Владимир Ойдупаа. Одной жизни на музыку не хватает

(Окончание. Начало в №41от 6 ноября 2015 года)

 

Третий срок

– «Тонкая рябина» и «Ах ты, душечка» вместе с вашими песнями на тувинском вошли в вышедший в 1999 году первый диск Ойдупы «Divine music from a jail» – «Божественные песни из тюрьмы». Где он был записан?

– В кабинете начальника колонии. Тувинское МВД договорилось с МВД России, чтобы записать уникальный голос одного исполнителя, то есть меня. И был записан тот концерт, который сейчас так известен в интернете.

– Опять колония. Это уже третий срок, Владимир Оюнович?

– Да, на 15 лет опять оклеветали. Но я безропотно пошел. Было это после того, как вернулся из Швеции, в 1991 году.

– А какая статья?

– Как и раньше. Они привыкли садить меня за изнасилование.

История была такая. Меня пригласили братья и сестры, сказали: женщина парализованная хочет тебя увидеть, услышать, как ты поешь. Согласился. Пошел с баяном, еще синтезатор был, который братья и сестры подарили. Пришел. Спел. Ей так понравилось, живая музыка есть живая музыка. Стемнело. Она предложила переночевать у нее.

Но на следующее утро ее как будто переменили. Говорит: два пути, выбирай. Или будешь со мной жить, или дочку мою забери в жены. А у нее дочка в пятом классе училась. Начала пугать, что у нее друзья в милиции, что она меня сгноит в лагерях.

И вот по заявлению этой женщины мне дали 15 лет. Поехал в Златоуст на Урале, в крытый лагерь, пять лет там отсидел, потом десять лет особого режима в Кемеровской области.

А потом приехала московская комиссия, пересмотрела мое дело: зачем он тут сидит? Выпускайте быстро! И меня выпустили. Немного раньше срока.

В январе 2006 года я вышел. Вернулся в Туву и сразу стал на фестивалях, конкурсах выступать. Чувствовал себя настоящим музыкантом, знал те вещи, которые никто не знал в республике. Вот такой, к примеру, нюанс: все тувинские песни, мелодии, частушки построены на пентатонике, а русская музыка – на диатонике, там семь звуков, а у тувинцев – пять. Вот я сейчас наглядно покажу. (Играет на баяне). Четыре, пять, потом опять.

А я не знал, что такое Евангелие

 

– Братья и сестры – употребленное вами выражение принято в христианстве. Вы верующий человек?

– В восьмидесятых годах в кызыльском лагере уверовал. Тогда хорошее было время: к нам свозили все ненужные на воле книги, чтобы осужденные покупали. Если не хочешь покупать книгу, её все равно дадут – в нагрузку к папиросам, чаю. А книга толстая. Ребята, которые не умели читать по-русски, всё таскали мне эти книги, а мне это и надо было. Я по-русски хорошо читал. Ни от чего не отказывался: индийский эпос, иранская и таджикская поэзия, русские народные сказки.

А потом мне попалась книга, в которой постоянно сноски: число цифрами поставлено, внизу посмотришь: Евангелие от Иоанна или Евангелие от Марка или Евангелие от Луки. А я не знал, что такое Евангелие.

Узнал у людей. Русских людей в тувинской колонии тогда много было, их свозили из европейской части, с Дальнего Востока. Среди них были и верующие в православной вере или в протестантской, которые знали многие строки Евангелия наизусть. Спрашивал у них, что это означает, о чем там говорится. Они объясняли, я, как губка, впитывал то, что они говорят.

Мне захотелось самому прочитать это Евангелие и всю Библию. И тут попадается мне потрепанная книжка, видать, много раз побывала в разных руках. Мне ее дали за какую-то работу, сказали: может, тебе это подойдет, посмотри. Я и стал читать. Хорошо, что до этого много сказок прочел, многие слова понятны стали.

 

Так надоел этот моральный кодекс

 

– Дали Библию за работу. В чем заключался ваш труд в лагерях?

– Был художником-оформителем. Занимался оформлением стендов, красных уголков. Разные выписки из Уголовного кодекса надо было переписывать. Что обязан делать осужденный, как себя вести, всё – печатными буквами. Еще – моральный кодекс строителя коммунизма.

Мне так надоел этот моральный кодекс, столько раз за свою лагерную жизнь его писал. В каждом красном уголке он обязательно должен был быть.

Натягивал бумагу на рамку, предварительно смочив ее водой. Бумага при высыхании натягивается, ровная поверхность получается, как будто утюгом по ней прошли. И пишешь тушью, кисточкой или плакатными перьями.

Я очень красиво пишу печатными буквами, а еще рисую.

– Где этому научились?

– А в лагере и учился. Параллельно заочному обучению по музыкальной части, еще и факультет изобразительного искусства. Декоративно-прикладное искусство мне очень понравилось. Помню, в книге, которую из заочного университета прислали, была полная схема-чертеж – как делать прялку. Очень интересно. Еще, как разрисовывать пиалы, солонки.

Там и про дерево много было, когда какое дерево выбирать: твердое или мягкое. Я по дереву очень люблю вырезать. Самое любимое – липа. На нем можно вырезать любой орнамент, сюжет. Например, Иван-царевич и Жар-птица. Как он ловит эту Жар-птицу за хвост и у него в руке остается перо. И перо должно именно гореть пламенем и надо все это передать на дереве. Но красками я не раскрашивал, а вырезал и потом лаком покрывал.

Еще гравировкой ножей, сабель, катан занимался. Мне всё доверяли. У меня золотые руки. Все поделки лагерные начальники сразу забирали, а за них приносили чай, курить. Вот за какую-то из этих поделок мне Библия и досталась.

 

Эксперимент надо мной ставили

 

– После освобождения о святых книгах забыли?

– Нет, не забыл, стал ходить к сестрам и братьям в дом молитвы, общаться. Четыре таких точки в Кызыле было. Мне немного неудобно было. Знал, что человек, сидевший в тюрьмах, лагерях, теплого приема нигде не получает, даже на работу трудно устроиться, потому что твой пройденный путь замаран волей твоей или волей других людей, но всё равно твоя дорога грязная.

Но меня хорошо встретили. Там была сестра Зина, работала в музыкальном училище преподавателем фортепьяно. Через нее другие заинтересовались мной, сначала из Красноярска приезжали, из Новосибирска, потом из Москвы. Было неприятно перед ними, что я сидел, но ничего не утаивал, говорил правду.

А потом через сестру Зину и зарубежные братья и сестры, которые веровали в Иисуса Христа, захотели узнать, кто такой Владимир Ойдупаа, послушать его игру, песни и пригласили в Швецию, помогли приехать, расходы туда и обратно обеспечили. Я уехал в 1991 году в марте, а вернулся оттуда в апреле.

Интересная была дорога назад, просто фантастика: из Швеции выехал на пароме, потом самолет до Таллинна, а оттуда до Москвы. В аэропорту Шереметьево дал краткое выступление. Там беженцы с Кавказа были. Покинули свое родное село, прилетели в Москву, увидели, что я с баяном, попросили сыграть. Говорю им: если начну играть и петь, милиция придет, сразу арестует. А они: это же время гласности, толерантности, все хорошо будет, плюрализм. Я в то время таких слов и не знал даже.

– Чем удивила Швеция?

– На улицах – чистота и порядок. Как будто только-только сейчас убрали. Никакого мусора, ни одной бумажки не увидел. Стоят дорогие иномарки, внутри ключ зажигания висит, в салолине – магнитофоны, плееры, одежда. У нас в Кызыле оставь в то время такую машину на улице, утром ее не найдешь, или разукомплектуют и унесут, что там в салоне у тебя было. А там всё спокойно, всю ночь стоит.

Магазины очень богатые, только всё очень дорого. Зашел, глазам своим не поверил: 208 сортов только одной колбасы. У нас в магазинах только самая ходовая колбаса – докторская, еще краковская бывала. А там – 208 сортов.

Народ там очень доброжелательный, приветливый. Концерты хорошо прошли, я их давал для разных верующих, которые хотели посмотреть на человека, что поет каргыраа и играет на баяне.

Эксперимент надо мной ставили: датчики на ноги, руки, горло нацепили, температуру тела измеряли. Хотели понять, как чувствует себя человек, когда поет именно таким голосом. Для них мой голос феноменом был.

В Швеции обо мне информации больше было, чем у нас. Вот я их газету сохранил, видите – фото и интервью со мной.

 

Несостоявшаяся минута славы: мне свобода нужна

 

– Интернет сохранил запись вашего участия в 2007 году в передаче «Минута славы». Гадкое впечатление осталось от этого шоу – не от исполнителя, а от пренебрежительного приема со смехом и улюлюканьем. Не дали допеть.

– Было такое. Хотел показать себя и людей посмотреть. Я прошел кастинг здесь, в Туве. Мне оплатили 15 тысяч рублей до Москвы. Там на генеральной репетиции показал во всей красе и исполнительскую технику, и горловое пение, мне все говорили: приз в миллион рублей у тебя точно в кармане, завтра возьмешь. Конечно, сразу хотел узнать, какие права и обязанности у меня как исполнителя и у канала, который это будет показывать. Но напечатанных условий мне не дали.

Условия конкурса я все-таки выбил, пятнадцать листов там было. Думали, наверно, что я немытый бедный тувинец не прочту так быстро, а я в лагере научился быстрому чтению, прошелся по всем страницам и понял, что первый канал будет транслировать мои мелодии, мои песни, игру без отдачи. Они будут пользоваться моим репертуаром, а я не должен нигде выступать без разрешения первого канала. Зачем мне такое надо?

Вечером перед передачей думал, как же выйти из этого замкнутого круга, чтобы и их не обидеть, и себя? И под утро мне пришла отличная мысль.

Меня на передачу одели во все новое – костюм, красная рубашка, галстук. Должен был сидеть на пне и петь. А на сцену тумана напустили и волка посадили – чучело. И вот сел с баяном, смотрю – в жюри три человека: Толстая, Масляков, третий – Олейников или Стоянов, не помню, кто из них.

– Это был Юрий Стоянов. А какую песню вы подготовили для выступления?

– Песня у меня была собственного сочинения, на тувинском языке, в девяностых годах ее написал. Если привести на русский, слова такие: «Как хорошо сидеть под вербой, там прохладно и сухо, как хорошо быть среди своего народа, там уютно и отрадно».

Запел, а в голове – шальная мысль: раз волк впереди сидит, значит, должен показать, как рычит волк. И вот я рычу прямо на Толстую: ррррррр. У нее нервы не выдержали, хлоп – кнопку нажала, не понравилось. Потом Стоянов тоже – на кнопку.

А я только этого и хотел. Ждал, когда же еще нажмут, чтобы я выбыл. Снова – ррррррр! И Масляков кнопку нажал.

– Мучительно было на это смотреть.

– А мне радостно было, что этот хомут не надел. Мне свобода нужна.

 

Пою так, как вздумается, как требует душа

 

– Ваши рекомендации тем, кто рискнет петь и играть так, как вы?

– Не стесняться петь на публику. Пойте для людей. Но иногда – одни, чтобы никто не слышал ваши упражнения. Упражняться надо на разных звуках, показывать, как заводится мотоцикл, как трактор (Владимир Ойдупаа демонстрирует звучание мотоцикла и трактора). Упражнять свой голос надо, не щадя его. Конечно, на два или три дня его можно потерять, но ничего страшного, он вернется.

Многие говорят: прежде, чем петь, надо выпить яйцо. Я так не делаю. Яйцо очень энергетическая, калорийная пища, а у певца желудок должен быть пустой. Лед, холодные напитки только улучшают голос, он становится тренированным, при любом напряжении при любой нагрузке сможет работать.

Из одной октавы можно смело перейти в другую, приучить голос, чтобы он работал именно так, как ты задумал. У меня это получалось.

Еще музыкант должен постоянно работать над собой, его мысли должны опережать движения пальцев. Так шахматист должен угадать следующие ходы противника, а музыкант должен угадывать ход мелодии.

– Так что же это всё-таки такое – стиль Ойдупы?

– В каждом народе всегда есть человек, который выделяется из толпы. Вот я, наверное, из таких. Не пою так, как надо, пою так, как мне вздумается. Исполняю так, как чувствую, как требует моя душа.

Не трогаю классическую линию, это же скучно. Поэтому мои песни яркие, интересные. Но не считаю себя каким-то высшим существом, которое знает и умеет больше других. Мне нравится, как начинающий на гармошке играет, интересно, какую он мелодию исполняет, знаю ли я ее. У каждого человека есть изюминка.

У меня своеобразная игра, своеобразное пение. Но то, что делаю, это не новое, а хорошо забытое старое. С варварских времен все нации отпугивали или привораживали зверей разными звукоподражаниями, или, как мы сейчас говорим, горловым пением. Многие песни исполняю горловым пением в самом его низком по звучанию стиле каргыраа. Те, кто знаком с ним, говорили: не надо себя заставлять, у тебя вены лопнут от напряжения, умрешь от этого. Это очень тяжело.

– И ради чего так себя мучить?

– Ради музыки, потому что люблю ее всем сердцем. Она требует жертв. Каких? Забыть о родственниках, родном доме, природе, любимых привычках. Хочется читать хорошие книги, но на книги нельзя тратить время, должна звучать только музыка. Многим жертвуешь ради музыки, ради мастерства.

Музыка – это неизлечимая болезнь. Что бы я ни делал, она сама приходит мне в голову. И, оказывается, одной жизни на музыку не хватает.

 

 

Фото Надежды Антуфьевой, Таэко Кано, из архива газеты «Центр Азии и личного архива Владимира Ойдупы.

 

Интервью с Владимиром Ойдупой «Одной жизни на музыку не хватает» войдёт двадцать четвертым номером в шестой том книги «Люди Центра Азии», который сразу же после выхода в свет в июле 2014 года пятого тома книги продолжает готовить редакция газеты «Центр Азии».

Фото:

1. Осужденные в колонии. В центре – Владимир Ойдупаа, руки за спиной, по зоновским правилам. Тувинская АССР, город Кызыл. Первая половина восьмидесятых годов двадцатого века. Фото из личного архива Владимира Ойдупы.

2. Братья и сестры в молельном доме. Владимир Ойдупаа – первый справа в третьем ряду. Сестра Зина – Зинаида Казанцева – первая слева во втором ряду. Кызыл, 1990 год. Фото из личного архива Владимира Ойдупы.

3. Владимир Ойдупаа с гордостью указывает на публикацию в шведской газете, отразившей его гастроли в Швеции в марте и апреле 1991 года.

4. У Владимира Ойдупы был свой стиль не только в музыке, но и в одежде. Республика Тыва, Кызыл. 25 августа 2011 года. Фото из личного архива Владимира Ойдупы.

Надежда АНТУФЬЕВА, antufeva@centerasia.ru