(Продолжение. Начало в №21 от 3 июня)

– Сайнхо, главное качество вашего характера?

– Любознательность.

– А нестандартность?

– Нестандартность – это, скорее, результат.

На Западе, наверное, это менее заметно, поскольку общество там более толерантно. Вести себя экстравагантно или же выглядеть не так, как все, не является таким слишком замечаемым фактом. Художников и певиц там воспринимают как людей не от мира сего и относится к их непохожести спокойно.

– Обриться наголо требовало больших внутренних усилий?

– Нет. Мне тогда было 43 года. Менеджмент мой находился в Милане, а Милан – это итальянская Мекка моды. И к каждому новому альбому мне готовили комплект одежды. И для одного из альбомов мне нашли длинное платье из кашемира: с открытыми плечами, облегающее. И что-то типа шали, в которую можно было замотаться.

Получался как бы такой монашеский образ, и я предложила выбрить голову. И мне выбрили голову. Кстати, мне это очень идет. Это очень лаконично, аскетично, в то время никто такого не делал

У нее было два имени. Осталось одно – загадочное.

Она и сама – загадка.

Авангардная. Интригующая. Нестандартная. Неподвластная возрасту.

Импровизатор и экспериментатор, постоянно удивляющая других и умеющая удивляться сама.

Сайнхо Намчылак, поющая голосами ветров и ураганов, звезд и птиц. Рисующая чаем и кофе. Пишущая стихи без знаков препинания и рифм – потоком сознания.

Завоевав мировую известность, она долгое время была непонятой и непризнанной на родине – в Туве. И страдала от этого. Загадки тоже умеют страдать.

Внимание, внимание! Занимайте места в зрительном зале и приготовьтесь удивляться.

На сцене – ученик китайского спецагента, бывший политик и заключенный, музыкант, мастер спорта и оригинального жанра: тувинский иллюзионист Шамиль Курт-оглы.

Встречайте! Свет гаснет, представление начинается. Абракадабра!

(Окончание. Начало в №16 от 29 апреля, №17 от 6 мая)

Тропа на Ок-Чары набита лошадьми и людьми. Заимка расположена еще выше по Енисею – в десяти километрах от Чодураалыга.

Налегке можно добежать за пару часов, но нас отвлекала и заманивала в лес костяника. Нагнешься на обочине за красной гроздью, а по соседству еще одна из-под кустика подмигивает. Так и бегали зигзагами по лесу.

По пути – заимка на реке Май. Мосты и мосточки через множество ручьев и речушек в хорошем состоянии, видно, что люди часто пользуются этой дорогой. Как указатели верного пути нам встречались обертки от шоколада, которым мы угощали детей в день приезда на Чодураалыг.

(Продолжение. Начало  в №16 от 29 апреля,)

До следующей заимки староверов от Ужепа вверх по течению – около пятнадцати километров.

Енисей здесь течет спокойно, без шивер и перекатов, неспешно виляя и огибая скалы. Он плавно расходится на два рукава, спотыкаясь об галечную мель или набегая на внезапно возникший хвойный островок.

Чодураалыг можно смело называть Черемушками: в переводе с тувинского чодураа – черемуха. Старожилы меж собой называют это местечко так: Чедралик.

Одна часть заимки – Малый Чодураалыг – спрятана в глубине леса и с реки не видна, а усадьбы Большого растянуты своими покосными лугами вдоль правого берега Енисея. В отличие от стиснутого тайгой Шивея здесь чувствуются просторы.

Когда жителей поселков Эржей, Сизим, Ужеп и заимок на Малом Енисее – Каа-Хеме называют «верховскими», «с Верховья», то имеют в виду, в первую очередь, не географию проживания, а особый уклад и мировоззрение поселенцев верхнего течения реки – старообрядцев.

Внешне их приметишь сразу: мужчины с бородами, руку не жмут – кланяются, рядом женщины – головы платком обвязаны, скромные и молчаливые.

Вместо «здравствуйте» – «здорово живете», не «спасибо», а «спаси Бог».

Их предки забрались сюда более ста лет назад в надежде спрятаться от мира и сохранить свою веру, а значит, и себя. Но мир проник и обложил собой, сначала с целью ликвидации религиозных предрассудков и приобщения к коллективному труду, теперь – экономически взаимодействуя и просто интересуясь бытом.

Мимо заимок грохочут и переворачивают землю приисковые танкетки, сквозь пороги ныряют сплавщики на катамаранах, а по берегу Малого Енисея поднимаются туристические базы. Мир напирает, а им как-то удается сохраниться.

(Окончание. Начало в № 13 от 8 апреля)

– Александр Вениаминович, о вас уже слагают легенды: этот врач настолько любит детей, которые у него лечились, что обязательно фотографирует их после выздоровления: весь его кабинет в детском отделении республиканской инфекционной больницы этими фотографиями украшен.

– Легенда – это уже слишком. А фотографии действительно висят, только не в кабинете – кабинета персонального у меня нет, у нас ординаторская, где мы, три врача, находимся. Фотографии – на стенах коридоров. Они разные: и дети, и пейзажи.

Детей очень люблю снимать, их душа – как на ладошке. Еще люблю снимать разные праздники – радостные лица.

Фотография мне помогает отвлечься, восстановиться. Много лет назад коллега сказала золотые слова: «Настоящий мужик должен иметь позитивное хобби». Я тоже так думаю. И фото – мой позитив.

Александр Мезенцев – врач-педиатр высшей категории, а по-простому – детский доктор. Врачебный стаж – тридцать пять лет, из них тридцать – в детском отделении республиканской инфекционной больницы.

Его знают в самых дальних уголках Тувы: маленьких пациентов привозят к нему отовсюду.

Дети, которым трудно произнести сложное отчество – Ве-ни-а-ми-но-вич, называют его так: Витаминыч.

Но он – совсем не сладкая витаминка. К больному малышу – добр, к мамаше, не заботящейся о здоровье ребенка – строг. Начинающему врачу, рискнувшему брать у него уроки, не поздоровится, требования по самым высоким стандартам старой советской школы: врачебный долг, этика, постоянное совершенствование, интерес и уважение к больному и болезни.

(Окончание. Начало в № 10 от 18 марта, № 11 от 25 марта)

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТЦА

Вот так семилетнее обучение растянулось для меня на одиннадцать лет: в 1943 году поступил в первый класс и только в 1954 году – в восемнадцать лет – окончил семь классов.

После окончания школы три месяца работал в колхозе имени Ленина чабаном, а потом мой двоюродный брат Василий Копеёл, работавший тогда учителем в самагалтайской школе, и его жена Нина Алексеевна Давыдова отправили меня в Кызыл: «Здесь тебе нельзя оставаться». Опасаясь за мою судьбу, строго наказали, чтобы поступил учиться хоть куда, но в Самагалтай и вообще в Тес-Хемский район не возвращался.

(Продолжение. Начало в № 10 от 18 марта)

Среди имен двадцати трех жертв репрессий на плите памятника в селе Ак-Эрик первое – Санданмаа Соян Кур, последнее в списке – Чооду Кунзек Чыргал, это имя моего отца.

Он в 1931 году окончил партшколу в Кызыле, в 1932 – 1935 годах работал секретарем Дзун-Хемчикского кожкома ревсомола. В 1935 – 1938 годах был одновременно следователем, председателем нарсуда и секретарем Тес-Хемского кожкома партии. В 1939 году работал заведующим торговой палаткой на прииске Нарын. В 1940 – 1943 годах был председателем сумона.

А имя моей мамы – Суглукмаа Сат.

У тувинского народа есть поговорка: если хороший конь зацепится зубами за стремя, хозяину его не миновать страшной беды.

Такая беда в годы сталинских репрессий, с 1937 года обрушившихся на Советский Союз и Тувинскую Народную Республику, постигла, как и многие семьи, и наш род – детей, внуков, зятьев ламы Чыргал-Чочу Чооду, моего деда. 17 репрессированных: двое расстреляны, 15 приговорены к разным срокам лишения свободы. Среди них – и мой отец Кунзек Чооду.

А восемнадцатый репрессированный – легендарный Эзир-Кара – Черный орел, непревзойденный в истории Тувы скакун, который вслед за своим хозяином Санданмаа Сояном тоже стал «врагом народа».

Ирина Панарина – мягкий и обаятельный человек, а иглы, которые она вонзает в людей – стальные, длинные и довольно толстые.

Такой же твердый стержень, присущий профессионалам, чувствуется, при всей ее сдержанной душевной деликатности, и в Ирине Викторовне.

Доктор Панарина – первый в Туве иглорефлексотерапевт. По итогам республиканского этапа Всероссийского конкурса «Лучший врач 2010 года» она признана лучшим врачом-неврологом Тувы.

В тувинской медицине она уже тридцать четыре года, свой жизненный выбор сделала по совету мамы – эмчи Ольги, родившей дочку при свете свечей под грохот грозы в геолого-разведывательной партии в местечке Кара-Суг Улуг-Хемского района.

Место моего рождения – город Туран. В далеком 1946 году в этот город Тувинской автономной области, совсем недавно ставшей частью Советского Союза, привела моего отца любовь. Маленькая история большей любви моих родителей – Дмитрия Павловича Бутакова и Надежды Антоновны, в девичестве Киселёвой – началась с фотографии.

(Окончание. Начало в №3 от 28 января)

Поразмыслив над тем, что путешествую одна с малышом в незнакомой стране, решила обратиться к услугам турфирмы. Решила: так надежнее.

Сотрудник турфирмы Синтия, чей офис оказался очень кстати в гостиной хостела в Лиме, терпеливо выслушала мои пожелания, составила график путешествия со всеми автобусными переездами, остановками и экскурсиями по маршруту Лима – Паракас – Наска – Куско – Мачу-Пикчу.

Подозрительно четкая и организованная схема дала сбой в начале пути. Человеческий фактор. Синтия посоветовала выехать за полчаса до отъезда автобуса. Мол, станция всего в десяти минутах езды.

Заказанное с вечера такси приехало с опозданием. Заспанный водитель – автобус отбывал в четыре утра – долго ехал по набережной, пока я не увидела указатель «Аэропортадо» и не осведомилась, едем ли мы на автовокзал.

«Авай, ачай, äiti, isä, kato, акый, мама, папа, экии», – словарный запас Паю Аялги Пээмот в год и три месяца не велик, всего полтора десятка слов. Есть среди них и финские, и тувинские слова.

Первым было слово «ачай», папа по-тувински. Так малышка в девять месяцев начала звать своего отца-эстонца. Мама-тувинка изначально была «мамой», позже Паю Аялга подобрала аналоги – финское слово äiti и тувинское авай.

Трудно определить, какой язык для крохи роднее – мамин тувинский или папин финский.

Я верю, что родными для Паю Аялги станут сразу два языка. Что она одинаково внимательно будет прислушиваться к голосу и тувинской крови, и европейской.

(Окончание. Начало в № 52 от 31 декабря 2010 года)

Шара-Нур стал мечтой и моих сыновей, с нетерпением ждавших лета и возможности купаться в теплой воде соленого озера.

Родила рано: первого – в семнадцать лет, второго – в двадцать. Из-за двух декретных отпусков, взятых на втором и четвертом курсах, учеба в тувинском университете растянулась на целых семь лет.

Ранний брак не повлиял на степень моей зависимости от бабушки с дедом и родителей, продолжавших снабжать вновь созданную «ячейку общества» мясом, молочными продуктами, деньгами. К тому же сыновья проводили много времени с моими родителями и дедушкой с бабушкой. Приезжали с обветренными на степном ветру щеками, раздобревшими от здоровой деревенской молочно-мясной диеты.

Я не верила в гаданья. Но пришлось поверить. Лет десять назад ученый Николай Абаев, делясь своими любопытными гипотезами, предложил погадать.

Руны сообщили невероятное: будет у меня муж-иностранец, и увезет он меня далеко от Тувы.

В то время я была замужем за милиционером-тувинцем, имела двух сыновей,

любимую работу и не представляла своей жизни далеко от Тувы.

Вспомнила о предсказании Абаева в 2009 году – в суматошных сборах перед отъездом в Финляндию с собакой и детьми, которых было к тому моменту трое.

Муж-иностранец ждал в Хельсинки.

(Окончание. Начало в № 50 от 17 декабря)

– Прихожу в класс: «Давайте знакомиться. Меня зовут Регина Рафаиловна. Я по журналу буду вас называть, а вы вставайте и говорите: это я».

Начинаю вызывать, по слогам читая непривычные фамилии: «Делгер-о-о-л». Ученик встает: «Мен тыва кижи мен. Орустап билбес мен» – «Я – тувинец и не умею говорить по-русски».

Так проходит знакомство со вторым, третьим, четвертым. Вышла из класса, сижу в учительской, плачу.

Потом вспомнила нашего преподавателя педагогики, который говорил: чтобы найти общий язык с детьми, надо что-то хорошее – смешное или печальное – прочитать, вместе посмеяться или погрустить.

В этой судьбе – эпоха. В детстве воспитывалась на биографиях пламенных революционеров, верила в справедливость Октября.

И была обвинена во вредительстве за изготовление тряпичной куклы.

Великая Отечественная пришлась на юность. Рытье противотанковых рвов под Москвой, эвакуация в Киргизию, восстановление освобожденного Сталинграда – вехи ее войны.

Девочка из интеллигентной семьи, сделавшая жизненным девизом строки Назыма Хикмета «Если я гореть не буду…», окончив элитный московский педагогический институт, готовивший специалистов только для столицы страны, в 1946 году добровольно поехала учительствовать в Тувинскую автономную область – новый регион СССР.

(Окончание. Начало в № 47 от 26 ноября, № 48 от 3 декабря)

До сентября 1939 года был я командиром взвода, а после открылись в Кызыле курсы подготовки на высшие военные курсы.

На них учились тогда вместе со мной мои товарищи, в том числе – Леонид Бораандаевич Чадамба. Курсы мы окончили в декабре 1939 года.

25 декабря 1939 года двоих – Сувака и меня – отправили учиться в Москву – в Военную академию Красной Армии имени Фрунзе. Мы начали учиться в академии с января 1940 года. В самом начале учебы у нас также были языковые трудности.

Мне посчастливилось участвовать в Москве в большом празднике – военном параде на Красной площади. Это было 1 мая 1941 года. Кто же мог бы тогда знать, что совсем скоро – 22 июня – начнется Великая Отечественная война.