживать все общественные мероприятия она считает своим долгом. Ведь она не просто учитель, она ещё и председатель местного отделения Детского фонда – на общественных началах. Она должна учить, она должна воспитывать, как бы трудно и больно ей ни было сейчас.
Только порой она ловит себя на том, что никак не может отогнать от себя горькую мысль: где-то по родному Барун-Хемчику ходит тот, кто так жестоко лишил жизни её среднего сына, её Шангыша, которого она назвала именем священного дерева. Может быть, даже проходит мимо, даже здоровается? Она не может понять: «За что? Почему ты убил моего сына, земляк?»
Герой рассказа «Злодей» избежал мучительной смерти от ножа и топора. Не криминальный рассказ написал тогда Шангыш, а трагикомическую притчу о тувинцах, чудом оказавшихся всем селом на другой планете и мирно живущих там двести лет.
За это время они благополучно забыли о том, что такое преступления. Они не пьют водки, а курят у них только мужчины после пятидесяти лет. Они не знают оружия, даже мяса не едят, а «злодеем» у них считается один-единственный человек – рыбак Багай-оол ( плохой мальчик), за то, что рыб убивает. Вспомнить о преступлениях наивным добрым людям пришлось, когда получили по космическому радио сообщение с Земли: к вам собирается проверка, вы должны соответствовать уровню Земли, а то плохо вам будет. Перепугались проверки космические тувинцы, генетически сохранившие страх пред даргаларами-начальниками, стали изучать видеофильмы с Земли, чтобы понять: как же должны они соответствовать. А фильмы – сплошь боевики.
И поняли тут добрые люди, что они отстали от жизни: не завели себе никакой преступности. Срочно построили «чёрный дом» – тюрьму и стали выбирать: кто же в неё сядет. Выбрали в «злодеи» Багай-оола и велели ему, как положено в той, «серьёзной» жизни – украсть, ограбить и убить, пострадать за всех, даже «разрешение на убийство» выписали. Страдал-страдал рыбак, да делать нечего: надо грех на себя брать, пострадать за всех односельчан.
Украл он у девушки орехи, у тётки юбку, у плотников топор, причём ограбленные сами и помогали «злодею»-неумехе. А потом долго мучился, обсуждал с местным главой: кого же выбрать на роль жертвы. Выбрал сторожа – за то, что тот беззубый и ест неаккуратно, больше придраться не к кому было. Долго обсуждали они с жертвой, как это убийство провести. И народ по простоте своей детской очень интересовался: любопытно же, как это невиданное дело – убийство – произойдёт?
Словно наивные дети в новую игру играли, но постепенно понимали: совсем не весёлая эта игра.
Понемногу и сами портиться начали: целых два пьяницы появились – самогонку стали гнать, мальчишек курящих застукали, да и срочно выбранный милиционер что-то стал слишком уж своей палкой-дубинкой махать.
Только кончилось всё в том селе хорошо: вышел на связь главный земной тувинец-дарга и сообщил, что пока не до них, своих проблем на Земле полно, откладывается проверка. Замолкло косморадио, прервалась связь. Вздохнули облегчённо добрые космические тувинцы: как хорошо, можно спокойно жить, как жили. Как хорошо, что не надо никого убивать!
…Вот такая фантастическая, смешная и грустная, притча-мечта Шангыша о добром селе и живущих в нём добрых людях, не знающих никакого зла. Где оно, такое место? Журналист и начинающий писатель не нашёл его на земле. Может быть, он найдёт его в той, другой, жизни?
Как больно, наверное, когда убивают топором…
Почему ты убил моего сына, земляк?
Надежда АНТУФЬЕВА