Шествие золотых зверей

(Продолжение. Начало в № 8 от 27 февраля, № 9 от 6 марта, № 10 от 13 марта)

Эти ризы были источником золотистого сияния, исходившего из темной бездны, которое увидел я, впервые приблизившись в 2001 году к подземному жилищу царственных супругов.

 

Расчистка и фиксация того, что осталось от их одежд, оказалась самой, пожалуй, сложной, напряженной и остросюжетной главой аржаанской эпопеи.

Участники экспедиции, проявив качества, близкие к героизму, работали истово, скрупулезно и тщательно в условиях, мягко говоря, не простых. Благодаря этому впоследствии удалось реконструировать погребальные костюмы скифского царя и царицы.

Одежды эти впечатляют обилием золотых украшений и совершенством исполнения деталей. И все же, главным остается то непередаваемое, мистическое ощущение, которое и мне, вместе с археологами, дано было испытать в то утро на раскопе.

Ощущение соприкосновения с таинственными мирами, где жизнь перетекает в смерть, а смерть, ударившись оземь, оборачивается бесконечно изменяющейся жизнью.

Сиятельный зверь, упрямо наклонив крупную круглую голову, ритмично-мерно ступает на больших когтистых лапах; хвост закручен в спираль, завиток которой [пространственно зарифмован с округлостью внимательно поднятых ушей.

Размер золотой фигурки – всего около сантиметра, но монументальность такова, что хочется поставить ее на постамент. Нет у зверя названия и породы; лишь оскал (или улыбка?) клыкастой пасти показывает: царская хищность.

Ученые именуют зверя: «стилизованный хищник из семейства кошачьих», или просто – «пантера». Ее подобия движутся в равномерном шествии, образуя цепочки; цепочки сливаются в вихревой ритм погребальной одежды древнего царя. Количество пантер-близнецов несметно; тела их выпуклы; свет, испускаемый ими, окутывает фигуру человека таинственным и властным сиянием. Могучий богозверь сливается и вырастает в человекобога.

Константин Владимирович Чугунов рассказывает об этом сухим научным языком:

«Скелет (мужской – А.И.-Г.) почти полностью был покрыт литыми золотыми бляшками в виде стоящих кошачьих хищников. Количество их превышает две с половиной тысячи. На обороте каждой припаяны по три кольцевых петли – две в средней части и одна между лап внизу.

Бляшки – двух вариантов: в виде фигур, повернутых влево и в виде фигур, повернутых вправо. Они лежали на скелете в несколько слоев, от шейных позвонков сверху и до верхней части тазовых и крестца снизу. Кости рук покрыты ими до середины предплечья.

Фиксация бляшек на костюмах обоих погребенных производилась на заключительном этапе исследований погребения. Для этого вся площадь в месте их залегания была разбита на квадраты 10 х 10 см.

После удаления перемещенных экземпляров верхнего слоя, нарисовано пять послойных схем их расположения. Это позволило в значительной степени проследить декор одежды.

Кроме того, в процессе работы были сделаны наблюдения, позволяющие предположить, что не сохранившейся основой, на которую они были нашиты, являлась кожа. Это заключение основано на особенностях складок, фиксируемых на стыке различных слоев бляшек. Ряды их достаточно плавно переходили из слоя в слой, а не залегали плотно, как это могло бы быть в случае использования текстильной основы.

Бляшки были нашиты на одежду в виде сложного криволинейного узора пламевидно-спиралеобразной формы. Особенно хорошо декор прослежен на нижнем уровне костюма, так как здесь, в отличие от верхних слоев, все бляшки сохранились in situ (in situ, лат. – на месте первоначального нахождения), плотно прижатые к полу».

Археологами была проделана работа адова.

В пятиметровой яме, стоя на четвереньках или сидя на корточках, чистить мелкие предметы размером около сантиметра, снимая вязкую перегнойную массу, так, чтобы не сдвинуть ни один из них с места – занятие для терпеливых.

Орудия такой работы – что-то среднее между инструментарием художника и хирурга: нож, скальпель, кисточка, игла… Даже клизма используется – чтобы сдувать мелкую пыль с зачищаемых предметов.

При этом на каждом этапе результаты работ надо фиксировать – фотографировать и зарисовывать в масштабе на миллиметровке. Только таким образом можно сохранить информацию о расположении золотых бляшек и прочих вещей, на основании которой потом удастся реконструировать покрой одежды и узоры из нашитых на нее фигурок, общим числом около трех тысяч.

Работа эта велась послойно и поквадратно. Двое археологов расчищают, а художник в это самое время рисует, как говорится, «из-под руки», стоя чуть ли не на одной ноге, потому что вторую поставить некуда, а порой буквально зависая в воздухе над объектом.

Пожалуй, художник стал главным персонажем на раскопе в этот период, ибо от него зависел темп работ, а во многом и их научный результат. Тут нельзя не отметить доходящее мастерство экспедиционного художника Владимира Ефимова, состоящее, как любой дар Божий, из сочетания бесконечного терпения и творческого воображения.

Заметим: пять зафиксированных слоев, разбитых на квадраты 10 х 10 см – это несколько сотен отдельных рисунков, выполненных с чертежной точностью, и затем состыкованных в пять общих схем.

Понятно, что такая работа не может делаться со стахановской скоростью. Но надо было поторапливаться: слух о золотых находках быстро разнесся по округе, перелетел через Саянские хребты.

Работать на раскопе становилось небезопасно: что смогут сделать несколько безоружных археологов в случае нападения вооруженных грабителей?

Разумеется, еще в начале сезона, после того, как была вскрыта погребальная камера и археологи поняли, что в ней много золота, Константин Чугунов сразу же связался с МВД Тувы. Там покивали головами, посетовали на нехватку средств, но поначалу выделили-таки нескольких бойцов вневедомственной охраны.

Однако прошло недели две – и что-то случилось в министерской бухгалтерии. На охрану кургана перестали перечислять деньги, и ВОХРовцы покинули объект.

А тем временем, сотрудники экспедиции столкнулись с еще одной особенностью погребального костюма аржанского царя – и, как следствие, с еще одной трудноразрешимой рабочей проблемой.

Слово Константину Чугунову:

«Погребенный мужчина был одет в штаны, сплошь вышитые мелким золотым бисером кольцевидной формы. Колечки, имеющие диаметр около одногомиллиметра, фиксировались на костях и под ними, начиная от тазовых и заканчиваясь у стоп.

На костях стоп зафиксировано скопление бисера несколько иной формы – в виде расплющенных золотых трубочек. Им, вероятно, была расшита обувь погребенного.

К обуви – очевидно, это были сапоги – относятся также широкие пластины из листового золота, опоясывающие берцовые кости ниже коленных суставов. С внутренней стороны одной из этих пластин сохранился фрагмент светлого войлока, позволяющий судить о материале и цвете обуви.

Здесь же зафиксированы не потревоженные участки бисерного шитья. Судя по ним, колечки бисера нашивались прямыми параллельными низками сверху вниз».

Обилие золотого бисера на штанах свидетельствует в пользу того предположения, что одежды эти изготавливались специально для погребения. Носить их при жизни было бы затруднительно, да и бисер бы наверняка осыпался.

Этот бисер принес археологам новую неожиданную мороку. Расчистить его, сохранив in situ было попросту невозможно. Более того, даже отделить бисеринки от вязкого грунта составляло трудноразрешимую задачу.

Перед археологами лежал слой невиданного состава: смесь земли, продуктов разложения органики и мельчайших золотых зернышек, создававших ощущение нематериального сияния, идущего изнутри. К тому же беспокойная ситуация, складывавшаяся вокруг золотого кургана, заставляла поторапливаться с завершением работ.

Пришлось снимать бисер вместе с грунтом, складывать в банки и везти в Эрмитаж. Только там бисер удалось очистить.

Глядя на маленький фрагмент ткани с бисером, выставленный в витрине Национального музея, задаешься вопросом: как такое возможно? Представьте себе: сколько золотых бисеринок нужно было изготовить, чтобы сплошь расшить ими погребальные штаны?

И каждая бисеринка диаметром не более миллиметра, и внутри каждой проделано отверстие, через которое она нашивалась на материю.

Этот реконструированный в Эрмитаже кусочек золотой ткани – результат работы младшей дочери Константина Владимировича Ольги.

Полтора месяца она, напрягая глаза над увеличительным стеклом, нанизывала крохотные бисеринки на шелковые нити, концы которых обрабатывала лаком для придания им твердости, а затем нашивала бисер на матерчатую основу. За полтора месяца ей удалось таким манером вышить кусочек ткани примерно 10 на 10 сантиметров.

Как справлялись с этой работой древние мастера или мастерицы – между прочим, без помощи какой-либо оптики? Насколько острым должно было быть их зрение, твердой рука! Казалось бы, такое просто невозможно. И, тем не менее, такое было сделано.

Технология изготовления золотого бисера не менее загадочна, чем способ его нашивки на материю. Размеры бисерин такие же, как и у зерни, которой покрыты серьги и некоторые другие украшения царских одежд.

Но если еще можно представить себе способы отливки мельчайших сплошных золотых шариков диаметром менее миллиметра, то каким образом в них удалось проделать отверстия для тончайшей нити – понять совсем уж трудно.

И ведь это все сделано не сегодня, а в VII веке до нашей эры. И не где-нибудь в Египте, Финикии или Китае, а среди таежных гор и степных долин Центральной Азии, вдали от общеизвестных центров цивилизации.

Вопросы технологии составляют одну из самых малопонятных сторон всего комплекса Аржаана-2.

Прежде всего, поражает качество золотого литья (как, впрочем, и бронзового, в чем мы скоро убедимся). «Пантеры» с мужского костюма и прочие многочисленные литые украшения сделаны настолько совершенно, настолько точно, без помарок, что невозможно сомневаться в существовании у создателей аржаанского комплекса превосходной школы художественного литья.

А между тем, многим вещам из Аржаана-2 нет аналогий с точки зрения техники их исполнения, а если и находятся таковые, то они происходят из мест, весьма от Уюкской долины отдаленных.

Конечно, золото было главной целью грабителей курганов во все времена, поэтому литых золотых изделий в древних погребениях сохранилось очень мало. Но все-таки странно это практически полное отсутствие следов деятельности аржаанской золотолитейной школы в пределах Саяно-Алтайского региона.

Возникает ощущение, что мир аржаанских ювелиров возник из небытия мгновенно, как по мановению волшебной палочки, и притом сразу же в совершенном виде. Но ведь так не бывает! Где его истоки и корни? Пока непонятно.

Но особенно поражают сложностью техники и совершенством исполнения кинжалы и стрелы, красующиеся в соседней витрине. О них – в следующем очерке.

(Продолжение: «Бусы, серьги и кинжал» – в №12 от 27 марта)

Фото:

1. В скифском зале музея. Посетители любуются золотыми бляшками, покрывавшими костюм царя.

2. Пантеры с одежды аржаанского царя.

3. Вещи из царского погребения.

Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ Санкт-Петербург – Кызыл