Поэма драгоценного обруча

(Продолжение. Начало в № 8 от 27 февраля, № 9 от 6 марта)

 

В самой середине зала особого хранения Национального музея республики Тува в отдельной витрине на вращающейся подставке лежит экспонат, который сразу же привлекает внимание посетителя.

Это массивная литая золотая гривна, сплошь покрытая изображениями животных.

Медленно кружась в свете специальных ламп, она как будто излучает внутреннее сияние. Этот памятник древнескифского искусства из кургана Аржаан-2 достоин того, чтобы рассмотреть его самым внимательным образом.

 

Шейные и нагрудные украшения часто являются важными символами власти, священства или принадлежности к избранному обществу.

Вспомним бармы московских царей, наперсные кресты византийских императоров и архиереев, носимые на шее знаки старинных орденов. Вспомним и гривны, которые, судя по изображениям и описаниям, носили древнерусские князья.

Обычай носить на шее замкнутый или разомкнутый обруч – гривну – как знак власти, возможно, пришел к восточноевропейским правителям от древних владык степей. Во всяком случае, такие гривны – вырезанные из дерева, бронзовые, обтянутые золотой фольгой, совсем редко цельнозолотые – находят в погребениях скифской знати.

Конечно, массивные украшения из золота в первую очередь становились предметами вожделений грабителей древних погребений. Сравнительно недавно в руки ученых попали фрагменты литой золотой гривны, добытой «черными копателями» из курганов Паттана (Северо-западный Пакистан).

Злоумышленники, к счастью, не переплавили ее в слиток, а разрубили и продали по кускам. Несколько таких фрагментов удалось выкупить и собрать. Паттанская гривна очень похожа на ту, которая явилась одним из самых поразительных чудес кургана Аржаан-2.

Слово руководителю раскопок на Аржаане-2 Константину Чугунову:

«В области шейных позвонков мужского скелета лежала литая золотая гривна – самый массивный предмет, найденный в могиле.

Лицевая сторона ее выполнена в виде прямоугольного в сечении бруска, на передней и верхней грани которого напаяны фигурки стоящих кошачьих хищников, образующие ровные ряды. Миниатюрные профильные изображения образуют четыре ряда по 23 фигурки на лицевой (одна фигурка утрачена в древности) и два – на верхней грани.

На гладкой внутренней поверхности бруска процарапан тамгообразный знак, напоминающий букву «М». Опоясывающий шею круглый в сечении прут весь покрыт изображениями различных животных, композиционно расположенными по спирали».

Эти изображения животных композиционно и стилистически очень близки к тому, что мы видели на шпильках женского головного убора.

Правда, обруч гривны гораздо толще шпилек, изображения на нем крупнее и вырезаны более рельефно. Авторская манера мастера тоже иная. Но принцип построения изображения и, надо полагать, заложенный в него смысл – тот же самый.

Перед нами неподвижное шествие зверей, фигуры которых плотно вписаны друг в друга. Все они изображены с подогнутыми ногами, но в напряженных позах, отчего кажется, что звери ползут.

Все они развернуты в одном направлении: голова следующего упирается в круп или хвост предыдущего. Эта цепь, или, лучше сказать, кинолента, закручена по спирали вокруг обруча, в результате чего на каждом его отрезке соседствуют вереницы зверей, движущиеся в противоположных направлениях.

Как и на шпильках, животные здесь хорошо узнаваемы. Лошадь, олень, козел, верблюд-бактриан, кабан, антилопа-дзерен, баран, косуля.

Труднее распознать породу кошачьего хищника: его образ стилизован сильнее других. Тяжелая голова, короткий закрученный хвост.

Кто это? На снежного барса, обитателя верхних ярусов Саянских гор, не похож. Лев? Но львы, вроде бы в историческую эпоху не водились в Центральной Азии.

Видовой состав аржаанского «зоопарка» наводит на размышления.

Наряду с животными – обитателями саяно-алтайских гор и долин, в нем представлены звери, которых в Центрально-азиатском регионе никто никогда не видывал. Это бык-зебу, изображенный на шпильках, и крупный полосатый кошачий хищник на кинжале-акинаке, в котором трудно не признать тигра.

Не так-то легко найти на карте место, где два-три тысячелетия назад в дикой природе были бы представлены все звери аржаанского бестиария. Север Индии и Пакистана? Юго-восток Афганистана? Восток Иранского нагорья? Не там ли берет начало история скифского мира?

Археологические памятники тех мест еще практически не исследованы, но львиноподобный облик зверя, царствующего на гривне и на одежде аржаанского владыки, заставляет обернуться на юго-запад: в древности львы водились на нагорьях современного Афганистана.

Кстати, этот хищник единственное не копытное животное, изображенное на обруче гривны. И он же – полновластный хозяин передней и верхней поверхностей прямоугольного в сечении бруска, расположенного с лицевой стороны гривны.

137 абсолютно одинаковых зверей с массивной головой, оскаленной пастью, округлыми ушами, толстыми когтистыми лапами, закрученным хвостом. Каждый размером примерно полсантиметра. Все смотрят в одну сторону: развернуты справа налево по отношению к центру обруча.

Их 137, а когда-то было 138. Одна фигурка отломилась и пропала. Ни в погребальной камере, ни в могильной яме, ни вообще на всей тщательнейшим образом обследованной площади кургана ее не обнаружили. Следовательно, фигурка была утрачена до совершения погребального обряда. Значит, аржанский царь носил гривну при жизни. В главном погребении это один из немногих предметов, имеющих на себе следы более или менее длительного использования.

Как бы ни были удивительны изображения животных на гривне, как бы мы ни изумлялись сверхъестественному мастерству ее создателя, сумевшему абсолютно точно расположить на ее поверхности ряды и вереницы образов, неповторимость этого предмета заключается в другом.

Гривна не просто массивна: ее вес – более полутора килограммов чистого золота – уже ставит ее особняком в ряду аржаанских вещей. Перед нами, возможно, главный символ власти того человека, который носил ее на своей шее.

Между тем, гривна представляет собой сплошной цельнолитой обруч, внутренний диаметр которого всего лишь около двадцати сантиметров. Правда, обруч этот имеет форму овала, чуть сплюснутого в передне-заднем направлении, так что аржанский царь, по-видимому, мог, хоть и не без труда, надеть и снять ее через голову, повернув на девяносто градусов.

Но все же столь малый размер гривны наводит на размышления. Может быть, ее изготовили, когда ее владелец был ребенком или подростком, и впоследствии он носил ее, не снимая?

Внимательно рассматривая гривну, заглянем на тыльную сторону бруска. Вот он, странный знак, напоминающий букву М, процарапанный каким-то острым предметом.

Что это? Возможно, личный знак мастера, нечто вроде тамги, эмблемы-символа, обозначавшего принадлежность предмета человеку или роду. Во всяком случае, сие начертание, да и вся гривна в целом, заставляет снова задуматься: а точно ли у скифов не было письменности?

Науке сегодня неизвестен ни один памятник скифского круга, который можно было бы однозначно истолковать как письменный. Но какие-то способы передачи информации во времени и пространстве должны были существовать.

После открытия курганов Турано-Уюкской Долины царей это представляется очевидным. Люди, погребенные в этих курганах, кто бы они ни были, бесспорно, контролировали огромные территории, отделенные друг от друга горными хребтами, бурными реками, безводными степными пространствами и, вероятно, населенные племенами, говорившими на разных языках.

Как могли они осуществлять свою власть, не собирая и не накапливая информацию и не передавая свою волю на расстоянии?

Совершенство произведений аржаанских мастеров, свидетельствующее о существовании школы и традиции, сложность погребального обряда, в мельчайших деталях которого видится весьма развитая система представлений о мире и о месте человека в мире – все это было бы немыслимо, если бы не существовало надежных способов передачи информации во времени.

Значит, какая-то знаковая система, позволявшая накапливать и транслировать наиболее важную, значимую информацию, у древних скифов была.

Скифское изобразительное искусство обладает особым свойством – его отдельные элементы могут в точности повторяться в материалах памятников, отделенных друг от друга столетиями и тысячами километров.

Бронзовая пантера из Аржаана-1 находит близкое повторение в чертах своей сестры из Сибирской коллекции Петра Великого и в образах свернувшихся хищников, декорирующих хвост и лапы кошачьего зверя из Келермесского кургана в Причерноморье.

Литые золотые кабаны из Аржаана-2 в Туве, как две капли воды похожи и на вырезанных из золотой фольги собратьев, найденных в кургане Чиликты в Восточном Казахстане, и на петроглифическое изображение, процарапанное на скале Ортаа-Саргола в Западной Туве.

Бляшки, изображающие кошачьего хищника из того же Аржаана-2, датируемые VII веком до нашей эры, точно воспроизведены в нашивках из некрополя Южный Тагискен в Приаралье, которые на два столетия младше.

О многократно повторяющихся изображениях оленей «на цыпочках», с подогнутыми ногами или мчащихся в галопе, мы уже говорили в одном из предыдущих очерков.

Примеры можно умножать бесконечно. На огромном пространстве от Байкала до Дуная в период с IX по II век до н.э. мы встречаем одни и те же изобразительные мотивы, одни и те же детали фигур и орнаментов.

Эти мотивы и элементы повторяются с такой степенью точности, которая, вообще говоря, несвойственна искусству.

Художник, даже действующий в строгих рамках канона, всегда вносит в изображение нечто новое, оригинальное, авторское. Зато близкое подобие и повторяемость изображений-знаков есть важнейший признак системы письменности.

Конечно, изображения скифских оленей, пантер, кабанов, мелких копытных, составных образов-химер, птичьих клювов, завитков и вихревых орнаментов различаются между собой, но эти различия не затрагивают принцип построения образа.

Примерно так различаются между собой манеры письма и шрифты, индивидуальные почерки писцов. В большинстве скифских изображений присутствует инвариантность, свойственная знаку.

Присмотримся к изображениям зверей на аржаанской гривне, на шпильках, на элементах одежды и оружия. Эти изображения – говорят.

Говорят на неизвестном, утерянном языке. Когда долго и внимательно рассматриваешь их, начинаешь чувствовать, что перед тобой знаки неведомого письма.

Стократ сильнее это ощущение, если увидеть их в процессе раскопок, в комплексе. Вещи не разбросаны как попало, а соединены в единый текст. Они образуют рисунок: тот самый строго построенный солнечно-космический вихрь, из коего, как из первоматерии, рождаются метаморфизирующие скифские олени.

Золотые звери уходят в закрученную световую бездну, чтобы выйти из нее в новом обличье.

Особенно остро это чувствуется при знакомстве с украшениями одежды аржаанского царя.

Но об этом – в следующий раз.

(Продолжение: «Шествие золотых зверей» – в №11 от 20 марта)

Фото:

1. Гривна.

2. Изображения зверей на обруче гривны.

3. Пантеры на лицевой части гривны.

4. Пантера из Сибирской золотой коллекции Петра Великого (Государственный Эрмитаж).

5. Пантера из Келермесского кургана, Причерноморье (Государственный Эрмитаж).

Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ Санкт-Петербург – Кызыл