ДВЕ РЕЛИКВИИ В СЕМЕЙНОМ АЛЬБОМЕ

Всю свою сознательную жизнь я храню две драгоценности – две дорогие мне фотографии. На одной из них запечатлен момент прощания моего отца, уходящего на войну, с сыном Сашей, остающимся в свои неполных семнадцать лет за старшего в большой семье. На другой – Саша со своими друзьями перед отправкой на фронт. Отец ушел воевать в начале 1942 года, Саша – в конце.

Мой отец, Федос Леонтьевич Мельниченко, был народным судьей ТНР. Уже будучи взрослой, я слышала от моих родственников, знакомых и незнакомых мне людей его поколения (даже тех, кто был им когда-то осужден) много похвальных слов: справедливый, порядочный, честный. В 1942 году, отказавшись от брони, оставив на старшего сына четырех дочек и беременную на последнем месяце жену, папа добровольцем ушел на фронт.

* Всю жизнь не могу простить себе нелепость прощания с отцом. Он прощался с нами ранним и очень морозным утром 1 февраля. Подходил к спящим детям, чтобы взглянуть на них и поцеловать, как оказалось, в последний раз. Старшие просыпались, вставали, плакали, слушая напутственные слова. Я же проснувшись, претворилась спящей, как, бывало, делала раньше, чтобы папа нес меня на руках из гостей или с прогулки. И не открыла глаз…В том же 1942 году отец погиб в жестоких боях под Воронежем.

* А в декабре 1942 мы проводили на фронт нашего единственного любимого брата Сашу. Из юношей – учеников девятого и десятого классов Кызыльской школы № 1, ушедших добровольно на фронт, вернулись совсем немногие. Наш Саша, опора семьи, любимец всей родни и всех соседок-солдаток, двадцатилетний командир артиллерийского расчета, с боями дошел до Чехословакии и погиб там за два с половиной месяца до Победы. Не вернулись домой и мои двоюродные братья: Иван Мельниченко, Григорий Антипин, Виктор Антипин – школьный поэт и выдумщик.

* Все Сашины друзья и братья были замечательные парни: красивые, веселые, увлеченные, умеющие ценить жизнь и дружбу. Все они любили стремительно летать на лыжах с горы Виланы, а потом собираться в нашем доме (мы жили на берегу Енисея в районе стадиона), чтобы отдохнуть, смазать гусиным жиром обмороженные уши и щеки. Какими же они казались мне необыкновенными! Просто сказочными богатырями!

* Годы моей учебы в начальной школе совпали с годами войны и оставили в памяти несколько неизгладимых событий. Однажды наша учительница Милиция Александровна – маленькая, добрая, изможденная женщина, эвакуированная из-под Ленинграда, принесла на урок газету с портретом замученной, с петлей на шее Зои Космодемьянской. Рыдая, она читала нам статью, а мы, притихшие и плачущие, представляли себе извергов-немцев.

* Навсегда запомнился день, когда, не начиная уроков, радостно всхлипывающая Милиция Александровна объявила, что все могут идти домой: сообщить – война закончилась . Мы с моей подружкой Улей Скаковой, бросив портфели, быстро побежали домой. На всех улицах Кызыла – всеобщее ликование! Люди обнимались, целовались, смеялись и плакали. Улина бабушка налила нам по столовой ложке какой-то жидкости и приказала выпить, сказав: «Сегодня так надо».Так в одиннадцать лет я впервые попробовала спиртное.

* Моя мама, радуясь концу войны, горько плакала: у нас в шкатулке уже лежали две похоронки. Но надежду на возвращение мужа и сына она не теряла еще много-много лет. Мама больше не вышла замуж и взяла в дети чернявенького «сэсэровского» (так тогда называли приехавших из-за Саян) мальчика, похожего на Сашу. Но через несколько месяцев нашлись его родители, наш названный брат уехал.

* В памяти довольно часто всплывает еще одно событие: в 1944 году нас принимали в пионеры у памятника Красным партизанам. Звуки духового оркестра, сливаясь с волнами Енисея, уносились в будущее, а мы торжественно давали клятву… И сердце переполняло желание быть такими же как Зоя Космодемьянская, как наши отцы и братья.

Никто из тогдашних третьеклассников не нарушил данной клятвы: Вася Фисенко и Зелим Шома стали шоферами-профессионалами, Леня Осердцов – музыкантом, Сима Глазырин – юристом, многие девочки – заслуженными учителями.

* За нами, кто не дождался отцов, надолго закрепилось обидное слово «безотцовщина». И произносилось оно разными людьми по-разному, но большинство произносили его с чувством горечи, жалости и даже нежности.

Когда я привозила в ясельки своих младшеньких сестренок, неся в бидоне молочко для ясельных детей, нянечка тетя Феня – солдатская вдова, положит, бывало, в пустой бидончик тайком кусочек сахара или оладушку и, погладив нас по головам, сочувственно, по-доброму скажет: «Безотцовщины»…