«ДОРОГА МОНЛАМА – ДУХОВНАЯ ПОМОЩЬ ЛЮДЯМ, А МОЯ – ПОМОЧЬ ИСПОЛНИТЬ ЕГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ»

Впервые о Монламе Сундуе мы узнали в феврале из материала «В Иволгинском дацане появился новый послушник – семилетний Монлам Сундуй, родом из Тувы», опубликованного в бурятской газете «Информ-Полис» (№1 от 8 января 2004 года). Рассказ Тамары Ногуслаевой о семилетнем чуде буддийского мира не просто удивил, он вызвал бурю эмоций и вопросов. В Кызыле рос мальчик необычный, страстно любивший молиться, с подсознательным умением пользоваться буддийскими обрядовыми принадлежностями, с привычкой заворачиваться в одеяло на манер одежды лам… Ребёнок, у которого взрослые испрашивали благословения и которого ламы считают перерожденцем…

Вопросы будоражили воображение и, когда неожиданно Монлам с мамой, Валентиной Сундуй, приехали на несколько дней в Кызыл и пришли к нам в редакцию, мы, конечно же, засыпали гостей вопросами. Монлам, успевший за несколько минут подружиться со всеми сотрудниками, с любопытством и детской непосредственностью разглядывал фотографии, пытался играть на компьютере, разглядывал книги. Легкий шлепок по моей голове, и Монлам со смеющимися глазами протянул мне мешочек со специями, над которыми ламы месяц читали молитвы: чтобы в жизни сопутствовали удача и благополучие.

Более подробно поговорить с Валентиной Ховалыговной удалось на квартире её подруги (свою квартиру они сдали в аренду). Монлам со своей подружкой (дочерью хозяйки), играют, неутешно плачет грудной ребёнок, которого принесли специально, чтобы Монлам посмотрел. Вотмалыша раздевают и укладывают на диван, Монлам наклоняется над ним, что-то шепчет, гладит малыша, плач смолкает. Взрослые – родители ребёнка, хозяйка и я с мамой Монлама – внимательно и молча наблюдаем. Монлам отходит: «Всё будет нормально». И, снова став просто ребёнком, бегает с игрушками, смеётся, иногда подбегая к нам, отвечает на вопросы.

ЕГО ЛЕПЕТ НАПОМИНАЛ МУЗЫКУ БУДДИЙСКИХ МОЛИТВ

– Валентина Ховалыговна, когда вы впервые поняли, что ребёнок необычный?

– Сразу после рождения. Монлам родился худым, морщинистым, на голове ни одной волосинки не было. С самого рождения он всегда держал необычно пальцы рук: большой и указательный соединял вместе, совсем так, как держат пальцы буддийские божества. Даже его лепет напоминал музыку буддийских молитв.

Моя подруга сразу к нему стала относиться как к взрослому ламе: подходила и кланялась. А мне смешно и странно было на неё смотреть. Ещё тогда она сказала, что Монлам – необычный ребёнок – перерожденец.

Подрастая, он всегда тянулся к алтарю у нас в комнате, знал, в какой руке какие предметы буддийских обрядов надо держать. Меня-то этому никто не учил, а ламы говорят, что многое он делает правильно, особо даже не задумываясь об этом, как будтовсю свою жизнь только и делал, что читал молитвы, совершал обряды и давал благословения.

А его необычные способности проявились уже в три года. Мы справляли Монламу день рождения. По тувинским традициям стрижка волос в это время – обязательный ритуал, а он не давал их стричь, выворачивался. Кое-как прядями выстригали.

Гости уже разошлись, когда к нам зашёл Буян Донгак, попрощаться перед армией. Он и подстриг ровно Монлама, и в понедельник в садик тот пошёл уже с нормальной стрижкой.

С тех пор Монлам Буяна запомнил. Всегда мог сказать, что Буян в армии делает, сколько писем написал.Мы у него не спрашивали, он просто играл сам с собой и себе же рассказывал, а я наблюдала за ним, а потом маме Буяна звонила, рассказывала. Однажды она пожаловалась, что долго писем не получала от сына, а Монлам говорил, что Буян написал три письма. Пошли разбираться на почту, и точно: три письма лежали в отделе «До востребования». Буян писал, что побоялся отправлять на домашний адрес, вдруг письма потеряются.

До сих пор не могу без содрогания вспоминать один случай. К нам в гости зашёл Николай Сат. Ему было тогда уже пятьдесят лет, а с восемнадцати лет он страдал страшным заболеванием – грибком.

Лекарства помогали слабо, он ходил тогда, сильно хромая, нога вся распухла и покрылась кровоточащими язвами. Мы сидели, пили чай и разговаривали.

Монламу было три с половиной года. Он подходит ко мне и лепечет: «У дяди ножка вай-вай». Мы отвечаем: «Болит» и дальше чай пьём. Монлам сбегал за медвежьим когтем, и заставляет мужчину снять носки. Я его отговаривать, а он ни в какую, за носками пришлось снять и бинты, пропитанные кровью и гноем. Я кричу: «Монлам! Не надо», а он на меня даже внимания не обращает. Сел возле ноги и медвежьим когтем как будто с ноги что-то сдирал, потом что-то шептал, после этого захватывал когтем растёртый артыш, посыпал рану и вновь что-то шептал и так несколько раз. Минут сорок мужчину не отпускал.

А на следующий день Николай звонит нам: «Впервые так хорошо ночь поспал, а до этого от боли даже дремать не мог. Спасибо огромное. Давайте ещё сеанс проведём». Я была против: «Какой сеанс, это же ребёнок, какой с него лекарь». Но его болезнь и с одного сеанса стала проходить, видимо, это порча была, а не болезнь.

Я САМА БЫЛА ЯСНОВИДЯЩЕЙ

–А с вами до рождения Монлама, ничего необычного не происходило? Иногда свою или детскую гениальность списывают на последствия от несчастных случаев, например, от молний.

–Было такое… (долгий испытующий взгляд). Вы не поверите. Ладно, если рассказывать – так всё. Ламы говорят, что ничего не бывает случайно, видимо, пришла пора. До этого я никому ничего не рассказывала.

Дело в том, что до рождения Монлама я сама была ясновидящей. Впервые это случилось в 1985 году, я вдруг стала слышать голоса и видеть невидимые вещи. Если рядом со мной человек сидит, то я его всего насквозь вижу: печень, кишечник, сердце... От страха с сердцем плохо было. Я попала в больницу, а врачи диагноз поставить не могут, всё нормально – анализы, давление, температура, а мне всё хуже и хуже, в обморок падаю, вставать не могу, есть не могу. Не знали, что со мной делать. Врачи уже моей сестре сказали, что надежды нет.

Старшая сестра поехала в Шамбалыг, там жил чабан-шаман Эрес Сат, в народе его звали Дыл-Эрес, он мог провести языком по раскалённому докрасна железному пруту, без всяких для языка последствий.Он приказал привезти меня к нему: «Она не больная, она просто необычная». Врачи обрадовались тому, что меня забирают, выписали сразу.

На чабанской стоянке я пролежала три дня. Он постоянно водил надо мной железным прутом, раскалённым в печке добела. Через три дня я встала, словно и не болела. После этого он мне сказал: «Всё доченька, пока я буду жить, ты не будешь ни слышать, ни видеть ничего необычного. А когда умру, постарайся не пугаться, а управляй голосами и своим видением».

Я так ему благодарна: если бы не шаман, я бы точно умерла. Мы потом с ним часто встречались. Через шесть лет он умер. Я снова начала «видеть», аработала учительницей изобразительного искусства в республиканской школе искусств, мне неудобно было рассказывать об этом, поэтому ходила по знакомым, родственникам, помогала, чем могла, а иначе у самой сердце начинало болеть, такая нагрузка на него была.

В 1995 году, после того как я съездила в Монголию на обряд «Калачакры», прямо на уроке у меня в ушах опять голос появился: «Ты что тут делаешь? Здесь тебя любой заменит. Ты должна быть совсем в другом месте». Я мысленно голосу отвечаю, что не знаю ничего, чтобы оставили меня в покое, но голос заставил меня взять карандаш и рисовать. Я беру карандаш и бумажку, и рука сама по себе рисует, день рисую, ночь рисую, от усталости с ног валюсь, спать хочу, а голос не даёт уснуть, рука рисует. Ужас.

МОНЛАМ СПАС МНЕ ЖИЗНЬ

– И что вы рисовали, что должны были сделать?

–Давным-давно у нас в предках был лама. Рассказывали, что он был ясновидящим, людей умел лечить. Он с семи лет учился в Тибете, а потом жил в Чаа-Хольском районе. Рассказывали, что он имел одну особенность – не мокнуть под дождём. Он говорил, что от дождя его прикрывает кобра, раскрывая над ним свои «крылья». Я в это сильно и не вникала, да и с родственниками не общалась, я же далеко от нихжила.

А на рисунке я всё время рисовала одну местность, как потом поняла – ту, где жил дедушка. Кстати, Монламу мы его имя дали. Обратилась с рисунками в Чаа-Хольскую администрацию, но они не смогли это место узнать. Стали спрашивать у старых людей.

Нашли бабушку, совсем старенькую. Она рассказала, что когда была маленькой, старый лама лечил её на этом месте, там до сих пор сохранились остатки каменной кладки древнего буддийского храма. На том месте, в десяти километрах от посёлка Чаа-Холь, рядом с камнями, мы стали строить саска.

За месяц постоянной работы мы построили маленькую копию храма, всё на свои деньги, кто знал нашу историю, помогали. Был момент, когда я на всё это строительство махнула рукой, думаю: «Что делаю, работу забросила, как пенсию зарабатывать буду?» и вернулась в Кызыл, домой. Только одну ночь дома и провела, голоса покоя не давали, так было страшно, а ещё как вспомню, что умирала… Наутро вернулась в посёлок. Закончили строительство. Было открытие, ламы приезжали, телевидение. После этого вернулась домой, спать стала спокойно, но чувствую, что что-то не так.

Пошла к Марии Антоновне – знакомому гинекологу. Она осмотрела меня: «Три с половиной месяца». «Нет, – кричу, – не надо». «Как не надо? Сколько лет мечтала о ребёночке, а теперь не надо!». «Мне за 40 лет, ты что, мне стыдно…». Но успокоилась, решила никому не говорить, даже сын старший об этой беременности не знал. Одевалась так, что было незаметно.

Осталось три дня до шести месяцев, вдруг – приступ аппендицита. В ресбольнице меня многие врачи знали, потому что часто больные договаривались с ними и меня к ним пускали. Вячеслава Андреевича Ушкалова хорошо знаю, на операцию просилась только к нему. Он меня успокаивает: «Ничего страшного, вырежем аппендицит, рана к девяти месяцам заживёт, всё будет хорошо». Сделали мне операцию, я проснулась только… на пятый день. Меня спрашивают, как дела, а я вспоминаю, что была где-то там… далеко. Оказалось, что у меня клиническая смерть была. Теперь знаю, что если умру, попаду в светлый мир.

Вячеслав Андреевич меня поздравляет: «У тебя сын родился. Ему ты обязана жизнью. Просто чудо, что с тобой после операции всё в порядке. Сколько лет работал, такого не видел. Молись Богу, Валюша». Оказывается, когда стали резать аппендицит, обнаружили ещё много всего, от чего я могла запросто умереть, если бы не операция. Врачам пришлось сделать мне кесарево сечение. Так родился шестимесячный Монлам, это было в ноябре 1996 года. Он пять дней пролежал в «инкубаторе».

Меня отвезли в палату, но в таких палатах лежать очень страшно, я и так после операции как кащей бессмертный, так и еще вижу всяких чудовищ, которые не дают болезни уйти, они могли и мне причинить вред. Говорю Вячеславу Андреевичу: «Не могу здесь лежать, отпустите домой». Он меня понял: «У нас оперировалась такая же женщина-экстрасенс и тоже лежать в палате не смогла». Хоть плохо мне было, но выписали меня.

Даже находясь уже дома с ребёнком, никому не говорила о рождении Монлама, об этом знали единицы, да ещё дедушку боялась ослушаться. Он у нас живёт на Кашпале, далеко в тайге, как узнал о рождении внука, отправил нам записку: «Мальчика никому не показывать, он необычный – перерожденец. Никому об этом не говорить!».

–А как он узнал?

–       Он ясновидящий. Я же скрывала рождение сына, даже родная сестра об этом не знала. Через два месяца дедушка вновь посылает записку: «Приезжайте!». Отправились в такую даль, мы боялись ослушаться дедушку. Он нам сказал, что как только Монламу исполнится пять лет, его надо будет обязательно увезти учиться в дацан. Иначе он никогда не сможет стать нормальным человеком, переполняющая его энергия его же и погубит: или парализует, или сведёт с ума.

Поэтому, как только Монламу исполнилось пять лет, я увезла его в Монголию, в монастырь Гандан. Сама в Улан-Баторе устроилась работать в российскую школу психологом, снимали квартиру. Монах, обучавший Монлама, хотел увезти его в Индию продолжать обучение, но надо было найти две тысячи долларов на дорогу. Это, конечно, был наш шанс. Отправлять учиться его надо сейчас, пока он маленький, десятилетнему будет труднее привыкать к климату, который в Индии очень тяжёлый: влажный, жаркий. Монлам знает про это: «Мама везёт меня париться», но говорит, что ехать надо. Деньги найти я не смогла. Зарплата была очень маленькой, хватало только аренду оплатить. Я долго голодала, но думала: «Ничего, голод тоже очищает», поэтому сильно не переживала и не болела. Хорошо, что Монлам обучался бесплатно, их там кормили. На обед им к чаю давали две сдобочки, так он одну скушает, а другую – мне выносил.

Через год у нас в Монголии появились друзья. Нашли нам квартиру поближе к дацану, всё стало потихоньку устраиваться. Иногда даже хорошо заработать удавалось. Но через два года мне пришлось уволиться. Визу нам не продлили, и у меня не было денег платить за проживание без визы каждый месяц по 65 долларов. Нам пришлось уехать. Там очень строгие законы. Конечно, можно было Монлама в дацане оставить, там что-то вроде интерната, его любили, не отпускали, но я не захотела. Хотя в Монголии я почему-то ничего не боялась, знала, что выживем, и у Монлама было бы всё хорошо. Я точно знаю, что если даже Монлам один в пустыне окажется – с ним будет всё в порядке.

–И вы поехали в Бурятию? …

–В Иволгу мы заезжали чуть раньше, когда ехали после каникул, проведённых дома, в Монголию, у нас уже тогда начались проблемы с визой, поэтому пошли на встречу с проректором Буддийского института Иволгинского дацана Ганжур-ламой, с Камбо-Ламой – Дамба Бадмаевичем Аюшеевым. Он послушал Монлама и сделал для него исключение – принял хуураком в дацан, хотя там маленьких не берут. Вернулись в Монголию, так как ещё виза была, я пыталась сделать всё возможное, чтобы остаться, всё-таки среди сверстников учиться Монламу было бы легче, но не получилось.

На территории Иволгинского дацана нам выделили небольшой домик, Монламудали личного учителя Батор-ламу. Так, благодаря Камбы-Ламе, Ширээт-Ламе – Дагба Доржибаевичу Очурову, ректору буддийского института и Гэсги-Ламе – Вадиму Дондоковичу Айсуевумы живём там и учимся. Я всегда буду за них молиться.

–Какой у Монлама обычный распорядок дня?

–Каждый день в шесть часов встаёт и с семи утра сидит в хурале. Один раз было так жалко Монлама, что я его не разбудила, так он так кричал на меня: «Ты что! Разве можно! Ни одного дня нельзя пропускать». С 12 часов он уже идет в среднюю школу, там занимается до четырёх часов. После всех занятий идём домой к учителю Батор-Ламе, он даёт задание Монламу на вечер.

–А вам удалось на работу устроиться?

–Устроилась учителем изобразительного искусства в филиал Иволгинской школы искусств. Оказалось, они два года искали учителя.Спросила Монлама: что делать, идти или нет? Он говорит: «Иди, мама».

–Вы всегда с Монламом советуетесь?

–Всегда, он для меня не только сын, но и как большой лама, потому что всё, о чём он говорит, сбывается. В течение года с детьми хорошо поработала. Там дети не такие одарённые, как здесь в школе искусств, куда был отбор. В Бурятии на занятие в наш кружок ходит любой желающий. И всё равно на районном конкурсе пятеро моих детей получили призы. Монлам тоже ходит ко мне на занятия.

ОН ПОМОГАЕТ, НО САМ ЭТОГО ПОКА НЕ ОСОЗНАЁТ

–А как он в школе учится?

–Оценки у него хорошие. Учителя все говорят, что он большой шутник. На новый год так всех насмешил, что об этом долго вспоминали. У Монлама самый любимый артист – Максим Галкин. Но бывает так, что на уроках он задумывается, где-то в своих мыслях начинает витать. Учителя эту его способность уже хорошо знают и аккуратно его из этого транса выводят.

Был такой случай. Монлам приходит и рассказывает: «Вдруг на уроке мне захотелось к директору в кабинет зайти». Мне интересно: «И что?». «Учительница мне разрешила». Директор, Анна Ярославовна, мне потом рассказала: «Он зашёл, походил, мелком на полу домик с собакой нарисовал, очень похожий на дом моей бабушки». Через какое-то время умер свёкр директора. Монлам всё понимает, а сказать пока ещё не умеет, это потом мы поняли, что он так предупреждал. У него все видения ещё где-то на подсознательном уровне.

После этого был ещё случай. Монлам зашёл в кабинет директора, походил, всё осмотрел внимательно, попросил переставить стол. Это было в пятницу, а в понедельник в школу проверка нагрянула.

Однажды к нам пришла женщина и со слезами просила сказать, где её сын, который пропал несколько дней назад. Монлам подумал и говорит: «Ему очень плохо». Я попросила Монлама как-нибудь помочь бедной женщине. Он зажёг артыш, сидел несколько минут с закрытыми глазами и читал тарину, потом сказал: «Ваш сын вернётся, он в тёмной комнате, напуган, но с ним всё в порядке. Теперь всё будет хорошо: 12 июня в 12 часов ночи ваш сын придёт». Женщина не очень-то поверила. А парень пришёл точно в этот день и в этот час. Его родители наутро пришли счастливые и благодарили Монлама. Их сына почти неделю держали в милиции, совсем незаконно, поэтому матери ничего и не сказали. Я думаю, юношу могли бы убить, если бы мать к Монламу не обратилась. Он помогает людям уже просто словом, но сам этого ещё не осознаёт.

У нас теперь даже тетрадь есть, куда все свои пожелания и имена записывают. После статьи «Маленький лама – послушник из Тувы» в «Информ-полисе», к нам приехала Сырен-Ханда из Тунгинского района. Она пришла утром, дождалась Монлама и после разговора с ним попросила у меня листочек: «Дайте, пожалуйста, я хочу Монламу написать, чтобы он помолился за моих родных». У меня под рукой оказалась общая тетрадь. Дала. Она такие хорошие слова написала, что я решила тетрадь сохранить, а потом у меня снова листочек попросили… И теперь в тетради каких только записей и пожеланий нет: на русском языке, на тувинском, на монгольском. Монлам как-то взял её посмотреть и тоже написал, с ошибками, но приятные до слёз слова: «Моя мама хорошая. Я её очень люблю, она умная и добрая. Мээн авам чаптанчыг».

С этой женщиной связано ещё одно удивительное совпадение. Перед приходом к нам она купила кадак и маленького слонёнка. Говорит мне: «Так долго стояла, выбирала, что купить». Я ей рассказала, что перед тем как Монламу родиться, мне снился огромный старый морщинистый слон, и мы были с ним в огромном мире вдвоём, а я стояла рядом и жалела его: «Какой большой и старый». Это совпадение тоже наверняка неспроста.

К нам везде много людей приходит, и никто без ответа не ушёл. Спрашивают, например, можно ли продать квартиру, смогут ли сдать экзамены, ехать в отпуск или не ехать. Я часто говорю: «Он же ещё ребёнок, в игрушки играет. В Бурятии такие серьёзные ламы есть, а вы к ребёнку ходите». У него есть мягкая игрушка – обезьянка, так он ей сшил ламскую одежду. Но я не стала ругаться. Пусть. Так обезьяна теперь его хуурак. Он её учит алфавиту, тибетской письменности, учит читать молитву. А ещё он любит с пистолетами играть.

–Монлам, ты же лама, зачем тебе пистолеты?

–Я ещё у-шу занимаюсь.(Монлам показывает, как резко ударяет руками и ногами воздух, словно отбивает удары противника). Чтобы защищаться.

–От кого?

–От врагов.

–А у тебя они есть?

–Пока нет, но вдруг появятся.

– Монлам, а во что ты ещё любишь играть?

– В шахматы.

– А что ещё любишь, например из еды?

– Рис, позы, печенье, очень люблю рыбу. Они мои батарейки заряжают.

– Что заряжают?

Валентина Ховалыговна: – Придумал себе компьютер какой-то. Говорит, что из-за блинов и яиц он перестаёт работать.

Монлам: – Да не будет, мне всегда из космоса в голову что-то приходит. Я иногда даже просто сижу и играю (смеётся).

– Наверняка в войнушку?

–Немножко. А ещё вижу: на экране по-русски написано, что надо говорить. Вот я перед вами стою, а мне как будто письмо пишут, иногда даже в школе, если что не могу, мне по компьютеру помогают.

– Монлам, как ты думаешь, ты особенный из-за компьютера, который у тебя в голове?

– Не знаю. Просто я другой, не такой, как мальчишки из нашего класса, как мои знакомые.

– Чем они от тебя отличаются?

– Они балуются, дерутся, обманывают, деньги воруют. Они другие. Например, здесь ездили в деревню, там мы с мальчишками однажды нашли змейку. А Чипи, так зовут старшего мальчика, захотел её убить. Я ему говорю: «Она живая и ты живой, если тебя убьют, тебе хорошо будет?». Другой мальчик, поменьше, ответил: «Плохо». А Чипи сказал: «Нормально». Он просто глупый очень. Пока я бегал в туалет, змейку убили. Чипи сидел её и ковырял. Я ему сказал, что в следующей жизни он будет змеёй, а она – человеком. Бог его накажет. Чипи не поверил: «Разве Бог есть?». «Есть, – говорю, – живой, в Индии живёт».

А ещё не люблю, когда воруют. Я видел однажды, как мальчик из четвёртого класса в дацане, где я учусь, деньги своровал. Я его заставил эти деньги вернуть.

Валентина Ховалыговна: – Я ему говорю: «В следующий раз так не делай, мальчик живёт очень бедно, родители пьют, его жизнь заставляет делать такое».

– (Монлам) Надо всегда правду говорить. Всегда! (даже притопнул ногой, таким строгим в этот момент он был).

РОДИТЬСЯ ЖЕНЩИНОЙ – В НАЗИДАНИЕ ЗА ПРОШЛЫЕ ГРЕХИ

–У вас там, наверное, уже много друзей?

–(Валентина Ховалыговна) Да, но всё же времени свободного много. Я решила все свои наблюдения, всё что узнала и поняла, записывать в дневник. Например, почему люди страдают, болеют, почему, например, перерождаемся в женщин, ведь это – нам в назидание за грехи в прошлой жизни.

Вот, посмотрите, по сравнению с мужчинами мы сильно страдаем. Должны рожать, быть опорой для всей семьи, воспитывать, да много что ещё. Вот думаете, почему мне нужен был второй ребёнок? Когда я немного свыклась с голосами, стала задавать им разные вопросы. Спрашиваю, что нужно сделать, чтобы женщина была прощена и в следующей жизни у неё была более легкая доля? И мне видится, что долг женщины родить хотя бы троих детей. Родить и воспитать их, иначе на том свете страдания будут тяжелее, чем на этом. Я этого боялась, у меня тогда только один сын был, и мне было сказано, что я, если не могу родить, могу ребёнка усыновить.

ЭТО КАК СКАЗКА, НО Я ТАК «ВИДЕЛА»

–А что там… после смерти…?

–Там есть и простые, и начальники. Когда человек умирает, устраивается как бы собрание богов. Смотрят по книге, сколько человек добра сделал, а сколько – зла. Это как сказка, но я так «видела». Голосованием решают: отправлять его в ад или оставить в среднем мире, а если человек очень хороший, то могут разрешить сразу переродиться. Поэтому я все обряды и молитвы по гороскопу исполняла до мелочей, чтобы потом, в следующей жизни, не так сильно страдать.Но всё-таки бывали моменты, когда брало отчаяние из-за того, что приходится ездить с Монламом и вместе с ним учиться, и я срывалась – ругала его. Но быстро поняла, что мы своих детей ни словом, ни взглядом не имеем права обидеть. Всё наше зло затем против нас и обернётся.

Там даже дурные мысли человека видят. Есть такие чёрные мысли, которые порождают неизлечимые болезни. В этом случае только молитва и обряд человеку смогут помочь. После этого чёрная мысль возвращается к тому, от кого пришла, и возвращается усиленной во много раз.

Однажды на свадьбе у друзей я увидела, что у одной из девушек в бокале с шампанским появилось что-то зелёное, мерзкое, как тина. Я не успела её остановить – она всё это выпила. А девушке, видимо, в это время нельзя было в гости ходить, она на себя взяла всю плохую ауру присутствующих гостей. У нас у всех есть такие периоды, когда лучше посидеть дома, помолиться, чтобы не получить болезни или неприятности. Для этого и составляются гороскопы.

Было и такое: начинаю рисовать, а всё нарисованное, прямо наяву из рисунка выходят. Если всё рассказать, так страшно становится. С цветами разговаривала, они это очень любят. Все эти случаи, как людей лечила, что узнала, начала записывать в блокнотик, чтобы потом, после моей смерти, сын выпустилкнижку «Дневник моей мамы», ничего не записывая и не исправляя. Поверят люди или не поверят, но вдруг мои знания помогут кому-нибудь.

–А сейчас вы так же «видите»?

–Нет, после рождения Монлама всё постепенно прошло, видимо, все мои способности ему передались. Иногда, очень редко, предвижу, когда человеку болезнь грозит. Знаете, как неприятно было, когда все внутренности видно. У нас органы работают как часовой механизм. Мы-то не чувствуем, а я это всё вижу. Ужас.

Я сначала вместо органов видела природу. Например, у одной вижу вгорле зелёные листочки, ниже – сады, а там, где половые органы – такую сухую пустыню, что даже земля вся потрескалась. Я ей этого ничего не говорю, разве поверит, а сама думаю: зелёные листья и сады – это хорошо, а вот где пустыня – там явно больное место. Тогда очень ярко поняла, что мы созданы природой, что от неё только и зависим, что мы сами – природа.

– А вы не пробовали зарисовывать то, что видели? Ведь вы художник.

– Иногда рисовала. Однажды из окна автобуса я в степи увидела сухое дерево, и вдруг вижу, что это не дерево, а девушка сидит и плачет. У соседа спрашиваю: «Вы ничего не видите?» «Нет», – отвечает. Эту девушку я нарисовала. Думаю, почему же девушка плачет. И пока доехала до места, всё про неё поняла. Она, когда молодая была, гуляла с разными парнями, и когда умерла – превратилась в сухое дерево – это её наказание. Вот вы, много раз видели вихрь, правда?

– Да.

– Ну, ветер и ветер, а я видела, что это черти танцуют. Так быстро двигаются, чтобы люди их не заметили. Интересно ведь, правда. Так всё хочется людям рассказать.Я даже однажды хотела настоящих чертей нескольким знакомым показать. Всё приготовила. Но моя старшая сестра сказала: «Ты что, а если кто умрёт от страха, вспомни себя, ведь при смерти была от ужаса». Я подумала и не стала никому ничего показывать. Если человек не верит, то и не надо. А если верит, вера ему поможет. Не знаю, почему это всё со мной происходит, может оттого, что я тринадцатый, самый младший, ребёнок в семье.

Ламы говорят, что перед тем как переродиться крупному верующему, боги долго решают, кто будет его матерью. Но знаю точно –раз Монлам таким родился, пусть идёт по своему пути. Дорога Монлама – духовная помощь людям. А моя – помочь исполнить его предназначение. Я вижу, как Монламу тяжело бывает, как он устаёт, но он знает, что должен всё преодолеть.

– Монлам, а ты по Туве скучаешь?

– Очень, я здесь дома. Здесь брат любимый живет (прим.: старший брат Айдыс работает массажистом в поликлинике), папа. Здесь дышится хорошо,воспитатели мне радуются.

–А в Туву вернёшься?

–Да. Закончу учёбу в Индии и вернусь в Туву, учить людей.

Беседу вела

Фото из архива семьи Сундуй.