Георгий Абросимов. Быть со всеми

(Окончание. Начало в №16 от 8 мая 2015 года)


Погибнуть восемнадцатилетним

– И как же вышло, что ранение вам жизнь спасло, Георгий Васильевич?

– А вот я вам сейчас расскажу. В Восточной Пруссии это случилось, а какой населенный пункт, и не спрашивайте: после города Шталлупёнена мы к Кёнигсбергу двинулись и наступали без перерыва. То из какого-то поселка фашистов выбиваем, то из хуторка. Названий не запоминали – трудные, да и не до них было.

А вот какого числа это было, скажу, дата точная, у меня и справка эвакогоспиталя о ранении сохранилась – 12 января 1945 года.

Пехота в наступление пошла, а мы за ними поспеваем – пушку-сорокапятку катим. Прикатили пушку, надо за ящиками со снарядами бежать, а они тяжелые, килограммов по двадцать. Донес ящик до пехотной траншеи, выкинул на бруствер, и сам стал наверх карабкаться. На четвереньки наверху встал, только выпрямиться хотел, как чувствую: что-то горячее по ногам потекло. Глянул, а из штанов ватные клочки торчат, и не белые они, а красные.

Свалился в окоп, ко мне санитар подбежал, потом Лёня Тарасенко. Санитар прямо поверх штанов чем-то ноги мои перетянул. Вдвоем подхватили меня и понесли в санвзвод, он неподалеку находился, в подвале разрушенного дома. И вот ведь что запомнилось: слева от ступенек, вниз ведущих, уступ был и на нем две гранаты лежали.

Там меня уже по-настоящему перевязали, а потом на телегу уложили – в госпиталь везти. Лежу я, в голове – туман, знобит всего, крови порядочно успел потерять. Голову повернул – Лёня стоит, сгорбившись, за спиной крест-накрест – два карабина, свой и мой, я ему и свои две гранаты и патроны отдать успел. Стоит и кулаком слезы с глаз вытирает. А потом повернулся и на передовую пошел. А меня в тыл повезли.

Тогда мне подумалось, что слезы Лёнины оттого, что меня жалеет. А сейчас вот вспоминаю и по-другому думаю. Самый близкий мой фронтовой товарищ и земляк, мы ведь с ним в одной школе в Бай-Хааке учились, они, балгазынские ребята, в школьном интернате жили, еще и свою судьбу предчувствовал. Одногодки мы. Только я вот уже 89 лет на свете живу, а Лёня только восемнадцать прожил.

– Четыре дня ему после вашего ранения было жить отпущено. Сведения о Леониде Тарасенко есть в вышедшей в Кызыле в 1995 году «Книге памяти», где собраны данные о погибших воинах, призванных из Тувинской Народной Республики. Погиб 16 января 1945 года. Похоронен в Восточной Пруссии, в поселке Альт Будупёнен. Сведения точные, мы их для страховки на сайте «Мемориал» проверили.

– А я ведь только в 1985 году, когда на Украине был, узнал, как товарищи мои погибли. В городе Макеевка в честь сорокалетия Победы собрали ветеранов нашей пятьдесят четвертой гвардейской дивизии. Она в сентябре сорок третьего этот украинский город от фашистов освобождала и была удостоена почетного наименования – Макеевская.

Из Тувы туда поехали Валентин Тетюев, Иван Туренко, Дмитрий Петеримов, Иннокентий Шведов, Виктор Арчумаев, Панкратов, вот имя его запамятовал, и я. Все – ровесники, все – ветераны дивизии.

Праздник 9 мая на городском стадионе проходил, жарко было, и я отлучился воды газированной попить. Возвращаюсь, а на моем месте мужик с батожком сидит. Увидел меня и рот открыл: «Это ты? Живой? А я тебя похоронил».

Оказалось – пехотинец из нашего сто шестьдесят третьего стрелкового полка. Он наш расчет хорошо запомнил, потому что помощи у нас просил, когда они хутор в Восточной Пруссии штурмовали. Пулеметчик немецкий на чердаке дома засел, и никак не могли они его оттуда автоматными очередями выбить: автомат черепицу не берет, пули от нее отскакивают.

А мы как раз поблизости находились. Как солдатик этот к нам прибежал, сразу же пушку развернули и осколочным снарядом крышу дома пробили. Замолк пулеметчик. И пехота дальше с криками «Ура!» пошла. Вот так он и меня, и весь наш расчет запомнил.

И рассказал мне однополчанин, как в одном из боев «Тигры» – танки фашистские – пошли, и мой расчет прямым попаданием разбило. Вскоре сам он на противопехотной мине подорвался – ступню ему оторвало, в том же госпитале, что и я, лежал.

Вот так все товарищи мои вместе и погибли: «Прощай, Родина!» Весь расчет сорокапятки разом: и Леня Тарасенко, и Володя Андреев, и Ян Шварштейн, и командир наш Иван Емельянов.


Без смертных медальонов


– Георгий Васильевич, что-то не сходится. После нашей с вами первой беседы нам удалось найти на сайте «Мемориала» донесение № 15312 о безвозвратных потерях пятьдесят четвертой гвардейской стрелковой дивизии за период с 13 по 23 января 1945 года. В нем – 165 человек: погибшие в бою и умершие от ран в дивизионном медсанбате.

Леонид Моисеевич Тарасенко, член ВЛКСМ, год рождения – 1926, уроженец Тувинской Народной Республики, поселок Балгазын, ближайший родственник – сестра Екатерина Моисеевна Тарасенко, проживающая там же, в Балгазыне, значится в нем под номером 77: убит в бою 16 января. Но больше никого из вашего расчета в этом донесении нет.

– Нет? Но однополчанин ведь говорил, что своими глазами видел, как весь расчет накрыло. И я точно знаю, что Владимир Андреев с войны не вернулся, он же земляк мой, из Кызыла. А к сестре Лёниной я в шестидесятых годах приходил, рассказывал, как в последний раз его видел. Она тогда уже в Кызыле жила, еще благодарность Сталина показывала, которую брат получил как участник боев при вторжении в Восточную Пруссию.

Знаете, если прямое попадание, то ведь от артиллерийского расчета ничего не остается – воронка только. Ни людей, ни документов. Сколько таких солдат до сих пор без вести пропавшими числятся, сколько неизвестных погибших до сих пор находят.

Мне ведь тоже таких неизвестных хоронить в Восточной Пруссии пришлось.

– Но ведь захоронением должны были специальные похоронные команды заниматься.

Правильно, похоронные команды, они всех погибших, кого найдут, в одной братской могиле хоронили. Но разве мы могли мимо пройти, если убитых нашли? Когда бы еще похоронная команда их обнаружила, а если бы не обнаружила?

Это после одного из боев было. Шли мы вдоль реки и вдруг увидели – из воды нога виднеется. Вытащили – пехотинец убитый. Присмотрелись повнимательнее: неподалеку в воде – еще один солдат. В кармане гимнастерки одного из них – две красноармейские книжки. Видно, когда товарища его убило, он его документ взял, чтобы потом командиру передать, но тут и его смерть пришла.

Вырыли мы могилу, обоих вместе похоронили, сверху палочку воткнули. Потом командиру взвода документы убитых отдали, только фиолетовые чернила в них полностью водой размыло. Кто такие, откуда родом – ничего разобрать невозможно. Может, они и до сих пор пропавшими без вести числятся?

И еще случай был: побежал за водой для своего расчета и в одной из воронок увидел щиток от пулемета. Спустился – сапог из земли торчит. Потянул – что-то легко пошло. Вытащил пулеметчика, а тело – только по пояс, ничего больше нет. И документов никаких.

Вот такая она – правда о войне.

– А как же солдатские смертные медальоны, которые должны были выдаваться всем бойцам, чтобы по ним точно устанавливать личность погибших?

– Верно, должны были выдавать. Только у этих солдатиков их не было. И у нас не было, я медальонов этих и не видел никогда. И каски у меня не было, не выдавали.

Зато я немецкие пулеметные ленты раздобыл, это был мой трофей, и ими крест-накрест грудь перетянул, чтобы на чапаевца быть похожим. Когда у нас в Верхне-Никольском в клубе фильм «Чапаев» показали, мы, пацаны, всё в чапаевцев играли. И с этими лентами я сам себе бравым чапаевцем казался.

И вот как-то иду между пехотинцами на привале и вижу: пожилой мужик с усами из вещмешка немецкую швейную машинку достает. Спрашиваю: «Отец, чего ты такую тяжесть несешь? Лучше бы, как я, патронами запасся».

А он отвечает: «Сынок, дойдем до передовой, там патронов сколь хошь выдадут, недостатка не будет. А машинка эта – для внучки, ей подарок. Ничего, своя ноша не тянет, донесу, война ведь кончится скоро».

Только не донес он свой трофей до внучки. Где-то через месяц увидел я его убитым – по усам опознал. Лежит на огневой позиции, а рядом – вещмешок со швейной машинкой.


Нелёгкое ранение


– Победу – девятое мая сорок пятого – где встретили?

– В госпитале. Шесть месяцев всего-то и провоевал, а потом – по госпиталям. Сначала – в дивизионном в Каунасе, потом – в Ижевске, в глубоком тылу. Там над ранеными работницы Ижевского оружейного завода шефствовали. Помню, в честь первомайского праздника они тайком пронесли к нам в палату литр спирта, каждому по чуть-чуть досталось. Тайком, чтобы медперсонал не увидел, выпили за долгожданную победу, которую со дня на день ждали.

А 9 мая, когда по радио победу объявили, было что-то такое, что и описать словами невозможно. Ходячие на костылях прыгали, танцевать пытались, лежачие кричали. И все обнимались, и плакали, и смеялись.

В этот день наши шефы целую флягу спирта в госпиталь привезли. И мы уже на законном основании выпили – за победу, за мирную жизнь, за скорую встречу с родными. Но домой я только через пять лет после победы вернулся. Нам, молодым, трех последних военных лет призыва, пришлось отслужить срочную службу.

– Вот что непонятно, Георгий Васильевич: в справке, выданной эвакогоспиталем № 5332 сказано, что вы были легко ранены, диагноз – сквозное пулевое ранение обеих бедер. Ничего себе – легкое ранение, с которым вы столько времени – с 12 января по 9 мая 1945 года – в госпиталях провели.

– Больше, только в сентябре меня из госпиталя выписали. Нога левая загноилась, четыре операции перенес. Могли и отрезать, нас ведь не спрашивали. Но хирург хороший попался, не стал торопиться резать.

Отец с матерью уже и письмам моим не верили: как можно так долго с легким ранением лечиться? Думали, что я их просто успокаиваю, а сам без ног уже. Фотографию им специально послал, чтобы убедились, что ноги мои на своем месте. В июне фотограф в госпиталь пришел, а у меня уже и гипс сняли, без костылей смог стоять.

После госпиталя направили меня в Свердловскую область, в артиллерийский дивизион сорокового учебно-танкового полка. И там из артиллеристов в танкисты попал.

А дело было так: однажды подходит к нам старший лейтенант и предлагает перевестись в дивизионное обеспечение – в учебной танковой бригаде механиков-водителей готовить. Я, вслед за товарищами, сразу же согласился. А на самом деле не то, что других обучать, сам ни разу за рычагами не сидел. Только с детства мечтал научиться трактор водить, а еще инженером стать хотел.

– Как же, не умея с танком обращаться, вы обучали танкистов?

– А я вам сейчас расскажу. Передали мне в ведение танк Т-70. Хожу вокруг него, прикидываю, что к чему. Как в него сесть и как из него вылезти сообразил. А что дальше делать?

Наступает день практической езды для курсантов. Приходят шесть человек. Изображая бывалого танкиста, говорю, чтобы всё мне показали, от и до: как завести танк, как поехать, как маневры совершать. Курсантов-то всему этому обучали.

Они выполняют, а я внимательно наблюдаю и на ус наматываю. Конечно, стыдно было, что людей обманываю. Но, как говорится, коли взялся за гуж, не говори, что не дюж.

А через неделю опять разнарядка – обучать вождению офицеров. На этот раз пришлось во всём старшему сержанту Абрамову сознаться. Он не стал докладывать об этом командиру, но начал так гонять, что через четыре месяца я получил корочку механика-водителя третьего класса. После танка у меня была самоходно-артиллерийская установка СУ-85. Потом – более современная СУ-100 и танк Т-34, на них уже удостоверение механика-водителя второго класса получил.

До 1947 года в Свердловской области прослужил. Затем – Дальний Восток. Стояли на границе с Китаем. Рядом была маньчжурская деревенька, но там никто не жил. Гора с нашей стороны была оголена, все деревья под корень обрублены для того, чтобы мы вовремя заметили нарушителей границы. Но всё тихо и спокойно было.

Там, на Дальнем Востоке, интересный случай был: в переводчики меня сватали.


Встреча с земляками: «Экии, эштер!»


– Неужто переводчиком с китайского предлагали стать?

– Шутите, понял. Не с китайского – с тувинского. Это у города Сучана было, его потом в Партизанск переименовали. Там мы делали склады для полка, а сами в палатках жили. Как-то вечером иду по берегу реки, смотрю – сержант-пехотинец солдат обучает. А те будто и не слышат его вовсе, стоят как попало, команды не выполняют. Распустил он взвод на перекур. Солдаты стоят, между собой разговаривают. Подхожу ближе и слышу знакомую тувинскую речь.

Так обрадовался! Подбегаю к ним: «Экии, эштер!» – «Здравствуйте, товарищи!» Ребята, слова родные услышав, как налетят на меня: обнимают, вопросами забрасывают, слова в ответ сказать не дают. Тут сержант подбежал, ничего понять не может: думал, что ни с того ни с сего драка началась. Объяснил ему, что мы – земляки, что я тоже родом из Тувы, как и они.

– Понятно. 11 октября 1944 года Тувинская Народная Республика вошла в состав СССР, и ребят после войны стали призывать на срочную службу. Конечно, без знания русского языка им непросто было служить.

– Вот и сержант переживал: не понимает он своих солдат, а они – его. Стал уговаривать перевестись к ним переводчиком. Но я отшутился: нечего, мол, механику в пехоте делать. Очень я за время службы технику полюбил.

В 1950 году приказ по дивизии – демобилизация. А нас, механиков, еще на шесть месяцев оставляют. Мне уже невмоготу, так домой хотелось. Обратился к нашему майору, рассказываю, как далеко живу, в Туве. «Что ты на пальцах показываешь, пойдем в штаб – к замполиту».

А в штабе у замполита подполковника Скворцова на стене большая карта висела. Показал я родину свою, подполковник спрашивает: «Как туда добираться?» Майор и расписал красочно: сначала на поезде, потом на машине, затем на лошадях, а потом на оленях и верблюдах. Видимо, олени с верблюдами такое впечатление на замполита произвели, что меня на месяц раньше, чем других, демобилизовали. И покатил я в Кызыл – к родным и невесте.


Невеста по переписке


– Когда же вы успели в Кызыле женихом стать, ведь служили до пятидесятого года без перерыва?

– Был перерыв. В 1948 году на побывку приехал: отпуск – десять дней, не считая дороги. Родители вместе с двумя младшими сестрами к тому времени уже в Кызыле жили, в сорок шестом они в город перебрались. Жили в этом же доме, где я сейчас проживаю – на улице Пролетарской. Только тогда это была маленькая избушка.

Отец плотничал, мать – по хозяйству. Сестра Агафья работала на швейкомбинате, а меньшая Татьяна в фельдшерско-акушерском училище училась. Десять дней отпуска мне десятью часами показались. Пока в Бай-Хааке у сестры Анны гостил да дома по хозяйству помогал – успел погреб выкопать, кончилась моя побывка.

Всей семьей провожали меня на паром. Тогда ведь моста через Енисей не было, на правый берег на пароме перебирались. На проводы сестра привела свою подругу Ольгу Баскакову, они на швейкомбинате вместе работали, только Агафья одежду шила, а Ольга – шапки.

Честно скажу: в суматохе у парома я сестрину подругу и не разглядел толком. Но потом Агаша выслала мне ее адрес. Написал, она ответила. На втором году переписки я Олю уже невестой считал.

Демобилизовался старшим сержантом. Домой в начале декабря пятидесятого года приехал, и уже

1 января 1951 года мы свадьбу сыграли. К тому времени Оля работала уже начальником пошивочного цеха, а я устроился слесарем в Сельхозснаб. Жену привел к своим, и стало нас в избушке уже шестеро. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Потом окончил шоферские курсы и стал водить грузовик ЗИС-5. В Абакан через Саяны зерно, мясо возил, а оттуда – сельскохозяйственный инвентарь. Неделю дорога занимала: три дня – в одну сторону, день на разгрузку-погрузку и три – обратно.

В пятьдесят втором профком Сельхозснаба выделил желающим строиться делянки. В балгазынском сосновом бору после пожара сухостоя много осталось, и один кубометр леса стоил всего десять копеек. Вместе с отцом заготовил всё необходимое, снесли мы старую избушку и поставили новый дом.

В доме этом все сыновья выросли: старший Виктор, средний Василий и младший Михаил. Еще один наш сын – Яков, племянник жены. Вырос он рядом с нашими детьми, и я его младшим сыном считаю.

51 год мы с Ольгой Яковлевной прожили, в 2002 году ее не стало. Теперь вот один кукую… Нет, не один: семь внуков у меня, пятнадцать правнуков. Если все разом в гости придут – сыновья да невестки, ребятишки, никак не соскучишься. Хорошие они у меня, заботливые.


Труд – главный предмет


– А свою школьную мечту – стать инженером – пытались осуществить?

– Инженером так и не стал, зато стал агрономом. Сначала десятилетку в вечерней школе окончил, потом, заочно, сельскохозяйственный техникум. В 1956 году получил диплом агронома.

В тот же год уехал в Тандинский район, в село Сосновку. Был там крепкий колхоз «Красный партизан», он позже в Сельскохозяйственную опытную станцию преобразовался. Три года без выходных и отпусков проработал: посевная, полевые работы, скот – за всем этим нужен был глаз да глаз. Всё время – в работе, всё время – с людьми.

Сейчас думаю, что это было самое лучшее время в моей жизни. Тогда все трудились, от мала до велика. И никто не отлынивал, не отказывался работать. Потому что все, как и на фронте, делали одно дело.

Как у агронома у меня оклад был – 60 трудодней в месяц плюс 120 рублей от райкома партии, потому что избрали меня освобожденным секретарем парторганизации. Супруга примерно 40 трудодней зарабатывала. В конце года трудодни подсчитывались, взамен их выдавали мясо, зерно, мед, молоко, масло, шерсть. Колхозники жили в достатке, всего хватало.

Так и продолжал бы работать в колхозе, но в 1959 году по состоянию здоровья пришлось переехать с семьей в город, поближе к врачам, туберкулез почек у меня обнаружили. Учителем труда, сначала в шестой, а потом – в десятой школе, двадцать семь лет проработал.

Отец мой редким умельцем был, и меня с малолетства приучил всё своими руками делать. В педагогической работе отцовы уроки очень пригодились. А еще – знания, полученные в Башкирии, в противотуберкулезном санатории.

Двенадцать раз я там побывал: и здоровье поправил, и научился многому. По утрам – лечебные процедуры, а потом – трудотерапия в мастерской. В санаторий этот на лечение люди со всего Советского Союза съезжались, кого только ни было: армяне, казахи, латыши, украинцы. Большие умельцы среди них встречались. У одного научился стулья из черемуховых прутьев делать, у другого – инкрустацию из соломы, у третьего – шкатулки из дерева вырезать. А потом знания эти своим ученикам передавал.

Ребятишки на уроках всегда были заняты: пилили, строгали, резали. Специально делал для них детские рубанки, которыми мальчишки в мастерской пользовались, а по окончании школы дарил им эти рубанки на память. Чтобы не забывали уроки труда, они в десятой школе основными считались. 36 часов в неделю, по шесть уроков в день – такая повышенная учебная нагрузка у меня была. Должен был так подготовить своих учеников, чтобы они в дальнейшей жизни умели настоящие вещи делать, своим трудом себе на хлеб зарабатывать.

Я так считаю: для будущего мужчины труд – главный школьный предмет.

– И получалось увлечь мальчишек трудовыми уроками?

– Конечно. Если педагог сам свое дело любит, то и школьники увлекаются. Поделки моих учеников даже на выставке в Монголии были. В Москве, на Выставке достижений народного хозяйства, я с ними дважды побывал.

Как взрослые работали, за серьезные заказы брались. Однажды для школы-интерната в Сосновке шестьдесят тумбочек изготовили и четыреста табуреток. Не ученические, настоящие вещи – крепкие, надежные, как этот плетеный стул, на котором вы сидите. Вот отгадайте, сколько ему лет?

– Дайте подумать. Судя по конструкции, стулу этому лет сорок.

– Больше – пятьдесят один. Возраст точный. Когда сделал его, год с обратной стороны написал, вы можете перевернуть и проверить.


Глиняные занятия


– Точно, 1964 года рождения стул. Полвека прошло, а ему еще столько же износу не будет, не то что современным офисным на колесиках – хлипкие вещи, недолговечные. А вот этот буфет, глиняная чашка – тоже ваших рук дело?

– Да, а как же. Керамикой случайно увлекся: в 1972 году увидел на рынке в Новосибирске глиняные горшки. И так они мне понравились, что узнал адрес изготовителя, и сразу же помчался туда, благо, до самолета еще достаточно времени оставалось. Неподалеку от Академгородка был завод, в котором работал гончарный цех. Договорился, что стану у мастеров уроки брать, и четыре года подряд все школьные зимние каникулы в этом цехе проводил.

В поисках подходящего материала десять сортов глины по всей Туве собрал, но только три из них оказались годными для работы. Глину, которую в Тандинском районе у деревни Огнёвки раздобыл, новосибирский технолог по керамике особо отличил, сказав, что глина такого качества в Советском Союзе есть только в четырех местах. И если в Новосибирске глину для изделий составляли из пяти разных сортов, то огнёвская не требовала никаких дополнительных примесей. Вот такого она была качества.

Составил учебную программу, которую утвердила директор школы, и восемь лет вел уроки керамики. Наши глиняные изделия быстро расходились. Цветочное хозяйство как-то раз четыреста горшков купило. До этого они закупали в Минусинске по четыре рубля за штуку, а мы продавали по полтора.

От этой выручки ученикам и платили. За свой труд они первые в своей жизни деньги получали. Взвешивание, очистка, обрезка – каждая операция имела свою цену. Я составлял ведомость, директор подписывала, а бухгалтерия выдавали эти деньги родителям школьников. Самые трудолюбивые серьезные по тому времени деньги зарабатывали, Роман Доможаков, например, до сорока восьми рублей в месяц.

Иной раз даже бывало, что школьники сбегали с других уроков ко мне. Так им было интересно с глиной работать и реально видеть результаты своего труда.

Когда на пенсию в восемьдесят шестом году ушел, не смог без дела сидеть и еще два года в детском саду № 2 проработал – столяром и электриком. А потом начал на дому машины ремонтировать. Сколько за шестнадцать лет через мои руки автомобилей прошло, даже и не упомню. А когда семьдесят восемь лет стукнуло, передал мастерскую старшему сыну. Тяжело стало с железом управляться. Но иногда нет-нет, да и встану за токарный станок: деталь какую-нибудь выточить.


Халтурное «Назидание потомкам»


– Много лет вы добивались того, чтобы в Кызыле был установлен памятник с именами тех, кто ушёл на фронт из Тувы, и не вернулся. И вот 9 мая 2010 года мемориал Победы был торжественно открыт, на его плитах – 3254 имени, и павших, и вернувшихся. Довольны вы тем, каким он получился?

– Да, долго добиваться пришлось. С начала девяностых письма писал: и в газеты, и в правительство республики, а потом – даже президенту России. Потому что обидно очень за павших земляков было. У памятника в Кызыле – только надпись: «Вечная слава павшим героям». А кому слава? Имен-то нет. А ведь это были люди – живые, со своими судьбами, родными, которые их не дождались.

Когда имена эти появились, легче на душе стало, словно долг свой перед погибшими всё же выполнил, раз живым остался. И всё равно неспокойно мне, потому что с именами на плитах мемориала не всё в порядке. Там почему-то нет имени моего сродного брата Петра Аверьяновича Абросимова. Как так? Непорядок это. Человек воевал, погиб, а его будто и вовсе не было.

И еще одна обида гложет – за книгу «Назидание потомкам», которая в 2010 году в Кызыле вышла. Одно вранье там про меня написано. Спрашиваю у Николая Моллерова:

«Ты думал, что писал? Ты ведь всё же научный работник. Я разве тебе так рассказывал? У тебя же всё перепутано, даже Кызыл с Тюменью. Как нас могли сначала из Кызыла до пограничного поста доставить, а потом снова по Кызылу маршем провести? А почему написано, что я оборонял город Нестеров? Нестеров – это послевоенное название, а тогда это был Шталлупёнен в Восточной Пруссии. И если я его оборонял, то, значит, фашистом был? Мы город этот брали, а не обороняли! Разницу понимаешь?»

А он только руками разводит: «Так получилось».

– Да, на богатой глянцевой бумаге про всех вошедших в это «Назидание потомкам» ветеранов получилась полная халтура, редакторами и составителями которой числится мощная группа наших министров и научных работников.

Как будто ученик начальной школы писал. Убогие тексты, полные грубейших фактических, грамматических и стилистических ошибок, без элементарной логики изложения, без знания не только истории Великой Отечественной войны, но даже собственной республики, без скрупулезной проверки фактов, без любви и внимания к человеку и прошлому страны. Да еще и с изуродованными фотошопом непрофессиональными фото фронтовиков.

И эта книжица в библиотеках республики на специальных стендах к семидесятилетию победы показательно выставлялась. Да ее спрятать подальше надо и демонстрировать только в качестве назидания, как нельзя книги о нашем прошлом составлять. И еще для исторической викторины сгодится: кто больше ляпов найдет.

Но давайте лучше о хорошем, Георгий Васильевич, о ваших наградах. Какую из тех, что на вашем парадном пиджаке, вы особенно дорогой для себя считаете?

– Знаете, наверное, не ту, что на пиджаке, а самую первую – благодарность Сталина от 23 октября 1944 года участнику боев при вторжении в Восточную Пруссию. Простой листок бумаги, а он мне дорог, потому что благодарность – фронтовая. Такая же и у друга моего погибшего Леонида Тарасенко была.

Остальные награды уже после войны получил: орден Отечественной войны первой степени, медали «За боевые заслуги», «За победу над Германией», и вот эти – юбилейные.


Главные экспонаты Парада Победы


– В год семидесятилетия победы медалей прибавилось?

– Прибавилось. В марте нам, ветеранам, юбилейные медали к семидесятилетию победы Шолбан Кара-оол в правительстве республики вручил. А последняя – медаль Министерства обороны России «За участие в военном параде в ознаменование 70-летия Победы в Великой Отечественной войне». Этими медалями нас, восемьдесят пять ветеранов из каждого региона России, приглашенных в Москву на парад, 8 мая наградили.

– Как вас встретила праздничная Москва?

– Прилетели утром 7 мая. Каждому фронтовику сопровождающий полагался, моим была невестка Ольга Георгиевна, супруга среднего сына. Прямо к трапу самолета машина за нами подъехала. Возле нее – девушка с плакатом, на котором мои имя, фамилия и отчество написаны. В этом самолете из Абакана еще ветеран летел, так за ним маленький автобус прислали. Так, каждый на своем авто, к аэровокзалу подъехали. Там – отдельные встречающие, к большому желтому автобусу нас повели, в нем уже ветераны были, на других самолетах прилетевшие.

Через два с половиной часа до дома отдыха «Подмосковье» доехали. Поселились в комнату 263. Невестке заранее из Москвы звонили, спрашивали, как мы расселиться хотим: в отдельных комнатах или вместе. Мы решили, что вместе будем. Хорошая комната, просторная, светлая.

В 17 часов – концерт был, а потом – фильм. Концерт посмотрел, а кино – нет, потому что уже глаза слипались: всё же четыре часа разницы с Кызылом. Зато назавтра в четыре утра поднялся – по-тувинскому времени ведь уже восемь было.

8 мая с утра к кремлевской стене повезли, возложили венки у Вечного огня. Потом – в Центральный музей Вооруженных Сил. Там нам медали юбилейные вручили и подарки Министерства обороны: в сумке – бинокль, плащ-палатка, пилотка, шарф. Во время экскурсии сразу к своей родной пушке-сорокапятке пошел. Там она полная, со станиной, а в нашем тувинском музее – без станины, как полпушки получается.

9 мая нас вместе с сопровождающими на Парад Победы повезли. Ветераны – всех званий: генерал-майор был, подполковники, майоры, лейтенанты, рядовые.

– По возрасту вы, восьмидесятидевятилетний, ведь самым молодым среди них были?

– Точно, самым юным. И еще из Нижнего Тагила фронтовик, он тоже с двадцать шестого, ровесник. Два старика с Кавказа были, такие бравые – в папахах. С одним из них долго беседовал, он тоже артиллеристом на фронте был, только гаубицы. Так вот он – двадцать третьего года рождения.

Во время парада место мое на Красной площади было в тринадцатом секторе, со стороны Исторического музея. Не по центру, но всё было видно, я в подарочный бинокль смотрел, как раз пригодился. В бинокль разглядел и как министр обороны Шойгу перекрестился, прежде чем на площадь выехать, очень мне это запомнилось. А сам парад – величественное зрелище, да вы его и сами по телевизору видели, знаете.

А после него на маленьких машинках нас в Кремль повезли – на банкет, который Путин в Георгиевском зале давал. Внутрь впервые попал, до этого только у Царь-пушки и Царь-колокола быть довелось. И снова у каждого свой специальный сопровождающий – военный: всё объясняет, до места доводит.

Наш с невесткой стол №1 был у самого входа, так что мы хорошо видели, как в зал Путин заходил, главы государств, гости. Назарбаев, Кобзон, Михалков – многих разглядели. А когда Путин в начале банкета выступал, его на большом экране показывали, чтобы всем видно было.

– И как вам понравилось кремлёвское угощение?

– Угощение – знатное. Еды – множество, не знаешь, во что из съестного вилкой ткнуть. Напитки – шампанское, водка, красное вино. Я-то не пью совсем, а Герой Советского Союза, с нами за столом сидевший, шампанского пригубил.

Но меня больше обхождение удивило. На всех столах – таблички с фамилиями, а за спинами у каждого – специальный человек, который и наливает, и закуски предлагает.

От кремлевского стола – к новому: приехали в Дом отдыха, а там такой же стол накрыт, но теперь от министра обороны. Ну, тут уже и до плясок дошло. А десятого мая – на самолет, и – домой.

И все эти четыре дня с нами, как с экспонатами, обращались. Уход и внимание такие, как будто мы – драгоценности.

– Георгий Васильевич, а ведь вы очень точное слово нашли. Именно вы, фронтовики, которых по крупицам по стране собирали, и были главными экспонатами Парада Победы. Самыми драгоценными.



Фото Сергея Еловикова, Виталия Шайфулина и из личного архива Георгия Абросимова.


Интервью Надежды Антуфьевой и Юлии Манчин-оол с Георгием Абросимовым «Быть со всеми» войдёт десятым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который сразу же после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги начала готовить редакция газеты «Центр Азии».


Фото:

1. Георгий Абросимов – фото для отца с матерью: не беспокойтесь, ноги при мне, не отрезали. Ижевск, госпиталь. Июнь 1945 года.

2. Титульная страница донесения № 15312 о безвозвратных потерях пятьдесят четвертой гвардейской стрелковой дивизии за период с 13 по 23 января 1945 года.

3. Четвертая страница донесения № 15312 о безвозвратных потерях пятьдесят четвертой гвардейской стрелковой дивизии за период с 13 по 23 января 1945 года. Под номером 77 – Леонид Моисеевич Тарасенко, уроженец Тувинской Народной Республики, поселок Балгазын.

4. Старший сержант Абросимов во время службы на Дальнем Востоке. Лето 1949 года.

5. Супруги Георгий и Ольга Абросимовы в огороде своего дома. Кызыл, начало шестидесятых годов.

6. Родные. В центре – глава рода Георгий Абросимов с правнуком Димой Гришаном на коленях, справа от него – правнук Егор Баскаков, внук Григорий Абросимов с женой Натальей Абросимовой. Слева от прадеда – правнуки Егор и Кирилл Кузьмины, правнучки Диана Кузьмина, Полина Баскакова, Даша Худышкина, Ксюша Гришан.

Стоят слева направо: старший сын Виктор Абросимов с женой Ниной Абросимовой, правнук Николай Абросимов, Валерий и Алёна Худышкины – внучка ветерана с супругом, средний сын Василий Абросимов, Владимир Кузьмин с супругой – внучкой ветерана Еленой Корбанёвой, Алёна Баскакова с супругом – названым сыном ветерана Яковом Баскаковым, супруга среднего сына Ольга Абросимова. Кызыл, 26 апреля 2015 года. Фото Сергея Еловикова.

7. Благодарность Верховного главнокомандующего Сталина красноармейцу Георгию Васильевичу Абросимову, участнику боев при вторжении в Восточную Пруссию. Приказ от 23 октября 1944 года.

8. Георгий Абросимов у токарного станка в домашней мастерской. Кызыл, 26 апреля 2015 года. Фото Сергея Еловикова.

9. Ветераны войны и труженики тыла после церемонии вручения юбилейных медалей «70 лет Победы в Великой Отечественной войне». Георгий Абросимов – пятый слева в первом ряду. Республика Тыва, Кызыл, Дом правительства. 19 марта 2015 года. Фото Виталия Шайфулина.

Надежда АНТУФЬЕВА antufeva@centerasia.ru Юлия МАНЧИН-ООЛ
  • 5 138