Зачем гудит струна?

О талантливых, творческих, многогранных людях говорить и легко, и сложно.

Можно написать длинную биографию, богатую характеристику. Но это и усложняет задачу: что выбрать главного, самого важного, как не утонуть в эпитетах, званиях, достижениях.

Научные регалии этномузыковеда, сотрудника Тувинского института гуманитарных исследований, кандидата искусствоведения, доктора культурологии, список трудов Валентины Юрьевны Сузукей – все это известные факты в Туве и далеко за ее пределами.

 

Долго думала, как сказать о ней самые главные слова. И решила: наверное, это то, что она очень позитивный человек.

Валентина Юрьевна – совершенно самодостаточный исследователь, открытый для обмена идеями, опытом. Она точно знает чего хочет, не отвлекается на ненужные ей темы, не тратит время на пустую болтовню. Никому не завидует, никого не осуждает и не обсуждает – ей просто некогда.

Ее жизнь наполнена творческими идеями, которые она накопила за много лет экспедиций, анализа, размышлений. Они каждый день с раннего утра требуют от нее скорее сесть за компьютер. В итоге это выливается в научную монографию, статью, текст выступления, рецензию, перевод, комментарий, буклет, справочник, альбом.

Следствие такой работоспособности – новые контакты, постоянно расширяющееся научные связи, заказы, гранты, приглашения, поездки, встречи.

Она с удовольствием делится своими знаниями, общается с коллегами, со всеми заинтересованными в понимании азов тувинской музыки, в том числе иностранцами, благо это позволяет ее знание английского языка.

С предложением интервью втискиваюсь в этот плотный график, и мы проводим несколько часов в увлекательной беседе о музыке и культуре.

Мы разговариваем в квартире Валентины Юрьевны, сидим в зале рядом с письменным столом с ноутбуком. На полках «стенки» – плотные ряды книг, за окном шумит летний Кызыл и светится крыша нового здания Национального музея.

Я лично знакома с Валентиной Юрьевной недавно, но кажется, что знаю ее давно, что она всегда была такая: общительная, обаятельная, увлеченная.

Передо мной женщина, нашедшая свое призвание, авторитетный специалист, востребованная ученая, мать двоих сыновей, бабушка. Она кажется вполне счастливой.

Когда мы говорили о ее научных интересах, у моей собеседницы действительно восхитительно сияли красивые глаза, она говорила горячо, активно жестикулировала и смеялась.

Но пару раз в ее голосе появлялись ноты боли, в глазах плескалось глубоко спрятанное страдание. На стенах висят портрет и дипломы мужа – журналиста, правозащитника Вячеслава Салчака, ушедшего из жизни совсем недавно – в 2006 году.

О своем горе Валентина Юрьевна не говорит, лишь изредка упомянет о супруге, о тех планах, которые они не успели вместе осуществить.

Муж умер за месяц до ее защиты докторской диссертации. Она тогда отказалась защищаться. Но коллеги настояли, поддержали. Такой отказ перечеркивает годы, десятилетия напряженной работы, обесценивает жертвы, на которые шла вся семья соискателя высокой ученой степени. Согласилась, смогла, выдержала.

Однако мы не трогаем эту тему. Мы говорим о том деле, которым она живет, в котором она счастлива.

Валентина Сузукей призналась, что исследуя много лет тувинскую национальную музыку, она только сейчас приблизилась к разгадке ее секрета, удивительного феномена.

С чего же все начиналось?

Тувинский «Биттлз»

– Валентина Юрьевна, кто вас учил, и где вы учились?

– Учителями были мои родители. Мама Ондар Калзановна Сузукей родом из Сут-Холя, папа Юрий Иргекович Сузукей – из Бай-Тайги. Работу начинали в Бай-Тайге учителями начальных классов. Там и поженились.

Я – средний ребенок в семье. Младший брат давно умер от болезни. Старшая сестра – Байлакмаа Юрьевна Очур – стала врачом. Сейчас она работает заведующей дневным стационаром республиканского кожвендиспансера.

Мы жили в Тээли, затем некоторое время в совхозе «Элегест». Когда я была в пятом классе, переехали в Кызыл. Здесь я стала учиться в школе № 2.

В те времена, в 1960-е–1970-е годы, в СССР были очень популярными ансамбли песни и пляски, и военные, и гражданские. Позади сцены стоял хор, а впереди выступала танцевальная группа.

По тому же образцу в Кызыльском училище искусств из числа студентов был создан ансамбль «Чечек». Он гремел в республике. Позже на основе его был создан ансамбль «Саяны», а сам «Чечек» в училище постоянно обновлялся.

Популярным стали и другие группы, например, ансамбль «Арбай хоор», этакий тувинский «Биттлз». Все были увлечены ими, толпами бегали на концерты.

Нам же, ученикам второй школы, даже бегать не надо было. Училище же у нас расположено через улицу. Когда в мае окна классов открываются, то с улицы Ленина слышны звуки инструментов, голоса хора.

И вот я собралась поступать туда после восьмого класса.

– Это было ваше решение? Родители не способствовали?

– Я сама этого хотела. Но директор школы Дандынчап сурово заявил мне: «Именно тебе я документы не дам! Тебе надо окончить десятый класс и идти на физмат!»

Сочинения – это так трудно

– А у вас были способности к физике, математике?

– Да. Физика мне нравилась вся: от акустики до электричества. И в математике никакой сложности для меня нет. Решение любой задачи обычно дано в самом условии. Просто берешь цифры и соображаешь, что с ними надо сделать. От себя добавлять ничего не надо!

Все говорят, что проще с гуманитарными предметами, легче написать диктант или сочинения. Диктант – да, я согласна с этим. А вот сочинение – это очень трудно, потому что надо напрягаться и писать что-то от себя.

– Это звучит забавно из уст гуманитария – доктора культурологии, автора множества статей и монографий.

– Я обнаружила как-то, что никогда не писала в жизни сочинений.

Когда училась, до восьмого класса сочинений в школах не писали. При поступлении в училище выпускники восьмого класса писали только диктант, сочинение писали те, кто десять классов заканчивали. По окончании училища тоже писали диктант.

Когда поступала в московский институт, то выпускники национальных школ тоже писали диктант.

Так что получается: я никогда в жизни не писала сочинений как учебных заданий.

– Несмотря на любовь к математике и физике, вы выбрали искусство. Почему же?

– Я думаю, что это нельзя обозначать как любовь. Мне просто легко давались данные предметы. Это видел директор школы, сам педагог физики, математики. Потому он не хотел, чтобы мои способности к точным наукам пропали.

После его заявления я пришла домой в слезах, сказала маме. На следующий день она пошла со мной поговорить с директором.

– То есть она поддержала ваш выбор?

– Да, она сначала сама зашла в его кабинет. Потом он открыл дверь и буркнул мне: «Проходи». Документы были в сейфе кабинета. Директор достал пачку аттестатов, нашел мой и протянул недовольно: «Бери».

Так я попала в училище. Мне было 15 лет.

В Москву, в Москву!

– На какую специальность вы пошли?

– Тогда мы – вчерашние школьники – плохо понимали, чего хотим. Конкретного отделения у меня не было. Ходила и на танцы, и на хор, и на оркестр.

И индивидуальные уроки были. Училась игре на баяне. Преподавателем у меня был Александр Павлович Оськин. Играла также на домре.

– Что вам больше всего из предметов нравилось?

– Трудно сказать. Тогда работали очень интересные специалисты: Иван Григорьевич Минин, Роберт Николаевич Лесников, его супруга Эльмира Федоровна Жимуляева, Анатолий Кузьмич Огнев. Они дали очень много своим энтузиазмом и профессионализмом.

– А продолжение учебы в Москве – это была ваша идея или к этому приложили руку педагоги?

– Это была моя идея. В 1970-х годах мы участвовали в Днях тувинской культуры и искусства, тогда в столицу поехала целая делегация. Мы загорелись Москвой.

К тому же перед нашим выпуском два или три человека поступили в Московский государственный институт культуры. Я и мои однокурсники знали, что поедем туда же. Поступили в 1973 году из выпуска двое: я и Люба Хуракай.

– Что вам дала учеба в институте культуры?

– Специальности у нас были такие же, как в консерватории: хоровое, оркестровое и другие, но институты культуры готовили специалистов для учреждений культуры. Была методика работы с коллективами, с кружками. Основной упор при этом был на музыку, на нотное обучение.

– Какими инструментами вы овладели за все время обучения?

– Помимо баяна, домры в училище освоила небольшой репертуар фортепиано, это было в обязательном порядке. Но инструменталистом и не собиралась быть, солист-инструменталист проявляется с ранних лет.

Меня больше привлекало не исполнение, а изучение всего, что связано с музыкой. При этом я улавливала общее и видела, из чего оно состоит.

Не знающие алфавита

– То есть вы понимали, что вы – аналитик?

– Подозреваю, что аналитические способности в меня были заложены природой.

Вряд ли кто-то специально на это может повлиять. Воспитать аналитика, исследователя без задатков невозможно.

Также я с детства много читала. Никто даже не влиял, не заставлял.

Чтение у нас в семье было само собой разумеющимся занятием. Моя мама могла на последние деньги купить книги.

Сейчас я от многих слышу, что они не могут приобщить детей к чтению. Соответственно, подрастающее поколение не знает алфавита, не может работать со словарями, с каталогами библиотек. Но ведь это должно начинаться с естественного, обычного занятия в семье!

У меня сыновья Валентин и Алдар тоже читают с детства, умеют обращаться со справочной литературой, прекрасно владеют навыками поиска в Интернете. Сейчас они оба работают компьютерщиками.

В Большой театр – со служебного входа

– Занимались ли вы исследованиями в студенческие годы?

– Институты культуры на студенческую научную работу не сильно ориентированы. В основном, была распространена игра в оркестрах, работа с хором, с танцевальным коллективом, это было и интереснее для студентов.

Но лично у меня интерес к науке, к исследованиям появился. Скажу о своем институтском педагоге по дирижированию Алексее Матвеевиче Ковалеве, друге выдающегося советского композитора и дирижера Николая Семеновича Голованова.

Он дал мне знаний по всем музыкальным предметам намного больше, шире и глубже, чем предусмотрено программой института культуры. Индивидуальные занятия обычно по плану проходят 45 минут. У нас с ним занятия занимали иногда два-три часа.

Инструментовка – это целая наука, настоящая аналитическая работа. В ней масса вопросов для решения. Например: как можно одну простую мелодию написать для оркестра, чтобы она зазвучала всеми голосами? Ковалев разбирал каждый нюанс тщательно и интересно, рассказывал истории о композиторах, о дирижерах, исполнителях.

Он рассказывал о своей работе в Большом театре, о постановках. Часто водил нас, своих студентов, в Большой со служебного входа.

Мы смотрели спектакли, потом он проигрывал произведения, показывал инструментовку, много и интересно объяснял. Так он вводил в атмосферу большого искусства, учил творчески относиться к делу.

Моя стихия

– Однако после института вы начинали свою профессиональную деятельность как педагог, работали в училище искусств, исследованиями не занимались.

– Да, я приехала работать в училище искусств, начала преподавать дирижирование и другие предметы. Проработала так восемь лет, а последние полтора года была заместителем директора по учебной работе. А после этого оказалась в ТНИИЯЛИ.

– Разве училище искусств – это не средоточие творческой работы по определению? Вы не могли там проявить то, что заложил в вас педагог?

– На самом деле педагогическая работа – большая рутина. Студенты приходят, ты их готовишь, выпускаешь и берешь новых. И так – циклами, каждые четыре года повтор. Это для студентов все внове, а для преподавателя программа становится обкатанной и часто не меняется много лет. Рутина засасывает, творчество заканчивается.

И вот однажды к нам пришла Зоя Кыргысовна Кыргыс, тоже музыковед, моя коллега. Она сказала: «Не хочешь к нам в институт перейти?» Она тогда в ТНИИЯЛИ работала.

В институте был сформирован сектор культуры и, по ее словам, там был нужен еще один музыковед. Заведующим сектором тогда был Антон Кавааевич Калзан, а директором института – Юрий Лудужапович Аранчын. В коллективе трудилось очень много сильных ученых: Доруг-оол Алдын-оолович Монгуш, Борис Исаакович Татаринцев, Монгуш Хургул-оолович Манай-оол, Николай Алексеевич Сердобов, сами Калзан и Аранчын.

Конечно, музыковедение не было профильным направлением для института языка, литературы, истории. «Своими» специалистами здесь считались этнографы, археологи, языковеды. Но, я считаю, что проявилась дальновидность Аранчына, сказалось и влияние умного Калзана. Они решили взять музыковедов, и институт от этого только выиграл.

Тувинское музыковедение сейчас занимает очень сильные позиции и в Саяно-Алтайском регионе, Сибири, и вообще в России.

Нам, конечно, повезло, что очень хороший старт был задан Алексеем Николаевичем Аксеновым – первым исследователем тувинской музыки, автором капитального труда «Тувинская народная музыка», изданном в Москве в 1964 году. Он в свое время охватил практически все жанры. Хоть по чуть-чуть, но описание дал каждому. И потом уже мы, отталкиваясь от его работ, стали углублять и расширять представления.

Кандидатская диссертация Зои Кыргысовны Кыргыс, например, была посвящена тувинской вокальной традиции. Аксенов дает жанровую классификацию песен, выделяет два вида: «ырлар» и «кожамык». В последующем у Зои Кыргыс в монографии, написанной на основе диссертации, уточняется: «узун ырлар», «кыска ырлар» и «кожамыктар».

Подчеркну, что мы не критикуем предшественника, его даже невозможно критиковать. Мы просто благодарны за то, что он задал такой тон. С дополнениями, уточнениями у нас вместе получается более полная картина тувинской музыкальной культуры.

– С переходом в ТНИИЯЛИ вы нашли свое призвание?

– Да, я почувствовала, что наконец-то обрела свое место. Это тот вид работы, та сфера деятельности, где мне комфортно, где мне нравится, где я могу что-то сделать. Это моя стихия.

Пришла на работу в ТНИИЯЛИ в сентябре 1985 года. В ноябре этого же года в Новосибирске должна была состояться конференция, я должна была отправить туда свои тезисы. Написала. Их прочитал Калзан.

В ТНИИЯЛИ была распространена практика строгого контроля за текстами всех ученых, начиная от тезисов, заканчивая монографиями. Все наши работы проходили через руки завсектором, замдиректора, ученого секретаря, самого директора.

Они просматривали написанное и исправляли ошибки, неточности, «причесывали» тексты. Написанное улучшалось, это шло в целом на пользу работе. Сейчас эта традиция, к сожалению, утрачена.

Антон Кавааевич, посмотрев мои тезисы, сказал: «Да, вы можете работать». Обычно Аранчын принимал человека на работу и давал испытательный срок. За это время сотрудник должен был написать определенное число тезисов, статей. Старшие товарищи оценивали и выносили решение: может ли он заниматься наукой или нет.

Так я и осталась в ТНИИЯЛИ.

Долго стеснялась говорить

– А когда вы изучили английский язык?

– Выучила я его поздно и стесняюсь определить уровень своего знания как «свободный». В школе опоздала в изучении английского, так как я приступила к занятиям в школе № 2 посреди учебного года, а в районе английского нам не преподавали.

В училище искусств учила русский язык. В институте была в группе выпускников национальных школ, и у нас вместо иностранного языка был русский.

Иностранным начала самостоятельно заниматься только на четвертом курсе вместе с подругой в общежитии, но недолго. Засела только уже в ТНИИЯЛИ, когда надо было сдавать кандидатский экзамен. Изучала снова сама дома.

Мой учитель где-то здесь есть, на книжных полках. Это учебник, который я зубрила от корочки до корочки. По уровню он детский, но я его уважаю и берегу, никому не отдаю.

– А как у вас складывалось с разговорной практикой?

– Я очень долго стеснялась говорить. Почти десять лет потратила на чтение, переводы. Долгое тщательное изучение с листа очень тормозит речь. Сначала лучше заговорить, а грамматику учить потом.

В 1990-е годы, когда в Туву стали приезжать иностранцы, первое время я не говорила.

Но потом стала улавливать аналогии с тувинским языком: синтаксис, порядок слов кое-где был схожим. Заговорила. Но до сих, когда в группе собеседников есть переводчик, моя голова «выключается», мозги отказываются напрягаться. Когда нет помощи, начинаю говорить, и даже довольно бегло.

За секретом тувинской музыки

– Действительно ли ваша книга «Где реки и горы поют: звуки, музыка, кочевничество в Туве и за ее пределами» («Where Rivers and Mountains sing: sound, music and nomadism in Tuva and beyond»), написанная в соавторстве с Тедом Левиным и вышедшая на английском языке в США в 2006 году – первый опыт совместной публикации тувинского ученого с иностранным?

– Для Тувы, наверное, первый. Я имею в виду гуманитарную науку. Как у физиков, математиков – не знаю точно.

Сам текст я не писала, писал Тед. Но материалы мы собирали вместе, несколько лет подряд ездили по республике. И не только по Туве.

– В чем заключается ваша работа в экспедициях?

– Мы ездим по районам от одного мастера, исполнителя к другому, записываем их исполнение. Потом в Кызыле разбираем, анализируем. Иностранцы специально оставляют несколько дней для общей работы в столице, для того, чтобы получить мои объяснения.

Например, с Тедом мы так работали. Я для него и сама была ценным источником информации. Ведь у меня уже был опыт общения со старыми мастерами, я с ними общалась вживую, знала их лично. И у меня уже сложилось свое мнение на основе накопленного материала и наблюдений. А он стал приезжать уже после того, как многие ушли из жизни. Я делилась своими комментариями, наблюдениями.

К тому же… Я ведь в детстве подолгу жила в юрте у бабушки недалеко от Тээли, в сторону Кызыл-Дага. Это для меня тоже большой опыт.

На все, что связано с кочевнической культурой, важно смотреть сквозь призму восприятия жителя юрты. Горожанин, выросший в четырех стенах, воспринимает мир по-другому, он не умеет слышать звуков природы так, как кочевник в своей юрте.

– А что самих иностранцев, по вашим наблюдениям, интересует в нашей музыке?

– Все-таки даже для неискушенного слуха, особенно при первом прослушивании, тувинская музыка весьма необычна.

Оставляет глубокое впечатление, настолько она специфическая. Почти наверняка у каждого неспециалиста, как минимум, возникает вопрос: «А что это такое? Что за музыка?»

А исследователю, конечно, становится интересно разобраться: в чем специфика этой музыки, в чем особенность, в чем кроется секрет. С желанием понять этот феномен они и приезжают в Туву.

Сама я вот только что приближаюсь к разгадке этого секрета. Мне для этого понадобилось много лет…

 

Фото автора и из архива В.Сузукей.

Окончание – в № 33

 

Фото:

2. В училище искусств Валентина Сузукей пробовала себя и в танцах(первый ряд, вторая слева). 1976 год.

3. Большая делегация тувинских артистов во время Дней Тувы в Москве. Валентина стоит в центре.1974 год, тридцатилетие вхождение Тувы в состав СССР.

4. С педагогом по дирижированию Алексеем Матвеевичем Ковалевым. Май 1977 года.

5. Счастливая мама с шестимесячным Алдаром, 1983 год.

6. Муж Вячеслав Салчак с сыновьями Валентином и Алдаром, 1985 год.

7. Валентина Сузукей и Тед Левин – соавторы вышедшей в США в 2006 году книги «Where Rivers and Mountains sing: sound, music and nomadism in Tuva and beyond» («Где реки и горы поют: звуки, музыка, кочевничество в Туве и за ее пределами»).

Беседовала Чимиза ЛАМАЖАА